«Никто не знает, что он в колодце!»: 53 истории про ужасы русской классики

Поддержите нас
«Никто не знает, что он в колодце!»: 53 истории про ужасы русской классики

Когда мы попросили читателей поговорить с нами о книгах, которых мы боялись в детстве, выяснилось, что русская классика – тот еще хоррор; причем если Тёма с Жучкой влезут на Вия, то неизвестно еще, кто кого сборет, и только пионеры-герои и бойцы «Молодой гвардии» (истории о них мы тоже включили в эту подборку) кого угодно из них способны заткнуть за пояс. В первой части нашей подборки о страшных книгах из детства (вот часть 2, часть 3, часть 4) мы собрали именно воспоминания о русской классике. Можно спекулятивно предполагать, что «Вий», конечно, дело особое, а вот страдания маленького человека, которые так близки русскому писателю, больно отзываются в детском сердце; а можно не спекулировать и просто вспомнить, как стонет призрак утопленницы за окном, – а тебе десять лет, пятый этаж, родители спят, деться некуда. Огромное спасибо писательнице Нелли Шульман, телеведущей Татьяне Малкиной, писателю Владимиру Гуриеву, педагогу Екатерине Асоновой, критику Ольге Балла и всем-всем, кто поделился с нами историями. Мы всегда знали, что с Чеховым что-то не так.


«Черная курица»… Лето я проводил в деревне и прекрасно знал, что такое курица. И то, что мальчик подружился с курицей, вводило меня в такое состояние сопереживания… Я не мог представить, насколько мальчик был одинок, что подружился с курицей. С курицей! (Тимур Деветьяров)


Я очень боялась «Тёму и Жучку» в детстве – во-первых, потому что это все было очень знакомое: загородный дом, сад, беседка. Более того – у нас на даче тоже был заброшенный колодец в углу участка, засыпанный, и я как-то лет в пять туда упала. Там было метра полтора, меня быстро вытащили – но я очень хорошо помню эти минут 10–15, когда никто из десятка родственников в разных концах участка не слышал, как я зову. Вот мне и было страшно, что про Тёму-то никто не знает, что он в колодце. А во-вторых, у меня была не книжка, а кассета, и нельзя было закрыть или пролистать стрёмные части (мне было лет шесть, я сама не умела пользоваться кассетным магнитофоном). А там еще все такое подробное, тягучее, няня говорит: и-и-и. Помню, мне потом долго казалось, что «сруб» – это очень страшное слово. (Vota Navalis)


В шесть лет выбросила из дома детское издание рассказов Чехова с «Каштанкой» и Ванькой Жуковым. После сцены смерти гуся у меня была истерика. До сих пор не могу это читать. (Нелли Шульман)


Мне часто снилось, будто я на месте Тёмы из «Тёмы и Жучки», и должна спасти Жучку. И во сне я проделываю ровно все тёмины действия – серные спички, колодец, вожжи, дышать ртом и не бояться… Но у меня никогда не получается: в решающий миг измазанная слизью Жучка все же выскальзывает из петли и плюхается на дно. Она скулит, я рыдаю, сон кончается тем, что зеленая толстая слизь, похожая на загустевшую мокроту, с бревенчатой стены колодца попадает мне в нос, забивает рот и глаза, я задыхаюсь, Жучка замолкает, слизь пахнет мамиными слезами, я не справилась, я всех подвела… (Татьяна Малкина)


Обложка книги «Руслан и Людмила» с огромной головой. (Лариса Зимина)


Бажов навевал безысходную тоску. «Огневушка-поскакушка» особенно. (Елена Погорелова)


Одна из самых страшных ночей в моей жизни была, когда мы ночевали с сестрой одни дома и она читала вслух «Всадник без головы». Вот эта картина, как голова катится, до сих пор у меня иногда всплывает в памяти, и становится прямо жутко. (Дмитрий Локшин)


Черная курица очень страшная. Она как-то воздействовала на Алёшу, что он не слушался и его секли розгами. Страшно всё: и огромная курица, и министр, и розги как очень-очень больное наказание. Когда рос сын, я читала ему много, прочитали всё, но «Черную курицу» Погорельского даже не покупала. (Светлана Викторова)


Момент, когда Тёма заглядывает в колодец, приводил меня в ужас: «Тонкой глубокой щелью какой-то далекой панорамы мягко сверкнула перед Тёмой в бесконечной глубине мрака неподвижная, прозрачная, точно зеркальная, гладь вонючей поверхности, тесно обросшая со всех сторон слизистыми стенками полусгнившего сруба. Каким-то ужасом смерти пахнуло на него со дна этой далекой, нежно светившейся страшной глади». НЕЖНО СВЕТИВШЕЙСЯ страшной глади! (Helen Nikolaeva)


«Каштанка», потому что тоска какая-то невероятная и мерзость во всем. (Надежда Кнауэр)


Блоковское «Из газет» наводило страшную тоску, самое то для детей матери-одиночки. (Анна Кондрашова)


Не было жути жутче, чем «Чёрная курица». Совершенно не помню, почему, никакого содержания не помню, только эмоцию этого парализующего липкого ужаса. (Anna Petrova)


Лет, наверное, в девять я прочитала пушкинские «Песни западных славян». До сих пор многое помню, и жутко было:
«Калуер могильною землею
Ребенка больного всего вытер…»
Ну красочно так все представлялось, да. (Alfija Kushaeva)


Подростком читала «Чевенгур» Платонова. Один из персонажей курицу мучил, на том и сломалась – единственная книга, которую не дочитала. И мальчика жаль. (Angelique Nedayhleb)


«Страшная месть», потому что мертвецы и все такое. (Надежда Кнауэр)


Бабушка мне в шестилетнем возрасте прочла «Вий» и «Портрет» Гоголя. Боялась ночью выглянуть из под одеяла и сходить в туалет. (Юлия Королькова)


Стихотворение Есенина «Утром, в ржаном закуте, где златятся рогожи в ряд, семерых ощенила сука, рыжих семерых щенят…» доводило меня буквально до истерики. Почему папа любил его читать мне – отдельный вопрос. Я, разумеется, знаю его наизусть, могу прочитать так, что мурашки побегут, но… берегу окружающих! (Юлия Кондратьева)


«Упыря» боялась оставлять открытым – очень мне было страшно. (Дарья Лясота)


Ужас накрыл меня, когда я прочитала чеховский рассказ «Спать хочется». Не могу описать его. Ужас от безнадежности. И по сравнению с ним страх темной силы под кроватью или за дверями – ничто. (Лена Климова)


«Жених» пугал: читали с подружками вслух, даже рисовали картинки. (Alfija Kushaeva)


Ужасно боялась стихов Николая Заболоцкого – у нас был сборник, читала лет в восемь, самое жуткое стихотворение «Человек в воде», до сих пор помню:
«А на жареной спине,
Над безумцем хохоча,
Инфузории одне
Ели кожу лихача» –
вот это в разных вариациях снилось годами. (Анна Кондрашова)


«Сказка о медведихе» Пушкина. Было ужасно жалко и ужасно страшно, до сих пор сердце холодеет. (Антонина Растегаева)


Баллады Жуковского. Это был такой терапевтический, как я сейчас понимаю, страх-адреналин – читала книгу исключительно во время болезней. Лет в 8-9. Впрочем, сейчас мне кажется, что к страху примешивалось какое-то приятное чувство – может, из-за напевности языка, а может, радость осознания, что всё это давно и неправда. (Natalia Pogodina)


Была страшная картинка в книге сказок Пушкина и Жуковского – Кощей, который выползает из яйца. Перелистывала быстро, чтобы не видеть. (Мария Сайгина)


Был сборник страшных рассказов русских писателей, помню, был там «Червяк» Сологуба. (Дарья Лясота)


Самым первым ужасом, наверное, стал Гумилев, особенно стихотворение «Ужас», которое мама наизусть читала мне лет в пять вместо колыбельной. Поле этого мне снилась гоняющаяся за мной по полу голова гиены. Я спотыкался о свои игрушки и убегал от нее по кругу, а она бежала за мной, переступая кусками обрубленной шеи.  (Katya Florenskaya)


В десять лет в одну из ночевок у бабушки я взяла с полки сказки Гауфа. Название сказки об отрубленной руке меня заинтриговало. Дочитала я ровно до того места, когда герой отрезал голову девушке и она открыла глаза. Всю оставшуюся ночь я взахлеб читала первое попавшееся под руку, что схватила. Это оказались сказки Бажова. Тоже не самый безопасный, конечно, вариант со всеми этими двоящимися хозяйками Медной горы с ледяными глазами. Но мне было просто необходимо залить чем-то тот ужас, который горел синим пламенем. Гауфа с тех пор не открывала. Бажова тоже сторонюсь. (Mariya Belyakova)


Дичайше боялась «Черной курицы», у меня была такая книга а ля мультфильм, где каждая страница была оформлена кадром из мультика: я ненавидела их все. (Марина Крижевская)


Нам в школе в рамках какого-то очередного эксперимента в начальном образовании, на которые так богаты были 90-е, поставили в программу «Полотенце с петухом» Булгакова. В 3-м классе, ага. А учительница решила еще это нам вслух прочитать. С выражением и внимательностью к деталям. В общем, до сих пор ни одна книга не отдается в душе таким ужасом. (Eva Jenya M)


«Каштанка»: мальчик, дающий собаке проглотить кусок мяса, привязанный на веревке, чтобы вытащить… Чехова больше по доброй воле не читала. (Наталия Маринкович)


Летом после 5-го класса я прочитала рассказ Тургенева про крестьянку, которая была молодой и красивой, а потом споткнулась, упала и что-то повредила. После этого стала высыхать, сморщилась, перестала ходить, кожа у нее стала бронзовой и еще там всякие другие ужасы. Конечно, я стала бояться, что со мной это тоже случится. Все это было приправлено «Морским волком» Джека Лондона. Лето было бессонное, каждую ночь я ипохондрила все сильнее. Через пару лет мне подарили энциклопедию про организм человека, и там были описаны симптомы, как у той крестьянки: нехватка какого-то гормона; я узнала название моего страха, и меня отпустило. (Александра Крышовская)


В страшную краснодарскую ночную жару 80-х, когда никакого кондиционера в саманной хате не было и быть не могло, я спала, закутавшись по макушку в одеяло и умирала там, в коконе, но высунуться было равносильно добровольной сдаче страшной синей панночке. Еще у меня была книжка «Мистические повести русских писателей». До сих пор не люблю, когда ночь, а шторы не закрыты – боюсь, что посмотрю в окно, а там – ужасный вурдалак дед Горча (из повести Толстого). Вообще бояться любила и люблю много и разнообразно. До сих пор ног из-под одеяла ночью не высовываю. (Светлана Берд)


Меня в детстве напугали «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Это же просто хоррор какой-то. «Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?» ААА. Я потом ночью боялась смотреть в окно, чтобы не увидеть там страшную свиную рожу. А еще боялась мачехи, которая превращалась в темную кошку. Все время в темноте мне казалось, что она ко мне крадется. А «Страшная месть» – это вообще квинтэссенция ужаса. При этом Вия и панночку почему-то не боялась. Может, потому что там типа понятны правила игры: нарисуй меловой круг, читай молитвы, не падай духом, и зло тебя не тронет. А со свиной рожей и с черной кошкой проблема в том, что они уже у тебя в доме – и не работает ни меловой круг, ни молитвы. (Дарья Костенко)


«Вий» – это вообще был кошмар какой-то. А во дворы тогда перед подъездом выносили гроб с покойником, и соседи «провожали его в последний путь». (Pearl Morgovsky)


В моей личной истории были рыдания лет в 5-6 после басни Крылова:
«»Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Сказал — и в темный лес Ягнёнка поволок».
Потом все меня успокаивали, что «ягнёнка спасли» и прочее, но увы, прониклась. (Julia Kilimnik)


«Портрет» Гоголя очень впечатлил. Потом долго боялся картин и, кажется, даже зеркал (Владимир Нимлас)


Самое страшное из детства – «Портрет» Гоголя. Мне календарь с Гоголем в комнату повесили. Потом кто-то рассказал, что Гоголя перезахоранивали и когда вскрыли гроб, то он изнутри был исцарапан, а труп лежал в позе младенца, что означает, что Гоголя захоронили живым и умер он в гробу под землей, задохнувшись. Всё. Сначала я перестала спать в комнате, потом перестала там убираться, перестала туда заходить. Моя комната была довольно холодной. Постепенно она превратилась в мертвый пыльный склеп. Когда родители спрашивали, в чем дело, и я говорила, что дело в портрете, что он, похоже, живой, что он смотрит на меня и я чувствую его взгляд, никому не приходило в голову снять портрет. Родители считали, что это какая-то детская блажь и не надо идти на поводу у ребенка. Началось болезненное противостояние. Мама сочла нужным ознакомить меня с творчеством Гоголя. Понятно, что мы там нашли. Колдуны, панночки, летающие вареники и черти. И все такое домашнее, такое близкое и реальное!.. Гоголь – король ужасов моего детства. Потом во мне проснулось сострадание к нему: что я его в своей комнате как будто второй раз живьем похоронила. Я зашла в комнату, оставила дверь настежь открытой, стала убираться, портрет сняла и положила в книжный шкаф, вглубь, за книги. (Белла Кирик)


Так до сих пор и не прочла «Вий» Гоголя. Знаю сюжет, действующих лиц. Но читать саму книгу в детстве было страшно, а сейчас неприятно. (Юлия Песчанская)


У меня комиксы по «Страшной мести» Гоголя, напечатанные в 90-е годы с совершенно жуткими картинками, еще и некачественными, когда цвета, накладываясь, не совпадают краями, – вот это пугало меня.(Ольга Левченко)


Уже в школьном возрасте мне попалась биография Гоголя, и, в общем, там была отдельная история о том, что он всегда страшно боялся быть похороненным заживо. И поэтому строго наказал родственникам хоронить его не раньше, чем тело остынет и начнет пованивать. Они, конечно же, не послушали и закопали его сразу, а когда гроб открыли, чтоб перезахоронить, он там лежал перевернутый, а подушка была разорвана и руки исцарапаны. Я после этого прям спать не могла и долго изучала детскую энциклопедию на тему летаргического сна. Зато через несколько лет, когда в школе задавали рефераты по биографиям писателей, я, конечно, взяла Гоголя, наваяла офигенный талмуд, в котором история о погребении занимала важное место, и доложила его на уроке. Чтоб, значит, все страдали, а не только я. (Iryna Omelchenko)


«Бедная Лиза» Карамзина. В ужас вогнала последняя фраза про то, как стонет призрак утопленницы. (Дарья Карасёва)


Перед сном мама читала мне Булгакова. Долгое время фраза «Это была отрезанная голова Берлиоза» не давала мне покоя. (Агния Якерсон)


«Семья Вурдалака» Алексея Толстого и вампофобия. (Елена Подолинная)


«Черный монах» Чехова. Много лет спустя я подумал, что это были детские страхи, и решил перечитать, и еще пару дней спал с включенным светом после этого. (Владимир Гуриев)


Самый большой книжный ужас моего детства – то, что Герасим утопил Муму. Мне было восемь лет, мама мне читала на ночь. То, что он не забрал Муму с собой, когда уходил, а утопил, меня поразило невероятно, я не могла понять это бессмысленное убийство любимого существа. Я рыдала полночи. И сейчас до сих пор возмущена до глубины души. (Полина Кралина)


«Лежал рядом с трупом врага»: ужасы войны


«Никто не знает, что он в колодце!»: 53 истории про ужасы русской классики
Иллюстрация к роману «Молодая гвардия», 1948 год

Я до ужаса боялась «Молодой гвардии». Раньше нам про войну с пеленок начинали читать, фильмы показывать. Моя кузина строго мне так говорила в классе третьем: «Когда придут немцы и мы создадим «Молодую гвардию»… ну и дальше там планы какие-то военно-партизанские. Именно так: не «если», а «когда». Я безумно не хотела партизанить и чтобы потом меня пытали. Признаться, что я трушу, мне было стыдно, и я постоянно вынашивала планы, как бы устроить так, чтобы не стать предателем, но и в Молодой гвардии не участвовать. У меня прям нервное истощение было на этой всей военной теме. (Наталия Гусячкина)


Я в детстве часто оставалась у бабушки, и, поскольку там было скучно, я читала. Библиотека в силу бабушкиных убеждений большой частью состояла из всяких пионеров-героев, военных подвигов и прочих зойкосмодемьянских. И вот там был рассказ от первого лица какого-то солдата, который в одиночку вступил в бой с очередным фашистом, убил его, но сам получил какую-то несовместимую с передвижением травму, то ли ноги, то ли чего. И далее в подробностях было описано, как он несколько дней лежал рядом с трупом врага, который соответственно на жаре чернел, раздувался, потом пошли черви и прочие детальные прелести. В финале он вроде как-то даже с ним, извините, подружился, в смысле проникся общечеловеческим сочувствием, что в общем нетипично для советского агитпропа. Ну или это я уже выдумала, не помню.Книга при этом была типа для среднего школьного возраста или около. Кошмары мне снились долго. (Александра Рязанова)


Пионеры-герои оптом. Необходимость что-то типа знамени-типографского набора спасать от фашистов приводила в ступор. (Екатерина Асонова)


Однажды нашла у бабушки старую книгу про японскую девочку, пережившую бомбардировку Хиросимы, а рядом с книгой – старые инструкции по ГО при ядерном взрыве, газовых атаках. Бумага почему-то сладко пахла, и мне казалось, что так пахнет радиация. (Надежда Кнауэр)


Страшно было в детстве только от одной книги – «Блокадной книги» Адамовича. (Анна Наумова)


Была невыносимая по ужасу книга, которую я в семь лет увидела у отчима на столе, заглянула внутрь и испугалась так, что потом долго боялась к этому столу подходить. Автора запомнила как «К. Карстен», название как-то вроде «Блокада Ленинграда», отчетливо помню (видимо, в силу необычности), что «Нью Йорк, издательство имени Чехова, 1954 год». Ужас был выжигающий – там было что-то о трупах на улицах (причем даже, кажется, не о людоедстве, а что-то более, если мыслимо так сказать, щадящее – то, что умерших выносили и складывали на улице). Нечеловечески было страшно. (Olga Balla)


Единственная книга, которая меня по-настоящему испугала, – это «Молодая гвардия» Фадеева. Я, к счастью, подробностей не помню, но помню, насколько меня поразила всякая расчлененка и насилие в этой книжке – я реально потом неделями страдал от ночных кошмаров. Собственно, это была последняя книга из школьной программы, которую я прочитал в школе, – после нее я наотрез отказывался брать что-либо в руки по указанию учителей… (Евгений Славнов)


А я ничего не боялась. Мне с годика рассказывала прабабушка две любимые сказочки: как лиса в соседском курятнике кур душила – и про Хатынь. Как Каминский на руках своего сына из огня вынес, а у того кишки и выплыли. Ничто после этого меня не напугало: ни Рони Старший с его пещерными ужасами, ни Гофман, ни эстонские сказки – и даже Черная курица, и та только чуточку. От книг всегда или боль, или тоска, или паралич абсурда, но никогда не страх. (Светлана Бодрунова)


Продолжение:

Огромное спасибо всем, кто поделился с нами историями. Присоединяйтесь к нам на фейсбуке и в телеграме — мы собираем и рассказываем истории именно там. Хотите рассказать свою историю на эту тему? Пожалуйста, пришлите её на story@postpost.media, а мы иногда будем пополнять наши подборки.