Кто-то узнал о предыдущем браке своего отца, а кто-то — о том, что сестра ему не родная. Кому-то рассказали, что его дед умел заклинаниями «заговаривать кожу», а кого-то в четыре года переименовали из Елены в Аллу. Мы и наши партнеры, проект «Цимес», который пишет про жизнь современных евреев в России (и не только), попросили вас рассказать личные истории о поиске родственников или хотя бы об упоминаниях о них в архивах — семейных и государственных. Мы публикуем подборку, а редакция «Цимеса» выберет 20 историй и сделает отдельный материал. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими историями.
Я нашел в архивах личное дело прабабушки с автобиографией, которую она писала сама при приеме на работу — и так узнал, что ее муж не мой родной прадед. Прабабушка писала, что ее первый муж исчез, и это стало открытием для всей нашей семьи. (Никита Оз Наконечный)
Мои бабушка и дедушка никогда мне сами ничего не рассказывали, пока я не начала спрашивать. И тогда выяснилось, например, что моя бабушка Ирина Михайловна на самом деле — Эсфирь. (София)
Отчество моего отца — Львович, то есть деда звали Лев. Мне это показалось странным: далеко не каждый так назовет ребенка в 1926 году. Но в свидетельстве о рождении деда написано «русский», а его самого уже не спросишь, так что я решил начать копать архивы. Пока, правда, ничего не нашел. (Александр)
Мой свекор всем был известен как Владимир, и по паспорту так. Родился и вырос в глухой деревне. Когда муж впервые туда с ним поехал ребенком, то был страшно удивлен, что односельчане зовут отца Изей. Оказалось, что мама свекра, простая русская баба, очень тяжело его рожала, чуть ли ни неделю. Наконец решили везти в «район», роженица уже была на последнем издыхании и поклялась, что, если сын и живой, назовет в честь врача. Все обошлось, оклемались, спросили имя, а прекрасный доктор оказался Израэль. Делать нечего, так и записали. Деревенские посудачили и привыкли. Свекор родился — и война. Отец его ушел на фронт и написал оттуда жене, мол, мать, война страшная и надолго, мало ли что, вдруг немцы, переназывай. Так и переназвали. А родные и деревенские так и звали Изя. (Ия Белова)
Наша семейная тайна для игры в карты и домино. На слух — обычный разговор, но я могу тремя предложениями рассказать все масти и карты, какие есть у меня. Научил нас сашкин отец, который прожил 10 лет беспризорником (его родители были репрессированы), а его научила его бабушка — родом с Киевского Подола. Я сама не верила, что это работает, пока мы с дочерью не обыграли наших гостей в дурака со счетом 30:0. Научу сына, как подрастет. (Angelina Danilenko)
В моем детстве имя моей мамы всегда было Екатерина Осиповна по паспорту и для официоза, и Катя для домашних и по-простому. А потом, уже будучи подростком, я узнала, что она свое имя перед замужеством поменяла, и настоящее ее имя Кима, и что Кима не просто имя, а аббревиатура — Коммунистический Интернационал Молодежи и даже Армении. Мама это имя свое не любила. А назвали ее так «благодаря» старшей сестре, идейной комсомолке в то время. Саму-то ее звали Роза, Розалия. Сейчас мне имя Кима очень нравится, но маму я понимаю, в те времена много дурацких имен было, связанных с идеологией Страны советов. (Nina Tonkelidi)
На сайте «Память народа» нашла карточку прадеда. Так и узнала, что он был в оффлаге Хаммельбурга. Мой отец об этом не знал, бабушка скрывала от детей. (Ирина Мосткова)
Про предков моего деда по отцу, Любомира Ивановича, мы с отцом знали только то, что он носил фамилию отчима, мать его называли баба Миля и родился он в Виннице 14 сентября 1931 года. Еще в семье ходили слухи, что все трое детей его матери от разных отцов, и папа припоминал, что кто-то из родни был по фамилии Зайдель. Но по поводу последнего дед мог и пошутить, вполне в его духе. Еще папа утверждает, что дед знал идиш, чему никаких подтверждений нет. Примерно с такими исходными данными мы и начали искать информацию в архивах. И тут оказалось, что баба Миля по документам — Аполлония Гиляровна Подвысоцкая, полячка. А родной отец моего деда — Александр Николаевич Зайдель, немец. И 14 сентября родился не мой дед, а его младшая сестра (дочка того самого отчима, чью фамилию носил и дед Любомир). Вот так мой украинский дед оказался наполовину поляком, наполовину немцем. Что же касается Александра Николаевича, то сейчас мы ждем из архивов дополнительные документы (дело репрессированного и другие), которые подтвердят или опровергнут, что его имя при рождении было Адам Августович. По косвенным признакам все совпадает. (Helen Mountaniol)
Няня моего ребенка на похоронах отца услышала от своей свекрови:»Что ты так убиваешься? Это вообще не твой отец». И правда оказалась разрушительной. И мать оказалась не мать. В семье родителей не было детей, и тогда на семейном совете решили, что брат отца со своей женой родит им ребенка. Получается, что жена дяди была родной матерью, а она даже хоть как-то ласково не пыталась смотреть в сторону этой тогда еще девочки. И после раскрытия сего факта ближе никто не стал. Дочка пыталась получить хоть теплый взгляд, а родная мать была кремень — думаю, не по своей воле пришлось отдать ребенка в семью деверя. (Margo Rita)
Случайно выяснил, что дед был 12 раз женат. Пять — до войны, семь — после. (Александр Ивлев)
Как многие знают, в советские времена для того, чтобы выехать в Израиль, нужно было получить вызов. После этого надо было подать документы в ОВИР и среди прочего, поскольку выезд происходил под рубрикой «воссоединение семей», сочинить легенду, в каком родстве ты состоишь с человеком, приславшим тебе вызов.
В «Круге первом» Солженицын демонстрирует, как дворник Спиридон ведет себя на допросе:
— С места-то его взяли — <станок> целый был?
— Вот чего не видал — не скажу, могет, и поломанный.
— Ну, а когда ставили — какой был?
— Вот тут уж — целый!
Но интеллигенты почему-то стремятся к совершенно излишнему правдоподобию. Вот и семья моих знакомых стала сочинять правдоподобную легенду. Муж изучил биографию своего отца и обнаружил в ней зазор длиной в год, когда отец уже демобилизовался из армии, но еще не познакомился с его матерью. В зазор вполне помещалась сводная сестра, которую он родил от другой женщины. Эта сестра уехала в Израиль, и теперь мой герой мечтал с ней воссоединиться. Сочинив легенду, он решил показать ее редактору в лице своей матери.
— Как ты узнал?! — воскликнула она. — Ведь мы так это от тебя скрывали!
У него действительно была сводная сестра, только жила в Москве. (Gregory Idelson)
Не то что тайна, но я считала, что дед мой был во время Великой Отечественной войны простым пехотинцем (его призвали в 1941, за считанные месяцы до войны). А оказалось — командир роты разведчиков. Из его автобиографии для завода узнала. (Elena Nemets)
Прапрадед считался умершим от тифа в Киеве в 1917 году, все его три дочери прожили долгие жизни с этим знанием. После смерти средней из них, моей прабабушки, я занялась ее воспоминаниями, пошла по архивам и обнаружила, что в 1922 году прапрадед вполне был жив, но в Польше. С ним вообще много загадочного, он и появился в 1904 году из ниоткуда, и исчез в никуда. (Yona Kogan)
Мою бабушку при крещении звали Евлампия, а в паспорте она была записана всегда уменьшительным именем — Иля. Мне чуть ли не с рождения было интересно, откуда у нее странное имя такое. В итоге раздраженная бабушка рассказала, что назвали ее при рождении — Евлампия. Звали в детстве уменьшительными именами: Ева, Еля, Иля. Наверно, зваться Илей ей нравилось больше всего. Поэтому в итоге она для всех именно ею и решила стать. (Юлия Флегинская)
Я в 12 лет взяла в руки отцовский паспорт и обнаружила, что у него была еще жена до мамы и еще один неизвестный мне брат, а известный мне брат был зачат ВО ГРЕХЕ, то есть еще до первого развода и точно до свадьбы родителей. С тех пор я была очень озабочена вопросом, как бы с ними познакомиться, но чтоб меня не послали. Родители упорно делали вид, что ничего такого не было вообще, любой разговор о другой семье заминали. Годы-годы спустя об этом немного говорили тети. С братом познакомилась на папиных похоронах. (Ольга Цепаева)
Однажды зачем-то полезла под тряпочку, которой был покрыт холодильник. Там хранились всякие бумажки: счета, чеки и прочее. Нашла там заключение об аборте, который на днях сделала мама. Мне было 14 лет. Ей ничего не сказала, но внутри почувствовала злость и печаль. Мы никогда не обсуждали это впоследствии. (Ksenia Ivkina)
Большая семья моего прадеда откуда-то приехала в Краснодар. Они были сапожники, носили русскую фамилию Григорьевы, но прадедушку звали Иосиф, например, а его сестра Анна виртуозно готовила гефилте фиш. Так что, думаю, как говорил Дмитрий Быков, «в хороводе моих предков поплясали и евреи». (Светлана Берд)
Выяснила, что бабушкин брат был вице-адмиралом и четвертым человеком в Красном флоте, что его расстреляли не в 1934, а в 1937, что бабушка действительно была в каком-то смысле троцкистской связной. (Alisa Nagrotskaya)
Мама скрывала от меня и сестры, что у сестры другой отец. Даже затягивала получение паспорта, чтобы та ничего не узнала — там стояло другое отчество. Только в 18, если не ошибаюсь, ей сообщила. Как выяснилось, сестра знала или подозревала, а я нет. Для меня это, конечно, ничего не изменило, мы все равно очень похожи, только она красивей. (Марта Кетро)
Уже после смерти моего дедушки я узнала от мамы, что отец дедушки, мой прадед, воевал в армии Власова, выходил из окружения и после войны сидел. А мать дедушки, моя прабабушка, была осуждена условно за воровство колосков с поля. (Russell D. Jones)
Когда хоронили бабушку, ее кузины обсуждали, что вот, где венчалась, там и отпевают. Папа спросил — как так венчалась? Мой дед, истый коммунист, на такое бы не пошел. Тут-то и выяснилось, что бабушка во время оккупации (а дело происходит в Гродненской области Беларуси) вышла замуж за соседа. И у кузин даже фоточки свадьбы нашлись. А уже после познакомилась с дедом и от первого мужа ушла. Такая история. (Asya Valkovich)
Начали с братом исследовать семейную историю и выяснили, что дед — учитель по образованию и профессии — во время Гражданской воевал в армии Юденича. Бабушка никогда про это не рассказывала, и только папа случайно упомянул, что ему тайком показывали фотографию отца в форме и с саблей. (Лара Ковалевская)
В детстве мне зачем-то рассказывали, что мои прадед и прабабка развелись. Позже выяснилось, что на самом деле прадед был репрессирован, а развод оформили, чтобы не пострадали дети. Моя бабушка с тех пор своего отца не видела, а ее родная младшая сестра отыскала его, будучи уже сорока с лишним лет, и ездила повидаться в Калининград. Об этой истории дома было не принято говорить, но я знаю, что бабушка на всю жизнь сохранила страх ареста. (Ольга Маркина)
Уже сильно взрослая, с удивлением узнала, что моя прабабушка была еврейка. Причем новостью это стало и для моей мамы, по чьей линии вообще-то это все и было. (Татьяна Дорохова)
В семье тщательно скрывалось, что у бабушки второй муж. Я как-то спросила, почему у старшего бабушкиного сына другая фамилия — говорили, что просто решила записать на девичью, так вышло. Потом, правда, я подросла и спросила, почему у бабушки и девичья с этой не совпадает — тут шепотом по секрету мама сдала. Бабушка бы, полагаю, отпиралась до последнего. (Юлия Максимцова)
Дед студентом в сталинские времена чудом в последний момент убежал из-под двери, за которой уже арестовывали его одногруппников, купил поддельную ксиву (с национальностью «русский») и так и жил по ней. Всю дальнейшую жизнь и он, и семья его были довольно мерзкими снобскими антисемитами. Смотрю сейчас на их фотки — и очень сильно подозреваю, что если пойду и сделаю генетический тест, окажется, что таки да. Несчастные, покалеченные совком люди, которым приходилось отрекаться от себя, чтобы спастись… (Оля Ко)
В нашей семье был человек-легенда, белый генерал, мой двоюродный дед. Связь с ним прервалась в конце двадцатых, он тогда через Владивосток и Харбин попал в Штаты. Когда появился интернет, я стала искать его, нашла однажды упоминание о том, что он умер в 1951 году в Сан-Франциско, никаких подробностей. А в 2011 году попала случайно на сайт, куда выкладывали генеалогические древа. Сайт был платный, но две недели free trial. Увидела упоминание о нем, написала тому, кто древо составлял. И так нашла двоюродного дядю, родившегося в 1941 году в Шанхае, узнала подробности. Через год познакомилась с ним и с его дочерью в Сан-Франциско, встретились на кладбище в Колме у могилы того самого белого генерала. (Вера Пророкова)
Мои родители только в 70-е узнали всю историю со ссылкой моего прадеда и моей бабушки и ее сестер. Что донос написал его пасынок, что прадед не просто так пропал, возвращаясь из ссылки. В деревне его видели, видели, как он шел на свой хутор, но до дома не дошел, его убили, и это видел только один человек, что подростком был в ночном и видел все. Он-то и сказал, где искать могилу. Нашли. А со стороны деда — не знаем даже фамилии настоящей, его подобрала вдова у полыньи зимой, ему было 2-3 года, она ему свою фамилию дала. 20-е годы, Украина. (Ольга Катаева)
Всегда думала, что если мой прадедушка был большевиком с 1912 года, погиб на гражданской войне и вот это все, то и его старший брат, вырастивший моего деда, тоже был большевиком. И вот в пятнадцать лет, в 1987 году, когда мы гуляли с дедом по его родным Пескам, он задумчиво заметил: «Дядя Саша (тот самый старший брат) голосовал за кадетов. Сейчас-то вроде можно о таком говорить». (Нелли Шульман)
В моем детстве бурлили какие-то слухи, что у папы прежде была другая семья. Папа про это отказывался говорить, ну и мы перестали спрашивать. Но я иногда думала, что вот, у меня где-то есть брат. Когда мне было уже за 30, выяснилось, что у папы до нас была не одна семья, а целых три, и в каждой у меня осталось по брату. Вот эти братья нас сами и нашли. (Eva Poonsh)
В 1992 году, где-то за год до нашего отъезда в Германию, младшая сестра моего на тот момент уже покойного деда (папы моего папы) попросила меня зайти к ней в гости. Договорились о времени, когда она будет одна дома. Когда я пришел, она буквально шепотом мне на ухо рассказала, что фамилия моего прадеда, ее отца, была Красник, и он ее сменил за взятку, чтобы не идти второй раз в царскую армию, и что где-то в Америке у нас есть какие-то родственники с такой фамилией. Прадед действительно служил в царской армии, за это он получил право после службы поселиться вне черты оседлости — в Самаре. По какой причине его хотели снова призвать в армию, нам неизвестно, вполне возможно, из-за начала Первой мировой войны. (Борис Долинский)
Бабушка писала в биографии деда, что он из батраков и сирота, говорила, что так надо было. А оказалось, что в его семье было 10 детей и были они казацкой семьей на Кубани, где основывали одну из станиц. Еще бабушка говорила, что и ее предки из крестьян, а оказалось, что были мастеровыми, сапожником дед был в Саратове, да таким, что заказы для царской армии выполнял. А про финнов в семье вообще долго молчали, пока мой дядя со странным для Саратова именем Арвид не сделал исследование о финнах на Волге. Их все спасали от НКВД, у бывших владельцев пароходной пассажирской компании, любимой всеми за пунктуальность и удобство, во время репрессий была единственная на округу работающая мельница. Не дали их уничтожить, врагов этаких. Тогда финны приехали на Волгу помогать братьям Нобелям осваивать нефть в XIX веке. (Sveta L’nyavskiy)
Я не сама это обнаружила, а наш родственник. После принятия гиюра (он еврей по папе) Саша начал интересоваться нашим родовым деревом и выяснил, что наша семья — потомки Виленского Гаона по женской линии. А сама я выяснила, как большинство еврейских детей, имена и отчества своих старших. Бабушка Поля оказалась Песя-Баэль, дед не Максим, а Меер, бабушка Аня оказалась Ханой-Мушкой, соответственно, папа не Альберт Максимович, а Альберт Меерович. Вот только мама ничего не меняла и гордо носила свое имя от рождения до ухода — Софья Соломоновна. (Ирина Велькова)
Бабушка называла себя второй женой, но после ее смерти я выяснила, что она замужем за дедом не была и после его гибели доказывала отцовство через суд. А папино свидетельство о рождении было выдано, когда ему уже два года было. (Оксана Хохотва)
Господи, да у нас семейных тайн как грязи. В 16 лет, получая паспорт, я узнала, что мама меня в 4 года переименовала из Елены в Аллу, но все продолжали называть меня Аленой. Фамилия после развода при этом у мамы стала бабушкина девичья, бабушка тоже взяла свою девичью фамилию, когда умер дед, и мне тоже дали эту же фамилию. Бабушка всю жизнь мне говорила, что своим рождением я испортила ей годовщину свадьбы с дедом, могла бы быть подарком к ней, но из ослиного упрямства родилась через 45 минут после того, как закончился их день, 12 июля (я 13-го). Нашла тут у мамы их свидетельство о браке, а они, оказывается, поженились в январе. О том, что и у бабушки, и у деда этот брак был вторым, случайно проговорилась мама, когда бабушка уже умерла. О том, что от деда сбежал Нуриев, знала, а почему деда за это не посадили, нет. Теперь знаю. Лучше бы не знала. У нас был культ деда, который был весь такой офигенный и замечательный и умер за год до моего рождения. А недавно выяснилось, что он не хотел, чтобы мама кого-либо рожала и имела семью. «Потому что артистки балета должны быть весталками». (Alena Menshenina)
У меня был неродной дед, второй муж моей бабушки. Про родного я знала, что он умер еще когда папа был курсантом, в начале 70-х. А в 41 год, занявшись генеалогическими изысканиями, из архивных документов узнала, что родители моего отца развелись еще задолго до смерти деда, в середине 50-х, дед даже получил выговор по партийной линии. Бабушка его, судя по всему, так никогда и не простила. Я в детстве не понимала, почему мы не общаемся с ленинградской родней, а теперь поняла! (Мария Бахарева)
По рассказам моя прабабушка Берта Львовна родилась в Херсоне, в 1895 году. А так как муж ее был моложе, то что-то нахимичил, и в документах она стала 1897 г.р. и работала лишние два года до пенсии. Почему Берта? Потому что имя Бетя явно же уменьшительное. Правда, вроде бы по-настоящему она была Бетя Блюма. С этой информации и начался поиск. В процессе выяснилось, что в Херсоне документов за нужные годы нет. А за те, что есть, нашелся один условно подходяший Лейб Лейзер, колонист из Большой Сейдеменухи. Потом добрые люди нашли этого Лейба в Николаеве, где он уже херсонский мещанин с кучей детей. И тадам! У него дочь 1893 г.р. по имени Этя Блюма. Имя Бетя (спасибо специалисту по ономастике А.Бейдеру) прояснилось — очень модное было имя среди небогатого еврейского мещанства, Фейги и Бейлы массово называли себя Фанни и Бетти. Оставался один момент — никаких доказательств, что Этя Блюма Лейб-Лейзеровна и Бетя Львовна — один человек. На всякий случай проверяла связку Добровинский+Николаев везде, и на ОБД «Мемориал» нашелся подозрительный Николай Владимирович, похоронка отправлена дочке Зельде. Зельда не совсем русское имя, но Николай… Шли годы. Появился сайт «Память народа», и на нем в преддверии 9 мая я опять проверила Добровинского Николая, а в его документах синей ручкой зачеркнуто Владимирович и подписано Вольфович. Наш, подумала я, побежала искать нужный год рождения в метриках николаевского архива. И он нашелся — Элькуна Вольфович, двоюродный брат Эти Блюмы. Так за ниточку нашлись его служба в Первую мировую, сын Вольф, его внук и внучка, и спустя еще годы — тест ДНК, подтвердивший, что мы родственники. Чувства астронома, вычислившего звезду на бумаге и увидевшего потом ее в телескоп, очень мне теперь понятны. (александра пилецких)
У меня более или менее обычное: за полгода до смерти бабушка-татарка сообщила, что в Новосибирск в начале 1930-х они подались не по зову комсомольских сердец, а спасаясь от раскулачивания. (Олег Лекманов)
Занялся историей семьи, обнаружил, что у отца тестя была семья до войны, которую расстреляли в 1941. Ни тесть, ни жена об этом не знали. (Pavel Bernshtam)
Всю жизнь думала, что дед из Лодзи, а он из Луцка. Тогда тоже считалась Польша. Думала, он сразу из ешивы в коммунисты подался, а он через Бунд. Какое-то такое. (Olga Fiks)
Свекровь, ярая коммунистка, решила копнуть историю своего убитого на Второй мировой войне отца. Пошла в ФСБ, и там ей, отводя глаза, выдали справочки, из которых следовало, что войну отец пережил, но попал в гебешный лагерь для бывших военнопленных, где и сгинул. Притихла, сыну рассказала нескоро и шепотом. (Оля Ко)
Узнала, что у моего деда по отцу была первая семья. Все погибли в блокаду. (Анна Москвина)
В семье моей бабушки было четверо детей. Она — самая младшая. По рассказам моей мамы у сестер была очень сильная связь. И в нашей семье с морем старых семейных снимков было много всяких снимков и еще двух бабушкиных братьев. Так вот, старшая сестра осталась в оккупации с русским мужем и ребенком (прожив в погребе с липовыми документами), братья ушли на фронт и вернулись русскими. Оба инвалидами. Один без глаза, другой — умер в 1954, что ли, году. В общем, из всей семьи только моя бабушка осталась записана как еврейка. И только по этим фотографиям впоследствии всех их пустили в Израиль. И совсем недавно вдруг выяснилось для меня, что бабушкина старшая сестра — stepdaughter (падчерица. — Прим. ред.) моей прабабушки. Мой прадед был вдовец с ребенком. И никогда я даже намека про это не слышала. Все знали, разумеется. Бабуля ее очень любила, племянников тоже очень любила. Я про это очень много думала. Вся четверка была очень дружной даже в очень зрелом возрасте. (Iris Elkin)
Мой дед — Петр Якир, мне было 9, когда он умер, плохо помню его, а о процессе Якира-Красина впервые узнала, наткнувшись дома на книгу «Суд» в 16 лет. Это был не просто шок, я, наверное, на неделю тяжело заболела от переживаний и долго потом не могла отважиться расспросить родителей. И мне было 45, когда от маминой подруги я узнала (мамы нет больше 20 лет), что у нее был маленький брат, который умер в лагере (дед и бабушка встретились в сталинском лагере), при этом она не знает, был ли он до мамы или после и сколько прожил. (Наталия Ким)
Муж недавно выяснил, что дед его, герой войны, с несколькими односельчанами, скажем так, пошаливал, грабя продуктовые магазины в округе, под Уманью. За что и присел на 10 лет. Ну а то, что женился на одной сестре, потом развелся и женился на другой, а потом обратно переженился, так это мелочи. Харизматичный человек. (Olga Korotchenkova)
Наша семейная тайна лежит на поверхности: дед всю жизнь почему-то упорно уточнял, что его отчество Авинирович, хотя в свидетельстве о рождении записан отец: Авенир Аркадьевич. (Константин Преображенский)
Почему-то бабушки назывались другими именами, для удобства соседей. При том, что национальность была известна и никогда не скрывалась. Только на похоронах я узнала, что бабушка Двойра, а не Тоня. И во взрослом возрасте ее дети узнали, что у нее был первый муж, нашли свидетельство о браке и разводе. Правда, там детей не было, но была детективная история, как ее сестра ее освобождала, буквально выкрала оттуда. (Яна Агапеева Медведовская)
Рассматривая фотографии в альбоме, я увидела двух незнакомых девочек рядом с дедом. Так я узнала, что у него была другая жена и еще двое детей, более того, он был двоеженцем во время войны: сбежал от первой жены и охмурил бабушку, которая ничего не знала. Буквально неделю назад и я, а самое главное, и моя мама, узнали, что он женился на бабушке уже после рождения мамы. (Наталья Соловьева)
Уже взрослой узнала, что папа ушел к маме только в мои 5 лет. До этого метался. В 5 лет мне дали новое свидетельство о рождении с его фамилией. (Алла Борисова-Линецкая)
Когда умерла бабушка, мне потребовалось восстановить некоторые ее документы для мамы. Увлекшись, я вспомнила фразу, которую мама не раз говорила в моем детстве про нашу семью: «До революции у нас был дом на Фонтанке». И вдруг выяснилось, что это правда: нашла в архивах метрические книги, купеческие списки, а также указ Императора о присвоении моему прапрадеду потомственного почетного гражданства. Оказалось, что мой прапрадед не только построил тот дом на Фонтанке, который даже звался его именем «Дом Черногорова» в архивных документах, но и, приехав в Петербург крестьянином, стал купцом 2-й гильдии, попечителем Никольского собора, гласным Думы и тем самым потомственным почетным гражданином Российской империи. (Anna Chizhevskaya)
Гуглила свою фамилию — попала на список репрессированньіх в 1937 году. Какой-то мужчина, в Харькове. А у нас нет там родственников, а фамилия редкая. Рассказала бабушке. Она вспомнила, что у деда, ее мужа, в то время пропал двоюродньій брат, как раз поехал в Харьков на заработки и пропал. Ну вот и нашелся. (Yaroslava Zheyko)
Когда я была маленькая и отдыхала с бабушкой на юге, мы пришли на почту отправлять посылку домой. В очереди стояла женщина, на посылке которой было написано Норильск. Бабушка стала ее расспрашивать, как там сейчас и стоит ли все еще какое-то здание. Я спросила бабушку, неужели она бывала в Норильске. Она быстро свернула разговор. Много лет спустя она рассказала мне, что сидела там в ГУЛАГе. (Rita Gabbay)
Вся моя жизнь состояла из тайн и ключей к ним. Сначала я узнала, что моя сестра — сестра мне только по маме. В день похорон отца я случайно узнала, что и у него был сын в другом браке. Сын этот, впрочем, отца не знал, его родители разошлись очень рано, и он рос с отчимом. Хотела найти его, но слишком уж обычные у него имя и фамилия — Сергей Гаврилов. Не нашла. Потом мне внезапно позвонила вторая жена моего деда, который ушел от бабки к молодой. Вот эта уже старая молодая мне и рассказала подробности жизни деда и его семьи, подробности его казни в сталинские времена. А поправляя могилу еврейского своего прадеда в городе Ошмяны, я попала в детективную историю, познакомилась с помощником минского раввина, который прочел и перевел для меня надгробие прадеда, с иврита на русский, и я узнала, что прадед был Гаон, а отец его и вовсе Гаон Гадоль, так что еврейская моя кровь оказалась не простой, а «голубой». Надеюсь еще на какие-нибудь открытия в будущем. (Надежда Пикалева)
Дожила лет до десяти в полной уверенности, что моего деда Сашу зовут Александр Наумович. Думала, что «Абраша» — это домашнее прозвище. Но как-то раз поинтересовалась у бабушки, откуда оно взялось. Оказалось, что дедушку зовут Абрам Нохумович. Чего от меня это скрывали — непонятно. Но еще непонятней, как меня при этом не смущало, что маму зовут Светлана Абрамовна. (Neanna Neruss)
Я тоже знала, что мой папа — Андрей Александрович, а его старшая сестра — Людмила Анатольевна, но когда бабушка по маме мне сказала, что у них разные отцы, была удивлена. Примерно в 7-8 лет. (Софья Печальнова)
В шесть лет я по случайной оговорке узнала, что у отца есть семья. Но это как-то довольно рано выяснилось, так что мне трудно считать это семейной тайной. (Olga Fiks)
В детстве, когда из разговоров с прабабушкой поняла, что прадед был арестован еще до войны и где-то там погиб, спрашивала: «А за что?» И когда прабабушка в сердцах отвечала: «Да ни за что!» — не понимала. Потом уже, подростком, постепенно узнавала подробности репрессий, коснувшихся нашей семьи. (Irina Mikhaylovskaya)
В подростковом возрасте узнала, что я родилась не одна, а с девочкой-близнецом, семимесячные. Девочка погибла сразу после рождения, да и мне много шансов не давали. Но я выкарабкалась, и папа решил, что я Победа. Потому и назвали Виктория. Есть еще семейные тайны, но они затрагивают секреты других людей, поэтому рассказывать не стану. (Виктория Максюта)
Я родился в Ереване, результатом коротенького брака моей юной еврейской мамы и армянского красавца-спортсмена. Мне был год, когда они развелись. Всю жизнь я считался армянином и меня слегка стеснялась уже целиком еврейская семья. Родившаяся в Иерусалиме дочь в раннем тинейджерстве страшно удивилась: «Я что же это, выходит, на четверть — армянка?!» Гордилась этим и хвастала друзьям. И тут я нахожу своего потерянного кровного братца по отцу, родившегося в Ереване через 6 лет после моего отъезда. Нормальный такой чистокровный армянский брат, с элегантным акцентом. Собираемся в Москве, тусуемся, шашлыки, то-се. Жена воркует с его женой. И та, в рамках легкого трепа, вдруг: «Ну как — «армянский брат», тоже так себе… Бабушка-то, мама нашего общего папы, — она же Абрамян была, из тбилисских евреев…» Мне этого за эти годы никто не сообщал. С некоторой печалью в сердце вернулся в «чистокровные»… Дочь расстроилась. (Арсен Даниэль)
Мой дедушка Дэд Мейр был по паспорту Давид Михаил. У мамы в паспорте было записано Давидовна, а в жизни она была Михайловна. Узнала об этом еще в юности, когда почтальон посылку Михайловне не выдавал. (Irina G Stepanova)
Я знал, что дед служил в НКВД и прошел три войны. Только этим летом узнал, что он был в разведке с подчинением НКВД и две войны прополз на брюхе. Что делал в японскую кампанию — не знаю. (Тимур Деветьяров)
Прабабушка умерла, когда бабушка была маленькой. Потом прадеда арестовали в 1929 и 1937. После обысков ничего не осталось, только пара фотографий прадеда. Я нашла в архивах бабушкину метрику, а потом свидетельство о браке прадеда с прабабушкой. Похоже, что она закончила Высшие женские курсы в Петербурге, а он учился в духовной академии. Точно в архивах есть ее личное дело, при поступлении на курсы слушательницы заполняли анкеты, но я пока никак не дойду — то работа, то ковид, а ужасно интересно. (Татьяна Бронникова)
Ой, я про себя знаю где-то с 3 класса, то есть где-то с 1989-90 года. Открытие было, конечно, неожиданным и интересным, но с тех пор было перевернуто много архивов семейных и не очень, было много неожиданных открытий, зато теперь знаю свои корни до 1856 года… дальше могут быть только предположения… (Илька Гутман)
Если (разумеется, нелегальный) дедовский «Вальтер» — это тайна, то да, доводилось. (Педро Перец)
Мне еще предстоят такие раскопки. У меня был еврейский дед весьма легкомысленного поведения: постоянно менял города, профессии и женщин. Наплодил от 5 до 10 детей в разных местах, ни одного не воспитывал. Я как-то у бабушки нашла его письма и с тех пор подозреваю биполярочку: он увлекся мечтой о юге, поменял полностью жизнь, увез ее из Питера в Крым, а потом впал в хандру и слился. Ну и дальше продолжал в том же духе. Мне досталась его внешность и отчасти характер. (Маша Пушкина)
У бабушки было негнущееся колено, всю дорогу мне рассказывали, что она на лыжах неудачно покаталась. После того, как прояснить подробности стало не у кого, я случайно нашел бабушкину трудовую книжку, где было странное — во время войны она увольняется с руководящей должности в институте и устраивается на завод (вроде что-то для танков делали, скорее всего, колено там повредилось). А после войны возвращается в институт, но уже комендантом общежития. А мне говорила, что всегда работала комендантом. Ну и недавно я понял, что любимый мамин брат был с другим отечеством. При этом ни одного слова про этих дедов я никогда не слышал. Была идея порыться в архивах, но пока откладываю. (Таш Грановски)
У нас в семье какие-то сплошные тайны. Началось с того, что моя прабабушка сменила дату рождения, потому что ее жених был младше. Но это компенсировалось тем, что сильно беднее. Зато офигенный инженер. Зато характер мерзкий. В общем, жили душа в душу. Потом родился дедушка, которого записали на одну дату, хотя он родился в другую, но потом исправили на третью. Тут никто не знает, почему. К моему рождению прабабушка уже не помнила подробностей, а дедушка, хотя при своем рождении присутствовал, тоже ничего не помнил. Дедушка вырос — и стал разведчиком. Поэтому его личное дело состоит из анкеты и все. Где воевал, что делал — не наше дело. Дочка его (моя мама) родилась в Германии в одном месте и в одно время с внучкой Сталина. Поэтому ее зарегистрировали на совсем другую дату, даже другой год, место рождения — Харьков. Плюс в Германии ее называли Кристиной, а в СССР она стала Еленой. Вплоть до того, что дед исправлял надписи на всех фотографиях из ее детства, замазывая даты. Выходило неаккуратно. Ну, понятно, что имена все меняли и Малка Юзековна оказалась Людмилой Аркадьевной (это уже моя бабушка). У одной меня как-то тайн нет… Белая ворона в семье. (Светлана Орлова)
Случайно узнала, что мой дед, совершенно такой практичный, прямой и твердый человек, рукастый, такой мужчинский мужчина, умел «заговаривать рожу» какими-то заклинаниями, и к нему за этим обращались люди. (Юля Купченко)
В моей семье много тайн, сложные времена и судьбы. Из последнего — бабушка мужа всю жизнь молчала о том, от кого родила сына — моего свекра. Умерла она давно, и вот недавно его тетка упомянула, что это был какой-то художник из галереи, в которой она убирала. Свекор был внезапным поздним ребенком, их с матерью жизнь была очень непростой. Я воспользовалась гуглом и провела расследование. Нашла очень похожего визуально человека — это был известный в нашем городе успешный скульптор, его работы стояли на центральных улицах, ветеран войны. Тетка подтвердила, что да, он. Что там между ними было — неизвестно, вроде бы у него с женой не было детей и они даже хотели свекра усыновить,но его мать не дала этого сделать. Интересно, что несмотря на то, что работал свекор водителем автобуса, потом шахтером, он всегда стремился к творчеству — хорошо фотографировал, покупал книги по искусству, освоил живопись самоучкой, как мог. Начальство постоянно заказывало ему разные плакаты и даже портреты. Мой муж тоже стал фотографом. Как-то стало понятнее, откуда это в них эта творческая искра. (Olga Tishevska)
В юности узнал, что моя бабушка по отцовской линии на самом деле не из крестьян, а из семьи состоятельных питерских мещан Толокновых, которые сбежали в деревню другой области из-за репрессий. Бабушка по привычке долго пыталась это скрывать, производила впечатление очень простого человека, получила образование зоотехника и работала в колхозе. Но ее словно что-то неуловимо выдавало. (Леонид Георгиевский)
Когда мне было 16 лет, отец сообщил мне, что у меня есть старшая сестра от его жены, с которой он жил до знакомства с моей матерью. Видимо, он решил, что для 16-летней девушки этого достаточно. Спустя 10 лет, когда мне было 26, он рассказал мне, что на самом деле впервые женился в 19 лет на еще одной женщине. У них родился сын. Потом умерла жена, а вскоре и ребенок тоже умер. Это было в послевоенное время. Упомянутая старшая сестра рассказала мне уже после его смерти, что по сведениям ее матери, у него есть еще один сын, родившийся вне брака. Вот что значит быть красивым и умным евреем в Стране Советов. (Inessa Verbitsky)
Мои старшие дочери — великая тайна от их младшей сестры по отцу, все давно уже взрослые. Пару лет назад они заходили в Москве к кузине с отцовской стороны, и та им с порога сказала: «Может Анечка забежать, давайте сразу заранее договоримся: вы мои подружки, и ни слова о дяде Пете». (Olga Fiks)
Дедушка женился на бабушке, когда той было 14 лет. Любовь. Бабушка подправила в документах на 16. Кроме того, дедушка был ее учителем физкультуры в школе. В начале 20-х. Кроме того, директрисой в школе была дедова старшая сестра. Кроме того, дед был из семьи бывшего начальника кадетского корпуса, дворяне, хоть и бывшие. А бабушка — еврейка из местечка. Кругом позор и мезальянс. Дед с бабушкой сбежали в Ростов-на-Дону, где их никто не знал. Дед записался «холодным сапожником» (это сапожник без будки). Тогда обязательно нужно было писать происхождение. Бабушка записалась собой. Стала видной комсомолкой. Дед так и остался на всю жизнь белогвардейцем. Удивительно уживались и трогательно любили друг друга всю жизнь. Тот побег, видимо, спас деда. Вся семья бывшего начальника Полоцкого кадетского корпуса сгинула чуть позже. Отец, мать и все 13 детей, взрослых уже. Убили всех. Бабушкиного брата Льва Лева, секретаря ЦК ВЛКСМ, тоже расстреляли позже, в 1937-м. Но это уже другая история. (Андрей Лев)
У меня бабушка из дворянской семьи, а дед еврей. Прадеда забрали еще в 1932-м, и он не вернулся, но прабабушка с детьми уезжала из Киева несколько раз, и про них как-то забыли. Одна из ее сестер тоже вышла замуж за еврея, но он погиб в самом начале войны. Ее трое детей выросли русскими, но такими… совсем не похожими на окружающих. Я со своей четвероюродной сестрой очень дружу сейчас, она в Киеве и единственная внучка из четверых детей этой семьи. Мама моя Элла Львовна, но в документах Либеровна, дед Либер Самойлович. А я Ирина Наумовна, на 1/8 украинка и на 1/8 русская. Интересно, что мы могилы маминых еврейских бабушки и дедушки нашли несколько лет назад на закрытом кладбище, просто чудом. Куреневское кладбище в Киеве уже 50 лет как закрыто, но существует. И в абсолютно пустом заросшем старом парке к нам вдруг вышла женщина с ведром и метлой, которая оказалась директором кладбища и через минуту показала нам обе могилы. Оказалось, что моя покойная тетушка, мамина двоюродная сестра, ей платила за уборку. Теперь я ей посылаю деньги каждый год. А она мне — фотографии. (Irina Chernyakhovskaya)
В отцовской метрике указано отчество деда Иван Абрамович. У народа мари имя не слишком распространенное. А прадед и вовсе был Абрам Моисеевич. Вот и гадаем теперь: неужели таки да?! (Светлана Блинова)
В 18 лет узнал, что мои любимые бабушка и дедушка — приемные родители мамы. В общем-то, нетрудно было догадаться, в семейной истории была куча нестыковок, и я пытался как-то объяснить их, но именно это мне в голову не приходило. (Валерий Шубинский)
Тайн не было, и мой генетический тест это отчетливо подтвердил своим немыслимым 100% ашкеназийством. Бабушки и прабабушки были верные и надежные жены, по крайней мере, с «гоями» приплода не нагуляли. Самой большой тайной оказалась я сама, потому ни верной, ни даже просто женой не стала, а генетический код сына мы с интересом рассматривали вместе. Но тайной оказалось и само это ашкеназийство. Я с ужасом прочла на своей странице на сайте «23 and me» сообщение, которое заставило меня переживать свою родословную с новой силой. Сообщение гласило, что все ашкенази произошли от нескольких сотен людей, проживавших между Францией и Германией примерно 600 лет назад. То есть произошло то, что случалась до и после того: народ попал в «бутылочное горлышко», сократился до нескольких сотен и все мы, современные ашкенази, примерно 10 млн человек, произошли от них. Причина сокращения указывалась как, скорее всего, «геноцид». Надо добавить, что моя еврейская фамилия происходит именно из тех мест, я даже сумела посетить этот Хайльбронн в Баден-Вюртемберге, скучнее которого редко что найдешь. Другой сюрприз принесла мне так называемая митохондриальная (материнская) ДНК, общая с аналогичной MtDNK у короля Ричарда III… В общем, соединить все «тайны» с нетайнами мне так и не удалось, хоть воображение порой и разыгрывалось. (Людмила Альперн)
Про то, что брат и сестра бабушки были репрессированы, я узнала уже студенткой. Кстати, то, что все они были евреи, тоже до меня долетело примерно тогда.
Попутно постепенно выяснилось, что старшая бабушкина сестра была пламенной революционеркой и немало вложилась в ту новую жизнь, которая в итоге ее убила. Она тогда уже занимала какую-то звонкую должность (Украина). Брат стал журналистом, делал отличную карьеру примерно в тех же краях, потом его перевели в Москву и довольно быстро арестовали/расстреляли. Ну и прочее: перипетии его дочери (бабушка ее не побоялась найти и удочерить, потом тоже был арест и лагерь) и жены (ту как раз смутно помню — она выжила и вернулась). Потом папа рассказал, почему его родители рванули из Западной Сибири в Киргизию (он там родился) — коллективизация, могли попасть под раздачу. А прадед, оказывается, разводил лошадей. В общем, сейчас младшая понемножку выстраивает архивные записи. Кстати, совсем недавно я вдруг осознала, что погибший дед-журналист, бабушкины неумелые стихи, мое творчество и некоторые склонности детей связаны одной нитью. (Tanya Steinberg)
Мне на голову с антресолей упал матушкин девичий дневник, а там русским по белому было написано, что с папой она сошлась назло первому своему парню. А тот ушел на весенний сплав высокой категории и утонул. Я чуть не рехнулся, когда это читал. Зря читал, ей-богу. (Кирилл Кулаков)
Случайно нашла в свои десять лет бумаги о разводе папы с какой-то женщиной. Увидела, что в браке была дочь. Так и узнала, что у папы был первый брак, а у меня есть старшая сводная сестра. Удивительно, что жили в одном крохотном городке, ходили в детсад к одним воспитателям (сестра на 8 лет старше), и никто ни разу не обмолвился. Долго не рассказывала родителям о том, что знаю — боялась, что будут ругать, что влезла во взрослые дела и бумажки. Но разрешилось все, конечно, очень спокойно. Общаемся с сестрой сейчас, все хорошо. (Людмила Калашникова)
У меня прабабка оказалась деревенской ведьмой, живущей на краю села. Я никогда с ней не встречалась и не видела фото. Бабушку мою не она воспитывала (а ее бабушка). (Дина Воробьева)
Сначала выяснили, что деданя — не родной. Потом внезапно оказалось, что мама была замужем до папы — зачем из всего этого делать тайну, было неясно. (Катя Бермант)
Во взрослом возрасте узнала, что во мне есть цыганская кровь. У бабушки и дедушки моей прабабушки Прасковьи Александровны долгое время не было детей. Они были женаты 10 лет, жили в старой русской деревне в Саратовской области. И вдруг через 10 лет прапрапрабабка забеременела и родила мальчика, который совсем не был похож ни на нее, ни на ее мужа (оба русоволосые и голубоглазые) — у него были черные волосы и черные глаза. А в то время в деревне стоял цыганский табор. Мальчика назвали Сашенькой. Табор ушел, детей у них больше не было. Прапрапрадед никогда ни в чем не упрекал жену и очень любил единственного сына, который вырос, женился и оказался чрезвычайно плодовит, у них с женой чуть ли не 10 детей было, моя прабабушка — самая старшая. У нее были черные густые волосы в молодости, я-то помню ее уже седой, но коса до пояса была у нее до самой смерти. И дед мой тоже был очень похож на цыгана — красивый, смуглый, и волосы кудрявые. Такие дела. (Таня Калямина)
В одиннадцать лет случайно увидел паспорт бабушки и обнаружил место рождения Харбин. Как раз в это время обострился конфликт между СССР и Китаем. На Даманском уже вовсю стреляли. Я немедленно побежал на кухню, где она гремела посудой.
— Что это такое? — спросил я тоном следователя. — Харбин? Почему?
Она вытерла руки о передник, всунула мне в руку «хворост» и принялась рассказывать:
— О моей жизни можно написать роман.
Я слушал открыв рот. Там было и про Седльце в Польше, где родилась ее мать, моя прабабка, про семейную лесопилку и про художника, который был без ума от ее матери, и про то, как Эсфирь чуть ли не насильно выдали замуж, и про погром, после которого ее родители уехали в Китай, и про русских солдат, которые отказывались есть собак и плевались, и опять про художника, который уехал в Америку, там разбогател и прислал в Харбин портрет матери, и требовал чтобы Эсфирь со всеми пятью детьми бросала мужа и ехала к нему в Нью-Йорк, и как ее отец, увидев портрет, изорвал его на мелкие кусочки… Бабушка моя вернулась из Харбина вместе с родителями. Она вышла замуж и осела в Минске. А родители ее доехали до Седлиц в Польше. Она очень хотела, чтобы они приехали к ней. И перед самой войной, в 1939, власти БССР им дали разрешение. Мой прадед Израиль и моя прабабка Эсфирь приехали в Минск летом, а осенью началась Вторая мировая. Ее родители погибли в Минском гетто в 1941, а бабушка ушла в партизаны. Дожила до 94 лет… (Евгений Липкович)
Моего дедушку по папиной линии звали Эрих, его бабушка (моя прапра) была немкой. В семье об этом упоминалось не раз, были учебники немецкого, и бабушка-жена дедушки Эриха (самого дедушку я в живых не застала) об этом рассказывала. Это потом я догадалась, что бабушка в военное время вышла замуж за немца с именем Эрих, а в детстве было — ну ок. Дедушка был известный инженер и изобретатель (есть патенты). Преподавал в МЭИ. В какое-то время я задалась вопросом эмиграции и позвонила тете. И тут-то узнала, что прапрабабуля-немка была конной наездницей, приехавшей в Россию с передвижным цирком (вероятно, Сура), и выступала с семьей Лапиадо. А ее муж, мой прапрадед, был очень именитый купец Леонид Фанталов. После рождения дочери прапрабабушка уже не выступала в цирке, но поддерживала с ним связь, ее дочь имела проблемы со зрением и не могла быть наездницей, но аккомпанировала представлениям. Тетя сказала, что семью (бабушкину, цирковую) расстреляли в революцию всем домом, но подробнее я так и не раскопала. Хотелось бы узнать, как звали прапрабабушку. Прапрадед и прабабушка остались живы. Муж этой прабабушки — мой прадед, был заключенным в ГУЛАГе, сохранилась ложка лагерная дома. Оказавшаяся моей любимой детской ложкой. И долго была книга, которую он написал, за которую его и сослали, но потерялась. Кто был мой прадед по материнской линии, оказывается, неизвестно — сама бабушка не знала, она родилась в 1943. В итоге все мои родственники только наполовину мои родственники — у бабушки и ее сестер и братьев был разный отец. Ее муж, мой дед Олег Бобров, застрелился, и никто не знает, почему. Был военный, сам из семьи военных, прадед был подполковник, их всего три было на весь город. Прадед воевал в русско-японскую. Жили в Отрадном, под Самарой. Женился на крестьянской женщине Дуне. В семье только на вы всегда разговаривали (мама их застала в живых, помнит). Ну и третий муж моей бабушки оказался Александром Мэровичем, а не Марковичем, но на общем фоне это уже не так впечатляет. После дедушки Эриха, который представлялся Эриком, это уже в порядке нормы. (Катерина Ласкина)
Выросла, посчитала на пальцах и поняла, что мой дедушка — не мой дедушка. Война, турбулентность. Осторожно расспросила родственников и узнала, что все, в общем, умеют считать на пальцах, но бабушка на контакт не идет и молчит как партизан. При этом имевшийся в наличии дедушка, с которым она прожила в общей сложности 58 лет, был моим любимым и самым замечательным в мире. В итоге довольно легко отказалась от идеи искать ответы, уважала право бабушки молчать и мир под оливами в семье. Бабушка умерла, уже никогда не узнаю, да и не очень интересуюсь, вот только мы с папой в семье как белые вороны и на вид, и вообще — странные нервные искусствоведы. Кровь не водица. А, ну и конечно, все бабушки и дедушки (4 человека в общем) в паспортах имели другие имена и отчества, чем в метриках, — евреи мы, сами понимаете. А обе бабушки еще и отняли себе года по два в послевоенных паспортах. Но это все как раз не было тайной (кроме возрастов, ха-ха, но в старости они признались). (Зоя Звиняцковская)
Дедушку с бабушкой знал весь город, их очень уважали и по сей день лишь самые добрые слова о них говорят. Дедуля был большой человек — профессор, ректор пединститута, а бабушка — хирург, зам.главврача областной больницы. А еще они были нереально красивой парой — казалось, что это идеальная семья, какие тут могут быть нюансы… Но бабушка носила свою фамилию, дедушкину не брала. Дочерям (моей маме и ее сестре) это не казалось странным, они и не задумывались об этом — пока не нашли дневник своей мамы. Это случилось, когда родители уже были совсем слабенькими. Оказалось, что они всю жизнь прожили, не расписываясь. Официально пожениться им мешал первый бабушкин муж, о существовании которого моя мама с сестрой никогда не знали. Бабушка вышла замуж перед войной, а после узнала, что муж завел себе фронтовую жену и жил с ней все четыре года. Бабушка потребовала развода, а он не посчитал это достаточным поводом, пытался вернуть ее. Но бабуля всегда была очень гордая и бескомпромиссная, она отказалась простить его, тогда он в отместку решил никогда не давать ей развода. Дедушку она встретила после войны, а от «бывшего» освободилась только через 40 лет — с его смертью. Бабушкина принципиальность и щепетильность наверняка и стали причиной того, что эту историю скрывали от всех вокруг… И можно только представить, сколько сложностей было в их жизни: в те годы официально не расписанным парам не разрешали даже селиться в гостинице в одном номере. Возможно, поэтому они никогда не выезжали и за рубеж, чтобы избежать вопросов при оформлении, хотя у дедушки с его положением были возможности путешествовать. (Вера Павлова)
У меня все просто. День рожденья бабушки праздновали 31 декабря, в Новый год. Однажды я залезла в платяной шкаф, нарыла ее паспорт и там увидела 18 декабря. Шок! Мир рушится! Меня обманули в малом, что ж тогда о большом говорить? И тогда мне объяснили про календарь со сдвигом дат, григорианский и юлианский, и я восхитилась и успокоилась. (Мария Долгачева)
Я узнала о том, что моя мать еврейка, в 12 лет, во время очередного родительского скандала: отец назвал мать «жидoвкoй», а та невозмутимо заявила, что это чистая правда. Я ничего не поняла, так как моя любимая бабушка Татьяна Сергеевна была простая русская крестьянка и мы были русские. (При этом наличие у моей «русской» матери родного брата-еврея детский ум не смущало!) Позже выяснилось, что мать удочерили, забрав из детского дома. Туда она попала года в 3-4, через долгие пересылки, потеряв старшего брата по дороге: их детский сад вывезли из стремительно занятого фашистами Минска в июле 1941 года. Судьба биологических родителей неизвестна (скорее всего, они были убиты нацистами в первые же дни). Брат разыскал мою мать через 10 лет после войны, через Красный крест. Она не помнила, что у нее был брат. Но то, как обо всей истории узнала я сама, приводит в не меньший ужас. (Tania Tomer)
Свекровь сама мне рассказала, что в первом раннем браке у нее были два мальчика и оба умерли. Потом умер муж. А потом, уже ближе к 30, будучи хорошо зарабатывающей женщиной, она родила старшего брата моего мужа. Аккурат перед войной: в январе 41-го. И мы никогда не узнали, кто был его отец. Кстати, сама она была внебрачным дитем дочери почтенного немецкого купца, осевшего в Питере. Вроде папаша у нее был революционер и еврей, сгинувший еще до всех кровавых событий. Добавлю также, что одна из внучек моей свекрови продолжила семейную традицию: тоже родила как бы неизвестно от кого — но у этой санта-барбары секрет не продержался. То есть мы в курсе. Признаться, и я внесла свой вклад: первый ребенок — бастард. Правда, я не скрываю, кто его папаша: толку-то? Тот растворился еще до рождения младенца, и, хотя сейчас человека найти куда легче, чем сто лет назад, из небытия так и не вернулся. (Tanya Steinberg)
Лет в десять узнала, найдя свидетельство о рождении брата, что он, мой любимый брат, мне неродной, что мама до папы была замужем, что ее первый муж потом женился, родил еще одного сына, и он, этот брат моего брата, мне, оказывается, хорошо знаком, носит ту же фамилию, и мы с ним регулярно встречаемся по воскресеньям в одной знакомой синагоге. (Янна Вайсборд)
Я обнаружила внезапно, что родилась не в том городе, что указан в свидетельстве о рождении (теперь это даже другая страна), и маман не рассказывает, почему, до сих пор. (Tetyana Mykhaylyshyna)
Бабушки рассказывали, что отца-кулака и старшего брата расстреляли, и все 14 детей разбежались по разным городам и республикам СССР, спасаясь от ссылки. Так мои предки оказались в Баку, а еще в Ставрополе, Ессентуках, Пятигорске, Сухуми, Мурманске, Москве. (Надежда Колчинская)
Только после смерти отца его двоюродный брат рассказал мне, что папин отец, мой дед, был по доносу какого-то чекиста осужден и сослан на Беломорканал, и вскоре после возвращения умер. Дед был зеркальщиком, чекист требовал с него серебро, но был послан, за что и отомстил. Папа умер в 2000 году, почему молчал об этом, не знаю. (Анатолий Якубов)
Мне однажды насоветовали получить эстонский паспорт: по закону все прямые потомки граждан буржуазной Эстонии имеют на это право. Про семью я знал не очень много: дед показывал дом в Тарту, где прошло его послевоенное детство, а про прадеда-связиста рассказывал, что он по-эстонски говорил лучше, чем по-русски — вот и все, пожалуй. Но отчего бы не попробовать, Эстония же цифровой чемпион, а с интерфейсами поможет гугл-транслейт. В оцифрованном до приходских книг и судебных протоколов XIX века (увлекательное чтение, кстати) государственном архиве нашлось множество однофамильцев, но никаких внятных следов. Пришлось копнуть глубже, благо уездные архивы тоже оцифрованы, хотя бы на уровне каталогов. В одном таком каталоге — архива Тартуского узла связи — нашлось личное дело, совпадающее с инициалами прадедушки. Связался с архивом, заплатил сколько-то евроцентов за оцифровку, через два дня получил копии документов. Оказалось, что архив не простой, а партийный, а найденное личное дело — это прадедушкино заявление на вступление в ВКП(б) и приложенные биография, характеристики и что там еще полагалось предоставить будущему коммунисту. В общем, прадедушка, эстонец родом из Царицына, впервые оказался в Тарту вслед за победоносной Красной Армией: тянул фидерные линии, поднимал узел связи и вообще приносил пользу, но совсем не буржуазной Эстонии. Более того, в 1947 году коммунистов в Тарту было… немного. По крайней мере, партийную характеристику кандидата в члены ВКП(б) Карла Августовича Г. пришлось подписывать секретарю первичной парторганизации Карлу Августовичу Г. Так я оказался правнуком первого коммуниста г.Тарту и не стал обладателем эстонского паспорта. Зато подпись у прадедушки оказалась один в один как у папы времен моего школьного дневника. (Эвальд Гербст)
Осенью 1993-го у меня скоропостижно умерла мама, мне было 19. А летом 1994-го на домашний номер позвонил мужчина, спросил маму. И узнав о произошедшем, рассказал, что он — мамина первая любовь, школьная, что у них был бурный роман, и был ребенок, которого не дала оставить моя бабушка (страшный позор для комсомолки и вообще), и потом этого парня забрали в армию, а мама его не дождалась. Мамина женская судьба сложилась не очень счастливо, а этот мужчина пропал на годы, потом нашел контакты, долго думал, звонить ли… ну и позвонил в итоге. (Мария Кригер)
А я с детства знала, что моя любимая бабушка мне не родная, а родная погибла в июне 1941 года. (Елена Широян)
Когда мне было 19 лет, я случайно узнала, что я — усыновленный, то есть удочеренный ребенок. Моя мама вышла замуж за отца, когда мне было полтора года, а сестре 12 лет, и удочерила нас (наша мама умерла от осложнений после родов, когда мне еще не было месяца. Все вокруг знали, кроме меня, но никто никогда даже не обмолвился. Если бы я узнала раньше, наверное, была бы сильная травма (родители потом развелись, и в семье было много сложного и трудного). Но будучи уже взрослым человеком, я восприняла новость адекватно и разобраться в том, что с нами всеми произошло, тоже более или менее сумела. (Vera Hillen)
Мои бабушка и дедушка познакомились в театре в Симферополе в 1940 году и вскоре поженились. Он был молодым дирижером, она — певицей. В 1941-м дед Илья Матвеевич Ляхович ушел на фронт и оставил беременную жену Евгению. 9 декабря 1941 года родился мой отец, Александр Ильич Ляхович. Чуть позже бабушка с папой и моей прабабушкой эвакуировались из Симферополя в Одессу. Илья потом вернулся с войны в Симферополь, но не нашел ни их, ни информации, где их искать. Так они расстались навсегда. Бабушка воспитывала моего отца сама, никогда больше не вышла замуж, да и в отношениях замечена не была. Спустя почти 10 лет (около 1950 года) бабушка с папой приехали по делам в Москву на неделю и — о чудо! — встретили Илью в толпе на Тверской улице. Оказалось, он их долго и безуспешно искал, но шли годы, и он, 25-летний мужчина, женился снова. Теперь живет в Москве, по-прежнему работает дирижером, есть дети… Бабушка предпочла не поддерживать с ним отношения по одной ей известным причинам. Но сегодня из этой ветки осталась только я, и я хочу найти родственников! На данный момент удалось выяснить, что Илья Матвеевич в 1943-1947 годах учился в Московской консерватории на факультете военных дирижеров, в 1947-1961 преподавал в Школе музыкальных воспитанников г. Москвы, возглавлял военные оркестры в разных регионах страны. С 1964 по 1971 гг. служил в Новочеркасском военном училище связи. С 1965 до мая 1991 г. был дирижером симфонического оркестра Народного театра оперы и балета НПИ. С 1991 г. возглавлял детский симфонический оркестр при ДМШ им. П.И.Чайковского — единственный в Ростовской области. Награжден орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды, многими другими медалями. Он лауреат нескольких Всесоюзных смотров художественной самодеятельности. Все, кто знал Ляховича, помнят его как безгранично влюбленного в свое дело энтузиаста и профессионала высокого уровня. Мой папа был, прямо скажем, известным в Одессе человеком, журналистом, стоял у истоков негосударственного телевидения, ежедневно появлялся на экране на протяжении десятилетий. Отец мог бы им гордиться. Ни он, ни бабушка, к сожалению, не смогли рассказать мне достаточно об этой части древа. Первые лет 30 мне вообще говорили, что дед ушел на фронт — и точка. Да и о своих еврейских корнях мне удалось узнать довольно поздно. Зато сегодня, в век интернета и с вашей поддержкой, я думаю, можно найти практически любую информацию. Очень надеюсь найти живущих сегодня родственников. У моего деда были дети, кроме моего отца. Вероятно, есть и внуки, и, скорее всего, правнуки. Очень хотелось бы восстановить связь. (Маша Резникова)
Папа уже во взрослом возрасте узнал, что у дедушки был старший брат, он погиб, когда они жили в Крыму. Дальше, сопоставив факты, папа предположил, что он был белый офицер. (Marie Khazanovsky)
Я все еще пытаюсь раскопать хоть какую-то правду о своих предках по обеим линиям. Вчера приехала за тысячу километров в польское местечко, указанное в уголовном деле репрессированного прадеда как место рождения, надеялась прогуляться по старому кладбищу, посмотреть, была ли в принципе такая фамилия в этих местах. Оказалось, в местечке два кладбища — одно такое, как во всей Польше, ухоженное, а второе нет, и попасть на него нет возможности. Так и уехала не солоно хлебавши. А по другой линии тоже интересное — фамилия отца моей мамы выдуманная (по крайней мере, семейная легенда такова), менялась в конце XIX века. Предки жили на территории черты оседлости. Никаких документов, конечно, нет. Но мать моего деда носила известную белорусскую фамилию — Сапега. Я пытаюсь разгадывать все эти семейные истории и тайны, но как-то не очень получается. (Юлия Лайтман)
Знаменитая луганская пивоварня братьев Ольховых З. и Ш. Эти З. и Ш. были одним человеком — Соломоном Ольховым, он же Залман, он же Шломо. Зачем ему понадобилось регистрировать всю эту контору на себя в двух экземплярах — не знаю. Были ли у него братья на самом деле, а если были, то сколько — не знаю, знаю только, что одна из его трех (по другим сведениям — четырех) дочерей стала моей прабабушкой. (Светлана Орлова)
Отец узнал, что у его матери (соответственно, моей бабушки) был брак до войны и блокады. Но там вообще все умерли, и о подробностях ничего не известно. Она не рассказывала. (Илья Иткин)
Недавно бабушка вдруг рассказала, что моя фамилия вымышленная: прадед придумал ее, когда бежал от ареста за связь с Троцким (бежал успешно, в Бухару. Там, бабушка говорит, семья деда жила в замаскированной квартире, незаметной с улицы). А какая настоящая — неизвестно, как искать — не знаю: слишком мало информации. (Yana Teplitskaya)
У моей матери была двоюродная тетя Тамара и троюродный брат Владимир. И только в 1993 году мать узнала, что муж ее тетки и отец троюродного брата, обычный скромный служащий Ян Петрович, — суперзасекреченный советский разведчик времен Второй мировой Ян Черняк. Ему звезду Героя России вручили на смертном одре. (Вероника Гудкова)
Мама моя, по паспорту Мария Сергеевна, в начале 50-х годов, дабы вырваться из голодной послевоенной тульской деревни в город, каким-то непостижимым образом (есть только догадки) получила паспорт по свидетельству о рождении своей родной младшей сестры. Из колхоза 20-летних не отпускали, пришлось рисковать. Всю жизнь она так боялась разоблачения, что взяла клятву с братьев и сестер, а их было шестеро, сохранить эту тайну даже от детей. Я узнал, что мама моя на самом деле Александра Сергеевна, почти случайно, будучи уже сорокалетним. Но чтоб не травмировать маму, так ей в этом и не признался. (Николай Лоркин)
Я случайно в семейных документах (которые, впрочем, не сильно были спрятаны) в 11 лет нашла свое свидетельство об удочерении, но маме об этом сказала только в 18 лет. Для меня это было таким шоком, что мне несколько месяцев после этого было сложно подойти к шкафу, где оно лежало. (Ірина Моспанюк)
В 1979 году мы первый раз собрались в Израиль. Получили вызов от незнакомой женщины, которую в документах называли папиной сестрой, сменившей фамилию. Но тут как раз форточку в Израиль прикрыли, а вызов признали фиктивным. В те дни мама как-то позвала меня и начала говорить: «Вадик, у тебя в Израиле есть сестра». Я слушал совершенно спокойно, будучи уверен, что это новая «легенда». Но оказалось, что у меня действительно есть там сестра — папина дочь от первого брака. (Vadim Groisman)
На вопрос, почему у меня до пяти лет было другое отчество и фамилия, мама упорно молчала и молчит. Надо помучить тетку, интересно же. По отцу есть брателло, которого я никогда не видела. Да, наверное, и не увижу. (Eleonora Balandina)
Я родилась ровно через год после свадьбы своих родителей. И когда мне исполнилось 15, мы гостили у бабушки, папиной мамы. Квартира однокомнатная, нас с братом они уложили и пошли на кухню, отмечать. Отношения у бабушки с мамой были никакие, я никогда не знала причину. И тут я слышу диалог мамы и бабушки, где мама предлагает выпить — праздники, два. И бабушка ей отвечает — а что тут праздновать? Развелся, ребенка бросил, женился на тебе и новых настругал (к тому времени нас было двое, я и брат). Так я узнала, что у папы была жена до мамы и у меня есть единокровная сестра. (Elena Fradkova)
Я недавно узнала, что мою покойную бабушку по материнской линии звали не Валентина, как я всю жизнь думала, а Урсула. Она была из семьи ссыльных поляков, которых после восстания Костюшко выслали в Сибирь. Когда бабушка получала паспорт в 20-е годы прошлого века, кто-то прозорливый посоветовал ей записаться русской и взять русское имя. Возможно, это спасло ей жизнь. (Ксения Чурмантеева)
Этим летом умерла моя бабушка. Через некоторое время нам передали ее друзья толстый запечатанный конверт, где она коллекционировала письма моего деда, ее мужа, своим любовницам и письма с оскорблениями и угрозами для моей бабушки. Так мы узнали о чудовищном абьюзе, который она переживала все эти годы (больше 50 лет в браке). Также в письме она просила не хоронить его рядом с ней и подозревала, что дед может воспользоваться тем, что у нее развивается старческая деменция, чтобы переписать на себя ее завещание (что он и сделал). Теперь вот не знаем, что с этим со всем делать, кроме слез и ужасного сожаления, что ничем не смогли помочь в свое время. Не знаем, обращаться ли к адвокатам… (Alona Malakhaeva)
Когда мне было лет 13, я копалась в коробке с документами и нашла бумаги, подтверждающие, что у папы был первый брак и была дочь, от которой он официально отказался, чтобы ее удочерил новый муж ее матери. Дело было в Алма-Ате, где папа жил до переезда в Латвию к моей маме. Сказать, что я была в шоке, ничего не сказать, поговорить об этом было не с кем. Вот папа, вот его мама, вот моя мама, но спросить немыслимо. С этой девочкой в голове я прожила до 20 лет. Тогда я жила в Москве и брат мой двоюродный, выросший в Алма-Ате, тоже там жил. Ну, я ему и говорю, мол, надо мне в Алма-Ату, у меня там секретная сестра, хочу найти. Зачем в Алма-Ату, спрашивает брат, она же в Москве живет. Оказалось, что все левые родственники о ее существовании знают, но никто ее найти не пытается, потому что это не-воз-мож-но. Надо ли говорить, что за 15 минут в горсправке по девичьей фамилии ее мамы мне выдали их номер телефона и адрес? Я ей позвонила, мы несколько раз встречались. Она с тех же 13 лет знала, что ее отец не родной, но тоже не решалась поговорить с мамой. У нее был сын, как две капли похожий на моего папу в детстве. С папой они встречаться не захотели. Мы общались, но потом потерялись — и очень жалко. Но гештальт я закрыла и горжусь этим. (Вита Шалдова)
Я лет в 10 в старом доме дедушки и бабушки рассматривала семейные альбомы с фотографиями и наткнулась на фотографии с папиной свадьбы, на которой не мама. Прорыдала полдня, мир перевернулся (Саша Филатова)
Я старший ребенок в многодетной семье. Мне было лет 12, мама почему-то отправила меня во взрослую поликлинику с ее, маминой, картой. Там пришлось долго сидеть под кабинетом, было скучно, я стала читать мамину карту, пытаясь угадать, что там корявым врачебным почерком в этой толстой карте написано. И вдруг наткнулась на запись о том, что первый ребенок-девочка родился недоношенным. Записи были крайне плохо разборчивы, но я очень хотела все узнать, потому что и не подозревала, что родилась недоношенной. Но зато сразу стало понятно, почему надо мной так тряслись в детстве, особенно бабушка. Я читала дальше, старательно разбирая почерк, мне было очень себя жалко, там описывались всякие сложности здоровья младенца и матери. В самом конце было написано, что ребенок умер. (Enola Hey)
Отец моего ребенка умер, после его смерти выяснилось случайно в беседах с его родней, что его самая любимая сестра, у которой он жил часто, — никакая не сестра. А его родня узнала, что мы официально не регистрировали брак. (Марина Ситникова)
В семье всегда говорили, что моя тетя — вдова. Так я, собственно, узнала это слово. Ну вдова и вдова. Потом оказалось, что не вдова никакая, а в разводе, причем муж этот через семь лет после развода свалил в США (кагебешник-перебежчик). Ее таскали на допросы, разумеется, ну и в семье никто ничего ни гугу. (Анна Савиных)
Выяснилось, что одна из бабушкиных сестер родилась, пока прадед был на Гражданской. То есть прадед четыре года дома не был, приезжает — гулит младеница полугодовалая. Задал один вопрос: как назвали? Деревня вся к окнам прилипла, ждали, что директор школы неверной супруге скажет. Обожал девицу, от остальных пятерых никак не отмежевывал. (Anna Baikeeva)
Ай, у меня по одной линии конспираторы, по другой конспирологи. То прадед сбежит от семьи из казачьей станицы, предварительно сбыв живность, — сказал, что вот-вот придут раскулачивать, и сгинул навсегда, следов не найти. То мама только после школы обнаруживает, что никакая она не Дарова, а Дырова — бабушке фамилия мужа не нравилась, она буковку в документах бритвочкой и подтерла, кстати, вполне распространенная практика была в сталинские времена, хотя казалось бы. Мама и паспорт, и аттестат школьный получила как Дарова, а тут бабушка решила ее отправить на знакомство с семьей деда в Тулу, вот и пришлось открыться (брак был военный, короткий, дед погиб в 1943-м, мама уже после этого родилась). Ну а папа мой, светлая ему память, был со всех сторон чеченец, тут тайн вроде никаких, сплошная герметичность, но он ничем не мог объяснить свою всегдашнюю юдофилию и то, что в Израиле ему хорошо как нигде, — и в конце концов, обложившись книгами и поселившись в интернете, пришел к выводу, что чеченцы вполне могли бы быть потомками заблудившихся в Кавказских горах хазаров, а хазары вполне могли бы быть потерянным коленом Израилевым. Вот с этим и живем. Надо, наверное, в пробирку плюнуть. (Marina Nasardinova)
Мы с братом узнали в 30 лет, что наш дед усыновил папу, которого бабушка родила в 1942 году вне брака. Тайной это было только для меня и брата, все кузены и кузины знали, зачем от нас скрывали — неясно. Дед ко всем детям (четверо) и внукам (семь) относился равно хорошо, всем помогал, со всеми хорошо общался. Только и знаем, что мама запомнила со слов бабушки: была большая любовь, звали Иван, молдаванин, погиб на войне. Маме было неинтересно, больше она ничего не запомнила, рассказала нам уже после смерти бабушки, отца и деда, расспросить некого. (Елена Щепетова)
В моей семье был секрет: прабабушка, коммунистка с дореволюционных времен, зав. кафедрой научного коммунизма, в детстве провела несколько лет с семьей в Палестине, они туда уехали от погромов но… им там не понравилось, потому что тиф и комары, и они вернулись в Киев. Рассказала незадолго до смерти. (Marina Sorina)
Когда мне было 30, в гости в Израиль приехал дядя. И обмолвился, что мой настоящий день рождения не 16 августа, в день рождения бабушки, а 15-го, в 23:45, а мама подговорила врачей записать меня 16-м. Причем он был уверен, что я это давно знаю, а я была в шоке. (Саша Смоляк)
Все детство считала, что у нас с сестрой один отец — так было по документам. Он погиб, когда мне было три года. Когда мне было 20 лет и у меня уже родилась старшая дочка, моя мама вдруг рассказала мне, что мой биологический отец «жив, здоров и довольно упитан», просто он исчез, когда узнал, что мама беременна. Она назвала его имя. Мне стало ужасно неуютно, как будто половина моей личности — черное пятно. Я всегда большое значение придавала семье, о родственниках со стороны матери знала очень много. А тут вдруг я ничего не знаю о том, кто мой отец, откуда он взялся, кто мои предки. Это был 2000 год, интернет уже был, но соцсети только появились. Я поискала и нашла имя своего отца в какой-то базе адресов. Там был и городской телефон. Я долго собиралась с духом и, когда приехала по делам в Москву, позвонила. Оказалось, что мой отец давно не жил по тому адресу, сдавал это жилье, но впервые за несколько лет зашел в эту квартиру что-то починить и включил телефон, который обычно стоял выключенным, чтобы проверить, работает ли он. Я строго сказала ему, что мне нужна информация о родственниках, и он немедленно приехал в ту квартиру, где я была с дочкой. Я расспрашивала его — жаль, что не записывала — о его родителях из Винницы, о дедушке-раввине, о переезде в Москву, о его жизни — женах, детях. Больше мы не встречались. Но мне стало легче — черноту в душе заменили очертания каких-то живых и вполне славных людей. Забавно, что свою дочь, которая родилась через несколько лет после меня в законном браке, он назвал Ксенией, хотя обо мне на тот момент ничего не знал. (Ксения Долинина)
Мы с сестрой (в детстве) узнали, что у нашей мамы был первый муж, когда случайно нашли папку с документами и там было свидетельство о разводе. До сих пор помню то странное ощущение — у мамы была своя, скрытая от нас жизнь. (Maria Bichko)
Я случайно узнала, что мой прадед был врагом народа. Моя мама сама узнала об этом только перед школьным выпускным. И что за одну ночь в 1937-м из деревни, где он жил, забрали всех мужчин от 15 до 60. А бабушку мою выкрали родственники и отправили в город к знакомым нянькой. Так она избежала приюта для детей врагов народа. Я нашла в книге памяти, что прадеда осудила тройка НКВД, 10 лет лагерей по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации, ст. 58-10. А в 1990-м его реабилитировали. Бабушка не дожила до этого времени. Мы не смогли найти никаких документов о ее рождении. Маме она ничего не рассказывала о том времени. Только иногда крепко обнимала своих детей и говорила: «Мы все вместе, все вместе». Я сейчас пытаюсь искать в архивах, но это очень сложно. По той информации, что есть, мой прадед был из яицких казаков и староверов. Родственники говорили, что он был похож на Чехова. Я очень хочу узнать о его жизни. (Ксения Уфимцева)
Тайна — это просто. Я воскрешала мертвых. Двоюродный брат моей мамы Мендель Добрин погиб в гетто со своей семьей. Бабушка сильно горевала, что не смогла спасти его, других племянников она спасала по несколько раз. Так вот, он пережил гетто, торфяные работы, лагеря и был освобожден англичанами. И уехал в Америку. Я нашла его дочерей, моих троюродных сестер. А вообще это самое интересное — исследовать свою историю. Все видишь иначе совсем. (Julia Komissaroff)
Для меня самой таинственной остается судьба прадеда, Павла Белова, который воевал и за белых, и за красных, был награжден и неизвестно как погиб. В Военно-историческом архиве сказали, что искать погибшего в гражданскую бесполезно. Но и то, что удалось раскопать, любопытно. Например, что его из части командировали в октябре 1917-го за продуктами — к себе в имение. А еще что он взял фамилию жены и носил двойную: Белов-Левин. Так как жена его, Анна Александровна, была единственной дочерью довольно состоятельного человека, который очень хотел сына. Про Александра Левина ничего не нашла, хотя ездила в бабушкину родную деревню и даже разговаривала с ее жительницей, которая помнит, что когда-то у деревни был хозяин. (Ирина Шеян)
Я случайно и внезапно узнала, что родилась не одна, а в составе двойни (вторая девочка быстро умерла, и мне не говорили никогда, знакомая семьи проболталась, когда мне было 13 лет). (Анастасия Полканова)
Мы в перестройку неожиданно узнали, что мы дворяне. Прабабушка скрывала это даже от детей, они в революцию совсем маленькими были, боялась и правильно делала. (Ольга Эйгенсон)
У меня прадеда забрали в 1932, и в российских архивах о нем информации нет. Я все собираюсь запросить киевский, но руки не доходят. Сестра, точнее, кузина в четвертой степени, совсем недавно написала то, что она знала: оказывается его выпустили ненадолго и через пару месяцев забрали уже насовсем. Нам пришла открытка, что он умер в 1933 на пересылке «от сердечной недостаточности» и реабилитирован за отсутствием состава преступления. Почему-то я припоминаю, что на Урале, но не точно, а открытка не сохранилась. Это точно было после 1988, когда бабушки уже не было в живых. И мама об этом забыла совсем. (Irina Chernyakhovskaya)
Лет в 12 ненавязчиво шарился по всей квартире в поисках чистой писчей бумаги. Была тогда такая мулька: черкать не в надоевших школьных тетрадях, а как настоящие большие писатели, на листах формата А4. Поскольку дело было в бодрые 1990-е, бумаги отдельными пачками для меня было не напастись, разве что отец иной раз от щедрот приносил, вот и приходилось пиратствовать. Наткнулся на пачку документов, из которой почерпнул, что старший брат не единоутробный. Не помню, почему конкретно, но меня это жутко потрясло. До тех пор как-то в голову не приходило, что а) у родителей могла быть какая-то другая жизнь до того, как они сошлись, б) они могут об этом так стоически молчать. И, собственно, зачем?.. хуже к брату я относиться не стал, зато позднее многие вещи во внутрисемейных отношениях стали куда как более понятны. (Ярослав Соколов)
Прабабушка и прадедушка были купцами второй гильдии в Ростовской области. У них был завод по переработке цикория. В семье было 9 детей, моя бабушка — пятая по счету. Советская власть обещала оставить всех в живых, если отдать им завод и дом, в котором они жили. Все отдали, но прадеда все равно забрали на войну, где он пропал без вести. Прабабушка была вынуждена раздать детей по крестным. Моя бабушка попала в семью священника, где долгое время была в качестве прислуги. Она единственная из семьи не получила образования. Никогда ничего не рассказывала о своем детстве и всего боялась. А историю эту я узнала из журнала «Ростовская область», где потомки сестры прадеда опубликовали статью о нашей семье, в том числе историю любви прадеда и его жены. Моя мама — копия прабабушки, судя по фотографиям. Еще совсем недавно узнала, что у моей мамы был брат, который умер во время войны, когда ему было всего три года. Бабушка была вынуждена с утра до вечера работать на заводе и рыть окопы вокруг Москвы. А Сережа, так звали брата, оставался один дома. Дедушка был на войне. Что там случилось, неизвестно. Но в один из дней, бабушка, когда вернулась домой, нашла сына мертвым. Сохранилась всего одна фотография Сережи, где он лежит в гробу. (Maria Dubova)
Про то, что прадед чудом уцелел в двадцатые, а потом был лишенцем и поменял профессию с бухгалтера на строителя, я узнал в девяностых. А вот что дед носил фамилию вовсе не Тяжкороб, а Свинолуп, и погиб хоть и в мае 1945-го, но не в Берлине, а в Зелене Гуре — совсем недавно. (Константин Орлов)
Примерно в сорок лет я выяснил, что обрезан, посетив массажно-эротическое заведение. Об этом мне сообщила его сотрудница, обладавшая компетенцией в подобных вопросах. Сам я об этом никогда бы не догадался, так как не сравнивал внешний вид обрезанных и необрезанных мужских фаллосов. Тогда я стал копать. Выяснилось, что в моей семье никто об этом ничего не знает. Однако в моем молдавском детстве существует эпизод, пересказанный мне покойной еврейской бабушкой: я болел чем-то непонятным, и с целью «снять с меня порчу» меня водили к священнику, но я отказался целовать крест. Моя гипотеза такова, что после этого меня тайно отвели к раввину и обрезали. Все это я подробно описал в рассказе, опубликованном в текущем номере киевского журнала «ШО», который ведет Александр Кабанов. (Евгений Никитин)
Мой покойный отец был 1936 года рождения. На шестом десятке жизни он узнал, что его родной отец был еврейских и его расстреляли в 1937 году. А фамилию и отчество папа носил своего отчима, который не вернулся с войны. Оказывается, чтобы избежать статуса ЧСВР, 20-летняя тогда бабка вместе с прабабкой придумали сказать, что документы на моего отца сгорели во время войны. Отцу записали не только новую фамилию и отчество, но даже и другое место рождения. Благодаря этому папа смог учиться в мореходке, а после много лет работать на торговом судне с выездом за границу. За что именно был расстрелян мой дед, я так и не узнала. Родственники папы из России сказали, чтобы я не вытаскивала скелеты из шкафа и не делала больно своему отцу… (Лиана Рыбакова)
За три года, которые я занимаюсь генеалогией семьи, я раскопала много чего. Но одна находка и продолжение семейной истории впечатляет особенно. У моей бабушки, Баси Грушко, был брат Лазарь. Мы знали, что в 16 лет в 1918 году он ушел с белыми и оказался в Париже, где пел в ресторане — у него с детства был прекрасный голос. При жизни в России это все как-то было очень далеко, но по приезде в Израиль папа очень хотел его следы найти, мы писали во французское консульство — безрезультатно. Пару лет назад я сделала ДНК-тест и получила большое совпадение с Алексом, американцем, совпадение, которое указывает на близкое родство. Выяснилось, что фамилия Грушко у нас общая. Рассказала ему все, что знала о Лазаре. И он, потрясенный, ответил — все, что ты рассказала, это история моего деда, только он — Николас Грушко. После обмена фотографиями, поисков в парижских метриках и других совместных усилий выяснилось следующее: Лазарь действительно ушел с Корниловым. То ли он сам сообразил, то ли кто надоумил, но, учитывая антисемитский настрой белой армии (да и всех других вокруг), он сказался русским, Николаем Грушко. Был пулеметчиком, дважды был в плену у красных, был ранен, потом — Константинополь, Корсика, Париж. С друзьями-солдатами организовали казачий хор, пели в парижских ресторанах, с хором же он приехал в Америку. Поскольку вся его жизнь с момента ухода из дома проходила в русской среде, со старыми военными друзьями, выйти из этого образа он уже не мог. Женился на русской девушке, дети росли в православной американской среде, владел в какой-то момент русским рестораном «Балалайка». Я даже нашла в интернете запись двух романсов в его исполнении! Мама Алекса была его любимой дочкой, и он ей иногда рассказывал то, что другим не говорил. Например, что перед отъездом из Парижа он пел в синагоге. И еще она заметила, что в церкви он всегда сидел в стороне и не участвовал в службе, хотя мать много раз подчеркивала, что они русские. А когда он умер в госпитале, уже после смерти жены, медсестра сказала родственникам, что он обрезан. Ну а потом Алекс сделал ДНК-тест, получил еврейские гены в нужном количестве и меня впридачу с разгадкой этой истории. (Neiman Natasha)
В детстве знал, что мой папа пошел добровольцем на фронт, летом 1941, после 9 класса, в 16 лет. Много лет спустя он написал воспоминания, из коих следовало, что сразу после школьных экзаменов он пошел работать (денег в семье не было, отец был арестован в 1937-м), и когда пришел за первой зарплатой, ему сказили: «Напиши заявление добровольцем в ополчение, тогда дадим твою получку». Папа написал. Ему выдали зарплату и два часа на сборы — с кружкой, ложкой явиться на сборный пункт. Так он попал на войну, в окружение и т.п., но выжил и закончил войну лейтенантом в Берлине. В мае 1945-го их часть отвели в маленький городок (известный Баухаусом). Там он, «морально нестойкий», как в песне Окуджавы, женился на пленной, т.е. не совсем женился, а вроде как собирался, но через год его гарнизон отправили в СССР, а возлюбленная осталась и вскоре родила ребеночка. Об этом он рассказал мне через 50 лет и попросил найти следы. Я нашел — и зазнобу, и дочь. Они страшно перевозбудились и приехали в Москву знакомиться. Прилетели вечером и остановились в гостинице, чтобы идти наутро к папе (я тоже прилетел и был в той же гостинице). А в 6 утра мне позвонили и сказали, что папа ночью умер. Так и не познакомились. А с дочкой мы с тех пор дружим. (Eugene Steiner)
Моя бабка по материнской линии — выходец из Украины, из большой семьи, часть которой переехала в Сибирь, село Болотное, Новосибирской области (сейчас). Часть семьи осталась в Украине, во время гражданской войны брат моей бабки ушел к белым, жена с детьми осталась на хуторе. Хутор был занят красными, и они пришли на хутор отнимать еду, хозяйка не дала, ее застрелили прямо в загоне для свиней и бросили. Свинья была поросная с поросятами… Когда через неделю хутор отбили, за неделю свинья мертвое тело хозяйки съела. Дети уцелели, потому как в доме были… С тех пор я знаю, что свиньи плотоядные. Долгое время я об этом не знала — не рассказывали. Рассказали лет в 16. (Tan Ya)
Два года назад случайно узнала, что мой дед, его мать и две сестры в 1938 году зачем-то были «эвакуированы» в город Экибастуз. Оттуда дед ушел на войну, туда же вернулся с войны. Только в 1954-м вернулись домой, в Поволжье. Тотальное молчание было и остается. Благодаря сайту «Память народа» узнала, что дед не воевал под Ленинградом, только на Дальнем Востоке. Под Ленинградом — его полный тезка, который сгинул где-то в Литве. Так и собираю по ниточке, потому что родственники ничего не рассказывают. (Нина Толканова)
У моей бабушки было две сестры, она из трех была младшей. А у старшей, Лены, таинственно погиб сын. Я для Лены была любимой внучкой, своих не было, и с возрастом мне начало казаться, что всю нерастраченную любовь она отдала мне, произошел такой перенос, потому что она очень поощряла во мне все мальчишеское. На мои расспросы, что стало с ее сыном Вовой, она скупо говорила: «Он утонул в 16 лет». Потом, когда Лены не стало, моя бабушка как-то ляпнула: «Да не утонул он, а повесился». И больше ничего не сказала, сколько я ни пыталась — слова из нее было не вытянуть. Но самый жуткий момент был, когда моя тетка, дочь средней из сестер-бабушек, сказала: «Его убили». Кто убил, почему убил, почему это все скрывают — из тех, кто теоретически мог помнить эту историю, ничего невозможно достать. Молчали до самой смерти как партизаны. У меня осталось несколько фотографий этого мальчика, и я все думаю, что надо бы поискать в архивах. Это один из главных скелетов в семейном шкафу. (Ann Morozova)
Моя бабушка с Украины, огромная еврейская семья. Когда подошли немцы, все разбежались куда могли. Моя бабушка оказалась в эвакуации в Узбекистане, ее двоюродные сестры в Азербайджане. Нашлись аж 30 лет спустя. После смерти бабушки все затерялось опять, я вообще не знала, что у меня есть родственники в Баку. Пока, живя в Америке, мама не вспомнила, что вроде одна из сестер вышла замуж за горского еврея. Горская община огромная, но все друг друга знают. И выяснилось… что живут мои родственники в 15 минутах от меня! Было очень здорово с ними встретиться, замечательные люди. (Tatyana Fisher)
В семье всегда говорили, что дедушка был бы против брака моих родителей, коли был бы еще жив. Но без подробностей. А потом в обычном разговоре я узнала, почему, и чуть не упала. Дед моего отца раскулачивал семью деда моей мамы. Там погибла половина рода: зиму в сарае не пережили 6 из 11 детей, по дороге в ссылку пропали без вести все мужчины. (Anastasia Filine)
За несколько лет до своей смерти в 1998 году мой дед рассказал отцу, что был во время войны в плену у фашистов. Недолго, несколько дней, сбежал с однополчанином. А вот что он делал и где был с 1945 по 1948 годы, никто никогда уже не узнает… (Елена Генерозова)
Лет в тридцать уже узнал, что прадедушка мой с маминой стороны был беглый откуда-то от советской власти священнослужитель и даже фамилия у него была другая. (Сергей Милютин)
Классе в седьмом рассказала маме, что девочки в школе положили рядом кисти рук и моя оказалась отличающегося оттенка, о чем они мне сразу сообщили. Мама сказала: «Леночка, но у тебя очень красивая кожа, с оливковым оттенком». Я спросила: «Мама, а почему у меня кожа с оливковым оттенком?» Мама: «Потому что у нас еврейские корни». (Elena Ermolaeva)
Не столько я узнала, сколько вся семья:
мой дед был дважды женат, сын от первого брака и трое детей от моей бабушки.
Сын всегда к нему приезжал в гости, все его знали. Жили бабушка с дедушкой в поселке в Кемеровской области. И однажды (деду уже было за 80 и недолго оставалось) зимним вечером — стук в ворота. Стоит мужчина, говорит: “Здравствуйте, мне сказали, тут мой папа живет”. А гены по той линии такие сильные, что сомнений, что правда дедов сын, ни у кого не возникло. Естественно, его пустили в дом, накормили-напоили-спать уложили и расспросили. Оказалось, что когда дед уже с первой женой развелся, а мою бабушку еще не встретил, у него был роман. И с этой женщиной он расстался и переехал в другое место (он вообще по работе переезжал постоянно, все дети в разных местах родились). А она, будучи уже беременной, ничего деду не сказала, быстро вышла замуж и ребенок рос в полной семье, с мамой и папой. И вот когда его родители уже умерли, какие-то соседки, что ли, рассказали, что биологический отец его — другой человек, и сказали, как моего деда зовут. А так как фамилия у той родни искаженная польская, никого больше с такими данными нет, он нашу семью нашел, и со своим биологическим отцом успел познакомиться. (Софья Печальнова)
Папа говорил, что бабушка закончила гимназию, а оказалось — Казанский институт благородных девиц, потом много всего накопала, даже надворного советника. Это очень помогает лучше понять себя и свой народ. А еврей я по мужу, так вот, свекор рассказывал про одну медаль за отвагу, что минометный его расчет, где он был лейтенантом, трижды оказывался за время боя в тылу врага, и смеялся, что ни за что дали, а про другую ничего не говорил. По документам она «за заслуги в снабжении продовольствием войск на Западной Украине». (Alena Limanova)
Бабушка с дедушкой по паспорту были одного года рождения, а на самом деле бабушка на год младше. Она хотела в 16 поступать в медицинский и зачистила паспорт, переделала 1920 год рождения на 1919. Так и праздновали им юбилеи два года подряд: один раз официально обоим, один раз неофициально бабушке. (Саша Смоляк)
Я лет в 20 неожиданно узнала, что вовсе не француженка, как гласила семейная легенда (де Бре и все такое), а еврейка — после того, как мой биологический отец свалил в Германию по еврейской линии. И прабабушку мою звали не Фаина Юрьевна, а Фрида Йоль-Шлемовна. Что примечательно, биологический отец всю жизнь был ярым антисемитом. (Елена Дебрер)
В ходе подготовки документов на ПМЖ в Израиль для дочери я обнаружила, что мой покойный отец в течение всей своей жизни менял имя. Родился Асир, в школе стал Ашер, затем Абрам, а в разгар советского времени из-за антисемитизма стал Станиславом (последнее имя дано мне как отчество). Таковы перипетии судьбы советского человека и его документов. И консул это принял, кстати. Сейчас я понимаю, что Асир и Ашер — это практически одно и то же. А почему появился Абрам вместо Ашер? (Юлия Баскина)
В детстве думала, что я приемная дочь своих родителей, поэтому любила заглядывать в родительские паспорта и обнаружила, что у папы была другая семья, а в ней — старшая дочь, моя сводная семья. Папа рассказал об этом только после смерти мамы. (Maria Gordeeva)
Семейные тайны в СССР накрепко связаны с национальностью или происхождением, а также с тем, кто где когда сидел или находился в оккупации. У нас в семье есть своя малая доля всего этого (старшее поколение, где половина Ароновичи, а половина Аркадьевичи, дошедшие до меня с большим опозданием смутные сведения об отсидках двоюродного и родного прадеда, хотя, как ни странно, в самый, можно сказать, разгар всеобщих вакханалий, по экономическим делам — видимо, были не ко времени предприимчивыми или просто дураками). Личные же потрясения связаны исключительно с как бы не существовавшими членами семьи, стиранием памяти, заговором забвения. Для чего было эти тайны хранить, непонятно. Несколько лет назад обнаружилась фотография семьи деда, оставшейся в Минске в 1941-м и, естественно, там погибшей. Знали, что там погибли его мать и умственно отсталый брат (дед и двое его старших братьев уехали в Москву в начале 30-х). Но вот на фотографии эта никогда мной не виданная прабабка, этот несчастный братец и… гораздо более молодая сестра прабабки, соответственно, тетка деда, о которой я никогда ничего не слышала. И на меня смотрит лицо моей молодой матери! Ну, о войне, разумеется, дед тоже ничего никогда не рассказывал, хотя всю ее прошел. Есть и более близкая ко мне тайна, семейный скелет в шкафу, который я обнаружила случайно лет в 12, ставшая для меня большой травмой, но говорить об этом не хочется. По-моему, аналогичны в США в ХХ веке семейные скелеты в шкафах, связанные с душевнобольными родственниками, которых просто убирали в психбольницы на всю жизнь и никогда о них не говорили. В многодетных семьях это было частым явлением. В семье мужа тоже был такой родственник. (Julia Trubikhina)
Дедушка отказывался вступать в партию, потому что боялся, что всплывет тот факт, что его старший брат во время оккупации работал на немцев. (Jean Illina)
В этом году я узнала, что на имя моей бабушки в Швейцарском банке был открыт счет в 1918 году. Ее отец, польский коммерсант, положил для дочери пять тысяч золотых царских рублей. Никто эти деньги не снимал и счетом не интересовался. Бабушка умерла. (Mira Varkovetski)
Моя сестра очень тяжело переживала взросление. Постоянно ссорилась с родителями, в основном с отцом, и решила доказать, что он ей не родной. И таки доказала. Пришла к маме и потребовала правды. Мама достала фото биологического отца. Рассказала моей сестре, как он бил ее беременную, как она сбежала от него, как наш отец встречал ее с поезда. Сестра подумала молча пять минут, выбросила фото биологического отца в мусор со словами «у меня один отец» и больше не поднимала эту тему. С отцом больше не ссорилась. (Полина Бунина)
Тайн особых нет, но интересным образом нашлись родственники: Много лет назад я плюнула в пробирку 23&me и получила массу полезной информации. Вместе с этим периодически стали приходить мейлы о том, что в системе зарегистрирован «36-юродный» родственник. Но полтора года назад пришел мейл о реально близком родстве. Конечно, я переполошилась, ответила, списалась с очень приятной женщиной из Москвы. Оказалось, что ее бабушка и мамин дедушка родные брат и сестра, и они с моей мамой очень дружили в детстве. Последний раз до нашей переписки они общались в 1978 году, и она была уверена, что вся семья эмигрировала в Америку (а на самом деле остались в Ленинграде). Сейчас решила искать и для этого сделала ДНК-тесты в американских компаниях — так и нашлись. Мама умерла в июне, но я очень рада, что они успели не только пообщаться, но и встретиться вживую. (Galina Prokator)
Внезапно, на не будем говорить каком году жизни, выяснила, что прабабушка, мама бабушки, была удочерена. Ее мама умерла в родах, отец отдал ребенка соседям по штетлу и свалил. И похоже, что свалил в Америку, потому как, сделав генетический анализ, я обнаружила какое-то невероятное количество кузенов в Америке. Но абсолютно невозможно ничего отследить, фамилии того прапрадеда никто не помнит. Почему моя бабуля никогда мне не рассказывала об этом, пока была жива — вот чего я не понимаю. (Regina Zilberg)
Выяснилось, что у нашей прабабушки в XIX веке была другая семья. А наши — это вторая. И она ушла от мужа к прадеду, оставив двоих детей. (Victor Cupershlak)
Дед много и с обидой рассказывал, как они с матерью голодали после оккупации, а отец все не ехал из Подмосковья. Отец был работник прокуратуры, его послали перед войной в Москву, забрать из Воронежской области жену и сына он не мог во время оккупации. Я нашла его личное дело и там множество прошений отпустить его для розыска семьи, как только освободили Воронеж. Рассказала деду, он плакал — отец не бросил, его просто не отпускали. (Елена Платонова)
Я знала, что прабабка умерла до войны, что отец деда и братьев быстро обженился на ком-то там, и дальше знала только, что «не приняли» новую жену дети подросшие уже, из дому сбежали кто куда, и никогда больше отца не видели и с ним не знались, я, собственно, даже на знаю, погиб Арон на войне, в Холокосте или что с ним было дальше. Две бумажки. Свидетельство о смерти Иды Штурман, прабабки — 11 декабря 1939 года. И «желтые списки» Харькова под Дробицкий Яр — Ида Штурман, 1940 года рождения. То есть когда жена умирала, любовница у него уже на сносях была. Вот что дети-то «не приняли» новую семью. А дочку он назвал именем умершей первой жены меж тем. (Эвелина Штурман)
Мой дед и его братья жили в оккупации. Их отца, моего прадеда, немцы расстреляли как еврея и, возможно, красноармейца, а прабабушка всячески прятала детей от немцев, записала их русскими и сменила их отчество на Захарович (прадед был Залман). Узнал имя прадеда я случайно (знал только то, что его дома звали Зяма), когда в какой-то момент решил поискать его в архивах Минобороны. Там его не нашлось, но нашелся даф эд в Яд Вашем. Там я узнал его имя, год рождения и год смерти. Потом неожиданно нашел живых свидетелей того периода, соседей по улице. Но, к сожалению, никаких архивов с более точными данными не нашлось, все уничтожили немцы при отступлении. (Джонни Мельников)
Когда мои родители ссорились, папа всегда говорил, что мама со своим носом — нагулянная от грузина, а мама ему отвечала, что он — нагулянный от немца, пытаясь задеть страстную и непереборчивую харизму своей свекрови. Когда я оставалась одна дома — открывала ящик с документами, и с умным видом перебирала бумажки, чтобы найти хоть какое-то подтверждение их словам. Чувствовала себя как в криминальном кино. Но вместо этого нашла фотку двух мальчиков. Так и узнала, что у меня в Донецке по отцу есть два брата, которых я, увы, так и не нашла по сей день. (Наталья Плужник)
Бабушка не была официально замужем за моим дедом ни дня. Официально вышла раньше за другого и не смогла развестись, они разъехались в разные концы страны, не оформив документов, а заочно их не развели. Долго ли коротко ли, мою маму дед удочерил, будучи ее родным отцом, для документов. А я узнала об этом в мои 13 лет. Была шокирована. (Julia Mayskaya)
Ну, это скорее не тайна, а информация, которую не все члены семьи знают. Тетка моего отца написала несколько листиков воспоминаний. И там она написала, что то ли сестра, то ли свояченица моего прапрадеда была знахарка и травница. Она лечила всех — евреев и окрестных крестьян. И вот на Украине случилась эпидемия (думаю, в середине XIX века). Крестьяне обвинили во всем еврейскую знахарку, назвали ее ведьмой и убили. Когда я рассказала моим дочерям, что у нас в роду была ведьма, их восторгу не было предела. (Анна Файн)
Моего деда Жору, Георгия Захаровича, звали Зелик Залмонович. Интересно, что моего отца, Залмона Зеликовича, по жизни звали Зориком. Тоже не самое русское имя. (Zina Zinchik)
У меня был дальний родственник по линии папиного папы, я его если и видел, то, может, один раз в жизни, на дедушкином дне рождения. Звали его Борис Израилевич Зильберлейб. Он был историком семьи Зильберлейб, бережно собирал информацию, в том числе и от моего дедушки, вручную начертил семейное дерево, вручную же скопировал его — я даже не знаю, в скольки копиях — и разослал всем членам семьи. В какой-то момент и ко мне попала копия, но я с ней особо ничего не делал. Потом моя двоюродная сестра внесла эту информацию в Geni и послала мне тоже запрос на регистрацию, и понеслась. Оказалось, что у основателей семьи Зильберлейб, Бена и Лены, было семеро детей, и пятеро из них еще до революции уехали в США. Что в какой-то момент сразу после войны связь с потомками уехавших ненадолго возобновилась. Что в девяностые Борис снова восстановил эту связь, и обменялся частичной информацией с американской родственницей по имени Ада. Я связался с Адой и несколькими другими американскими Зильберлейбами и начал копать туда, докуда Борис не докопал, в архивах Одесской области, она же Херсонская губерния, и откопал много интересного о семействе Зильберлейб, в том числе достаточно, чтобы высказать гипотезу (впоследствии опровергнутую гипнотическим анализом), что все люди с этой фамилией принадлежат одной семье (то есть что это так называемая моногенетическая фамилия). Потом начал и другие ветки копать, Берклайдов, Бамдасов, Прегеров, Пинских, Фурманов, Евзовичей и других, и чего только не откопал, стоматологов в Нью-Джерси, семью мехового короля начала двадцатого века, брата помощника Фрейда, американских дипломатических посланников, брюссельских ювелирных магнатов, сбежавших в Бразилию, вернувшихся из Аргентины и погибших в катастрофе, известного советского фотомастера и прочая, и прочая. Как там было у Никитиных — «и удвоил в пути небольшую семью»? В моем семейном дереве на данный момент 1281 кровных родственника. Теперь дерево само растет: меня находят люди, родственников которых я уже ввел, присоединяются. Разумеется, без сюрпризов и детективных историй не обходится. Так, дедушка мой по записи в варшавском архиве родился вовсе не тогда, когда мы всю жизнь думали. Была история с нахождением корней одной потенциальной американской родственницы: связующее звено нашлось не там, где ожидалось по ревизской сказке, а в соседней семье, под вымышленным именем. Ну а главное, нашлись когда потерянные, а когда ранее неизвестные родственники. (Dmitry Rubinstein)
Прадедушка когда-то, не то в Первую мировую, не то в революционные или постреволюционные времена, вынужден был по какой-то причине сменить документы на чьи-то, с другим именем, конечно, и с другим годом рождения. Так и прожил всю жизнь, никому не рассказывал никогда, как его на самом деле звали и сколько ему настоящих лет. Ни детям, ни внукам. Только сам факт. (Andrey Gerasimov)
Нашей главной семейной тайной была национальность одной из моих бабушек. И это была не моя еврейская бабушка Цыпа, а другая бабушка — папина мама. Папины сестры, когда я пытался о ней расспрашивать, говорили, что она рано умерла и была «люторка». И еще рассказывали, что дед ее выкрал из Немецкой слободы, где жила ее семья. Про Немецкую слободу и про «люторку» я совсем не сразу понял. Надо еще знать, что отец попал в армию в 1939 году в должности военного фельдшера, 1941 год встретил уже младшим лейтенантом, прошел всю войну и вышел в запас в чине капитана медицинской службы. История начала проясняться уже когда ни папы, ни его сестер на свете не было. Один из двоюродных братьев рассказал мне, что тетка рассказала ему, что бабка была немка и лютеранка. Дед не просто так украл ее: родители не соглашались на брак между православным христианином и лютеранкой, им пришлось венчаться тайком, по православному обряду, разумеется. Но зачем же это скрывать? А вы представьте себе, что у советского офицера, пусть даже медицинской службы, мать — немка. Это же готовый враг народа! Ну а дальше, наверное, скрывали бабкину национальность уже по инерции: на всякий случай, как бы чего не вышло… (Игорь Приходько)
В 1991 узнала, что дома на Скаковой улице, рядом с которой мы жили, до 1917 года принадлежали прадедушке, их так и звали в народе — дом Роговских. Мама, будучи пионервожатой в лагере в юности, с ужасом объясняла, что она просто однофамилица. (Ekaterina Menzhinskaya)
У бабушки был старший брат, которого в конце 30-х забрали в армию, и из армии он уже не вернулся. Поскольку была война, решили, что, видимо, погиб. Несколько лет назад я просто решила загуглить его имя, может, в каких-то списках погибших найдется. И узнала, что еще в марте 1941 года он был арестован и получил 7 лет ИТЛ по статье 58-8. Никто в семье об этом не знал. (Rana Temporaria)
Пока я была маленькой, бабушка рассказывала истории из детства про семью, про слуг и гувернанток, про свою бабушку княжну. Я с радостью пересказывала родителям. Они смеялись и говорили, что бабушка выдает желаемое за действительное. Так говорили и мои старшие сводные брат с сестрой, и все, кому доводилось слушать мои пересказы. А когда она умерла, я нашла в ее шкафу альбом с фотографиями и подписями к ним. Оказалось, что я знаю поименно весь род до восьмого колена, и княжна-таки была (у меня есть ее фото 1866 года!). Сейчас занимаюсь восстановлением генеалогии. Усадьба с фотки под Орлом уже не существует, судя по записям, прапрапрадеду выдали ее по выходе на пенсию. (Майка Леонова)
Эту тайну маме преподнесла бывшая сослуживица ее дядьки (она же наша дачная соседка). Оказывается, у этого гения, который за всю свою жизнь был где-то примерно полгода женат, есть дочь. Примерно моя ровесница. Нет, не от бывшей жены, от еще одной дамы с работы. Он ее не признал, запретил кому-либо рассказывать своим родственникам. Поэтому маме о наличии у нее двоюродной сестры было рассказано на кладбище после похорон. Похоже, соседку тяготило это все, и она очень хотела маме рассказать. Мама даже разрешила дать свой телефон, но разговаривать, в общем-то, не о чем, ничего не получилось из единственного телефонного разговора. Кстати, сам этот дядька был братом маминого отца, который умер еще до моего рождения. Поэтому мы с братом считали его родным дедом. Ну кому в возрасте до 10 лет понятно, почему бабушка живет отдельно, а дедушка отдельно (если на этом не заострять внимания). Только еще одна дачная соседка в разговоре с нами называла его Дядя Рома, а не Деда Рома, как мы привыкли. Почему — выяснила, когда стала головой думать и маму спросила. (Марина Голуб)
Я поехала на родину бабушки и нашла ее сестру по отцу, мама не знала, что была эта сестра. Никто никогда про нее не рассказывал. Я случайно почти нашла, сначала однофамильца бабушки, потом он меня отвел к своей тете, это и оказалась бабушка Нина. Мой прадед был директором совхоза, потерял печать и наложил на себя руки. В семье была другая легенда — что он утонул, был моряком. Прабабушка умерла очень молодой, остались три дочки, в том числе моя бабушка, самая старшая. Почему-то никто не говорил, что прадед женился во второй раз, что успела родиться еще одна дочка. (Мария Ботева)
Узнала, что отец назвал меня в честь бывшей возлюбленной. А ей самой наплел (уже будучи в разводе с моей мамой), что вот, мол, это не моя, но удочерил и назвал в твою честь. (Rezeda Az)
Моя мама поведала мне несколько семейных тайн — жутко интересно, но раскрыть я могу только одну. Много лет спустя после смерти моего дедушки — Юрия Григорьевича — оказалось, что он сам себе выбрал имя, когда получал паспорт. И в паспортном столе ему не задали ни одного вопроса, потому что это был 1937 год. А звали юношу Адольф. (Xenia Polska)
Мама показала нам с сестрой на Востряковском кладбище в Москве могилу прапрадеда, который умер еще в 1915 году. Каково же было наше удивление, когда буквально через несколько дней мы нашли фотографии начала века другой могилы того же самого прапрадеда, но уже с кладбища в Одессе. (Анастасия Сивицкая)
Боюсь, что большая часть семейных тайн останется именно от меня. Ну если будет, кому интересоваться… А если серьезно — ну, например, я знаю, что моя бабушка-еврейка с двумя детьми, моим отцом и его младшей сестрой, всю оккупацию Одессы просидели в замаскированном подвале, никуда не выходя. А мой дедушка-поляк таскал им туда еду и так далее. Но почему они не уехали в эвакуацию, и почему, собственно, он все это время был в Одессе, а не на фронте — я так и не узнал. Тема была закрытой… а теперь и спросить некого. (Yuri Tarnavskiy)
Я десять лет назад нашла семью своего дедушки в списках реабилитированных (посмертно, ясно дело) — прадеда с прабабкой и пятью детьми. Я знала, что они жили на каком-то хуторе, но понятия не имела, что их раскулачили и выгнали из дома в феврале, так они на хуторе и оказались. Дед ничего не рассказывал, его дети были абсолютно не в курсе. (Маша Рупасова)
Несколько лет назад занялась поиском еврейских корней. И только тогда узнала, что моего дедушку звали вовсе не Матвей Исакович. (Ира Бортник)
Семейная тайна. Моя мать и ее сестра были замужем за одним и тем же мужчиной. Когда моя тетушка ушла к другому, он стал ухаживать за моей мамой. Они поженились, но брак был недолог, они вскоре разошлись. Узнала об этом, разбирая старые фотографии. (Nyusya Milman-Miller)
Неожиданно обнаружила, что бабушку зовут не Эля Филипповна, а Фелиция Фелициановна. (Настя Свешникова)
А я лет в десять узнала, что у папы была семья и сын до нас. Не то чтобы тайна, но я была потрясена. (Марина Ничипоренко)
Мои бабушка и дедушка — двоюродные брат и сестра. Это не тайна, в семье этого никогда не скрывали, но особенно и не говорили, я узнала это лет в тринадцать уже. До этого знала, что они какие-то дальние родственники. А знала это из истории, которую рассказывала бабушка. До восемнадцати лет она дедушку видела буквально пару раз в жизни и очень не любила: он старше на девять лет, жил в другом городе, был невероятным красавцем, заносчивым бабником и с крутой карьерой для его возраста. В общем, какой-то дальний неприятный родственник. А потом — эти два события в моей голове как-то не связывались, и бабушка не заостряла на них внимания. В общем, прабабушка вышла замуж и у бабушки «не сложились отношения с ее новым мужем». Не нравился он ей сильно. Я не спрашивала, что значит «не сложились» и почему он ей так не нравился. Только недавно меня как ударило: что могло заставить хорошую девочку, отличницу, медалистку, скрипачку сразу после получения аттестата в один день собрать чемодан и с одним этим чемоданом рвануть на другой конец страны к какому-то левому неприятному, но ее единственному родственнику? Про которого вообще было неизвестно, пустит ли он ее к себе жить? Дедушка знатно прифигел, когда увидел на пороге бабушку с чемоданом, но жить пустил: у него была комната в коммуналке. Год бабушка жила в его комнате, а он спал на раскладушке на кухне. Она рассказывала, как очень старалась быть полезной — готовила-убирала-перешила-подшила ему всю одежду по фигуре. Боялась, что он ее выгонит. А через год они поженились: дедушка всю жизнь с ума по ней сходил, считал каким-то невероятным подарком судьбы. Бабушка о нем заботилась, берегла, но безо всяких там страстей и романтики. И блин! Вся семья знала историю про бегство с чемоданом, но никто ни разу не задумался, ЧТО именно заставило бабушку бежать? Что сделал новый муж ее мамы? (Кстати, моя мама, бабушкина дочь, говорила про это так: «Бабушка всю жизнь безо всякой причины ненавидела отчима, потому что ее мама была смертельно в него влюблена, просто голову потеряла от страсти! Бабушка была просто-напросто ревнивым подростком и не смогла смириться…») (Алина Фаркаш)
У моей прабабушки муж крутил роман с ее сестрой много лет… умирая, та призналась ей в этом, будучи уже старухой. Прабабушка все годы не упоминала ее имени и запрещала о ней говорить детям и внукам. (Nigora Yusupova)
У нас в семье была история, которую всегда всем детям пересказывала бабушка много раз — она была пятой или шестой в семье из девяти детей, дело было в войну, под немецкой оккупацией. Бабушкина родная сестра и двоюродная сестра играли на улице, нашли лимонку, принесли в дом, она взорвалась, на месте убило обеих девочек и сильно ранило маму (мою прабабушку), она потом долго и мучительно умирала от этой раны. Все это мы знали почти наизусть со всеми деталями. А буквально несколько лет назад, на похоронах одной из самых старших сестер, бабушкин брат признался, что эту гранату домой принес он, но когда уже взрыв произошел, его мать (смертельно раненая на тот момент) сказала, чтобы он ни в коем случае не признавался и свалил все на девочек. Они все равно мертвые, а если он скажет, что это он, то мама двоюродной сестренки сойдет с ума и захочет его убить. Он молчал об этом больше 70-ти лет. Не представляю, каково было прожить с таким грузом. (Анна Добровольская)
Бабушка рассказывала, что у деда в блокаду была бронь, он заведовал ремесленными училищами и формировал эшелоны в эвакуацию, но всегда рвался на фронт, как положено патриоту… Недавно мама нашла письмо, где дед писал, как он понял, что умирает от голода в блокадном Ленинграде в декабре 1943-го. Он пишет, что если он не найдет способ выбраться оттуда, то он умрет, и записался в ополчение. Дед сетовал, что скоро на фронт, а его и проводить некому, что погибнет он и умрет сиротой, каковым и был с детства. Через два месяца после ухода на фронт, сразу после снятия блокады, его убили. Бабушкины письма все шли в часть, а его уже не было. Он был краснодеревщик, делал прекрасную мебель. Если бы он чуть-чуть еще продержался! (Sveta L’nyavskiy)
В детстве я не обращала внимания, что нет фото деда в военной форме или треугольничков с фронта, а по возрасту дед очень подходил, чтобы попасть на войну, он 1923 года был. У него не было половины стопы и призван он никак не мог быть — это ответ, когда начали интересоваться младшие внуки. Из обрывков разговоров уже в 90-х узнала, что дедушка в 1942 году был угнан на работы в Данию. И проработал у хозяина до Победы. Так как дед умел все, хозяин его очень ценил и не обижал. Хорошо кормил, давал выходные. И вернулся дед с чемоданом добра: галстуки, пиджаки, обувь. Это было рассказано внукам, когда Германия начала выплачивать репарации, в том числе и дедушке. Это первая часть истории. А вторую я узнала уже после смерти дедушки — после прибытия домой его хорошенько потягали соответствующие органы и с полгода он сидел в тюрьме. (Ksusha Petryk)
В моем детстве мало общались с родственниками отца, уже в 2010-е интересно было узнать про прадеда по этой линии: он был полным георгиевским кавалером после Первой мировой войны (РГВИА не подтвердил только медаль 4-й степени), после освобождения Беларуси в 1944 был осужден на 15 лет и умер в 1952 в Кемеровской области. Семья выехала в Молодечно, его дочери сменили отчество, а сын, мой дед, остался Федотовичем, вроде как искупил службой и ранениями во время Второй мировой войны. (Ирина Нагорная)
Я до какого-то момента считал себя советским ребенком и даже не задумывался о национальном вопросе. Потом как-то увидел свидетельство о рождении, там значилось, что мои родители украинцы, ну, значит, и я. И позже в советском моем паспорте тоже было написано — украинец. В конце 80-х мы жили в Норильске, но в моей семье никто Сталина не ругал (тогда уже стало можно говорить), но я как-то тоже не придавал этому сильно большого внимания. Сменив в свои 25 лет три страны и шесть городов, я был занят другими вопросами, чтобы задаваться вопросами национальности. Но потом мне рассказали, почему между родителями моих родителей натянутые отношения. Не враждовали, но чувствовалась натянутость. Оказалось, что на свадьбе моих родителей отец моего папы (довольно острый на язык) высказался в духе «что-то маловато приданого у невесты», на что отец мамы, конечно же, ответил. Казалось бы, рядовая история, вот только выясняли они это на румынском. Вот тебе и украинец, подумал я и начал расспрашивать. Не знаю, скрывали от меня это или же просто не придавали этому особого значения, но только из расспросов выяснилось, что родители мамы родились и учились в румынских школах, т.к. Бессарабия была в то время под румынской оккупацией, и их миновали коллективизация, раскулачивание, репрессии и прочее (отсюда и ровное отношение к Сталину). Бабушка, оказалось, была активной подпольщицей. Оба порой при детях (моя мама это помнит) переходили на румынский. В интернете нашел версию, что фамилия Волошин могла произойти от украинского названия Валахии — Волощина. Эта версия даже у Тараса Шевченко описана в «Гайдамаках». Услышав мой рассказ, отец вспомнил, что его бабушка рассказывала, что ее отец прибыл солдатом австро-венгерской армии на Буковину, в итоге там остался, женившись на местной полячке, которая его всю жизнь звала «Мій австріяка», хотя он мог быть из Валахии (отсюда и версия о фамилии). Но все, что о нем известно, что говорили они с женой на одном языке, но на каком — неизвестно, а теперь уже и не спросишь. А вот весь мой ближний круг общения то ли в шутку, то ли всерьез считают, что «таки шо-то у меня есть», из-за моего одесского акцента. Хотя все родственники отрицают каких-либо еврейских предков с обоих сторон. И теперь мне очень интересно, кто же я по национальности. Найти бы время. (Юрий Волошин)
Не тайны-тайны, но необсуждавшиеся долгие годы по понятным причинам темы: один из моих двоюродных дедов (9 братьев было, этнические немцы) был на работах где-то в Средней Азии, остальным повезло — просто были переселены в Казахстан, где практически всю жизнь и прожили. Мой отец до четырех лет вместе с родителями и прочей родней ежедневно отмечался в комендатуре или как там их тогда называли (50-е были на дворе). (Eugénia Shtukert)
Делала анализ ДНК на сайте, нашелся пятиюродный брат, с которым у нас совпала Х-хромосома, как у родных брата и сестры. Жил на севере Израиля, недавно переехал в наш город, здесь и встретились первый раз. Мы похожи по склонностям и характеру. Чистый сефард с Кубы. Нашли общего предка. До этого ДНК не знала о своем сефардском происхождении (не мизрахи, именно сефарды, Испания — Турция). (Tania Rashevski)
Я многое знаю о всех своих родственниках по материнской линии, да и в целом, если разобраться, с женскими линиями намного проще. А вот про деда по отцовской линии никто из старших родственников не мог рассказать ничего вразумительного. Знаю его биографию только пунктиром, при этом время от времени в семье муссировался вопрос: а не еврей ли он, уж больно похож. Но даже родные сыновья не могли сказать точно, видимо, папочка о корнях особо не распространялся. Узнать подробнее в принципе можно, зацепки есть, просто никак руки не дойдут. Поэтому на пьедестале семейных тайн у меня безоговорочно мама: где-то в мои 20 или 21 год вдруг выяснилось, что когда я была маленькой, у нее была страстная любовь с женатым соседом снизу. Ну или вот еще: я недавно от нее узнала, что у моего прадеда было аж четыре жены, и последняя якобы увезла его прах с собой, когда уезжала в свой родной город. Причем увезла тайно от всех. Не знаю, правда ли это, но, видимо, прадед был ух! (Ольга Дернова)
Дед мой, несмотря на фронтовое ранение и хромоту, тот еще ходок оказался. Послевоенные женщины на него гроздьями вешались — а он и не отказывался. Бабушка переживала, конечно. Ревновала очень. И вот однажды обнаружила в дедовом уазике поясок от женского платья. Приметный такой поясок от приметного такого платья приметной такой подружки… Специально поехала к ней наутро, чтобы объясниться. Глядь — а поясок-то на месте. Обошлось. Уже стариками они оба вспоминали об этих инцидентах с каким-то даже юным весельем… И только после смерти бабушки дед раскололся, что дал знать своей подружке о преступной улике. И подруга за ночь отпорола «подрубку» у своего крепдешинового платья, чтобы сшить новый поясок. Морали не будет. Я любила их и люблю такими, как есть. (Татьяна Бушенко)
У меня в семье тайны находятся в рутинном обороте между всеми нами. Кто-то постоянно от кого-то что-то скрывает и просит: «Ты только никому не говори, что я тебе сказала!» — но все друг другу рассказывают с такой же просьбой. Но одну тайну от меня скрывали очень сплоченно: шесть лет подряд (с 6 до 12 лет) мне врали, что мой родственник очень больной и все это время лежит в больнице, шлет мне открытки и почему-то письма, но не звонит. Потом мне открыли «страшную тайну, от которой мы берегли деточку, чтобы не разбить дитю сердечко». Родственник оказался в тюрьме. Я пожала плечами и сказала: «Ну ок». Достали уже этой мелодрамой, ей-богу. (Алина Стецова)
С каждой стороны семьи свои тайны и свои истории. И не все готовы делиться ими. Еврейство в семье не скрывалось. Бабушка (мать матери) старшая из восьми (?) детей. С самым младшим братом у них один отец, то есть они родные. Он погиб на войне. Бабушка всегда хотела знать, что с ним произошло. Судя по документам, поезд начали бомбить еще до военных действий, и он погиб. В 15 лет она осталась сиротой. Забрала с собой единственную сестру, а братьев отдала по детским домам. Они потом все нашлись и поддерживали отношения. Ее отец или отчим, мы так до сих пор и не знаем, был военнопленным в Австрии. Работал на булочника-австрийца. Когда война закончилась, булочник предложил ему остаться, но он выбрал вернуться. После возвращения кто-то написал на него донос, что был в плену, и уехал он на восемь лет на Сахалин. Вернулся совсем больным. Бабушка в 18 лет (и малолетняя сестра впридачу) вышла замуж за моего деда. Он был на 12 лет старше, военный. Они несколько раз проехали бывший СССР вдоль и поперек. Много лет спустя бабушкина сестра сказала на бабушку — она не наша. Бабушка смертельно обиделась, потому что очень заботилась о сестре. Бабушка особо не афишировала еврейство, но умело готовила еврейскую еду и по необходимости вставляла фразы на идиш. По слухам, деду было отказано в повышении из-за жены известного происхождения. Дед был из обрусевших немцев. Со стороны отца история еще более запутанная. Его мать была из еврейского местечка в Белоруссии. Кроме нее, в семье было три брата. Они все получили высшее образование. Бабушка всю жизнь была очень независимой, всегда работала, имела свой личный счет и путешествовала с детьми. Речь идет о 30-х годах прошлого века. Запись о рождении моего прадеда есть в синагоге в Словении. Никто не может это объяснить. Отец моего отца ушел из дома чуть ли не в 12 лет. Был беспризорником, но потом решил учиться. Дальше история не совпадает: по официальной версии — в училище при регистрации потеряли одну букву в фамилии (это не соответствует действительности, потому что все братья-сестры с такой же фамилией). До встречи с моей бабушкой у него была семья и ребенок (дочка). С моей бабушкой он расписался через 40 лет жизни вместе, и даже тогда он был двоеженцем, потому что не развелся с предыдущей женой. Отношения с предыдущей семьей он не поддерживал. Я прекрасно помню деда — невероятно красивый мужчина; когда умерла бабушка, к нему дачницы толпами ходили. Мою мамашу до сих пор бомбит от мысли, что такой красивый мужчина выбрал такую обыкновенную женщину (у бабушки была обычная внешность), прожил с ней много лет, и при этом бабушка была очень независимой. Моя тетка никогда не была замужем, у нее нет детей. Мой отец был женат до моей матери. Был женат на дочке одного из министров сталинского времени. У них был ребенок с очень редким генетическим заболеванием — прогерией. Я помню эту девочку. И меня очень удивляет, почему никто мне не сказал, что это не единственный случай этого заболевания в семье. Эта дочка умерла, когда мне было три года. Занимательный факт в том, что моя дата рождения и дата рождения его бывшей жены идентичны (исключая год, понятное дело). Отец развелся, был какое-то время холостым, потом встретился с моей матерью, женился на ней. Я единственный и поздний ребенок. Я делала генетический тест — 85% ашкенази (это соответствует семейной истории), 15% — Прибалтика, Польша, Белоруссия и незначительное количество совпадений с немцами Поволжья. Близких братьев-сестер не показывает, родители нигде не наследили. У дядьки моего отца более занятная история. В Великую Отечественную был летчиком, сбит, похоронен в братской могиле. Его оттуда достали, подлатали. Первая его жена и ребенок умерли при рождении. Из Казани он привез студентку невероятной красоты с редким именем Арка. Устроил ее в консерваторию. Спустя некоторое время после рождения дочери она от него сбежала, оставив ребенка, консерваторию и Москву. Он воспитывал дочь сам. Я пыталась найти хоть какие-то следы этой женщины, но нет… не нашла. Эта дочь тоже не вышла замуж и у нее нет детей. (Anna Makarenko)
Тут не тайна, а просто интересная история. Некоторое время назад я начал копаться в семейной истории, чтобы найти внушительную часть семьи своего прадеда по материнской линии, которая в начале ХХ века уехала в США, и от них остались только пачка старых фото и семейные легенды. В итоге всех нашел, а вместе с ними несколько семейных историй. Вот одна из них. Патриархом семьи был Гиллель Кларштейн из местечка Хиславичи, где он и его семья проживала почти до конца XIX века. Семья немаленькая: три сына, шесть дочерей и еще три родственницы, сироты на иждивении. В начале ХХ века семья перебралась в Одессу. Меня всегда мучил этот вопрос — как можно было таким табором переехать в Одессу, с маленькими и не очень детьми? И тут в общении с американской родственницей, внучкой старшей из сестер, выясняется, что тогда родилась очередная дочь, которая очень приглянулась местной барыне, по всей видимости, то ли жене, то ли дочери владельца местечка А.Л.Салтыкова. Так и сказала прапрадеду: «Какая красивая малышка! Продай мне ее! Скажи цену!» Тот попросил сутки на размышление и той же ночью свалил со всей семьей в Одессу от греха подальше. (Roman Kovgan)
Лет в восемь копалась в документах и обнаружила, что папиного погибшего отца зовут не Захар, а Залман, да еще и Альтшуллер. Я не очень тогда понимала про евреев, разве что у Катаева про погромы читала, но шкурой почувствовала, что про это мое открытие нельзя рассказывать друзьям и вообще не надо. Долго молчала, родителям тоже не говорила. (Анастасия Счастливцева)
Пока раздумывала, что написать, вспомнила немало сложных семейных историй. Поняла, что мои бабушки были со мной довольно откровенны. Например, спокойное признание русской моей бабушки Елизаветы, что она не любила деда, когда шла за него замуж. Просто в конце 40-х работящий мужчина с руками-ногами мог выбрать любую, а выбрал ее — вот она и согласилась. Потом жили сорок лет (до его смерти) в уважении и согласии. Еще девочкой я подслушала, что бабушка Сима не хотела брака моих родителей (у мамы в роду не нашлось ни одного аида, даже удивительно). Или вот мой дед Саша, двухметровый импозантный седой дед, оказывается, не случайно живет от нас далеко: он развелся давным-давно с моей бабушкой ради другой женщины, родил от нее сына Леву, а тот Лева увозит их теперь в Израиль (тоже подслушано). Стало понятно, почему у моего отца и его мамы разные фамилии: после разрыва брака она вернула себе девичью — так и осталась навсегда Симой Прицкер.
Много лет спустя, решив разыскивать родню по своей еврейской половине, я нашла человека с фамилией отца и деда. «Ну он же не Лева, а Леня», — решила я. Но интернет все подталкивал мне это имя. И я решилась написать e-mail. Так мне посчастливилось познакомиться (пусть и ненадолго) с потрясающим Леонидом Мацихом. (Наталия Вениаминовна)
Мой муж всегда был уверен, что у него нет однофамильцев. Я сказала, что такого быть не может — вот посмотри, даже на Одноклассниках двое в разных украинских городах… Оказалось, что это сын и внуки старшего брата его отца, который уехал в Хабаровск. Дочка там и живет, а внучка и сын с внуком вернулись в Украину. Уже лет пятнадцать как с ними общаемся, свекор еще успел с племянниками поговорить. (Irina Chernyakhovskaya)
Лет в 11-12 копалась, что-то искала в бумагах и нашла свое свидетельство о рождении. И там сюрприз: в графе отец совсем не мой папа. Так я узнала, что на самом деле жила с отчимом и отчество у меня другое, и что фамилия у меня не от прабабушки, как мне говорили (назвали в честь прабабушки и фамилия от нее, мне и тогда казалось странным, но на вопросы раздражались, и я не приставала). Рассказал мне все это присутствовавший при этом дедушка и сказал не говорить матери. В общем, такой вот секрет Полишинеля оказался. А с мамой я это смогла обсудить уже после 20 лет только. Про семью настоящего отца так ничего почти и не знаю. (София Стефанова)
Не то чтобы обнаружить… просто нам — мне и моим двоюродным брату и сестре, сиречь своим внукам — дедушка рассказывал, кем были наши прадедушка и прапрадедушка, что из шляхты, что владели в Херсонской губернии двумя фабриками… А сыновьям — то есть моему отцу и дяде — об этом молчал. Когда все это вскрылось — уже после смерти дедушки, — кажется, наши старшие родственники несколько обиделись… (Tanda Lugovskaya)
Из рассказанных мне тайн:
1) Старая соседка после похорон прабабушки рассказала, что в 30-е годы прабабушка сделала 11 абортов. Для меня сам факт аборта не ужасен. Ужасно то, что других средств предохранения у женщин не было, да и делалось все без обезболивания.
2) Что мой дедушка не 4-й, а 10-й ребенок в семье. Первые шестеро умерли до года. Почему об этих абортах я узнала довольно рано, а о дедушке сказали относительно недавно и по секрету — неясно.
***
Я сама узнавала только о воевавших дядях — братьях прабабушки и прадедушки. Меня поразило, что можно найти даже имя немецкого летчика, который сбил дядю Гришу. Там только вилка, было это в 6 утра или в 12 дня. И, соответственно, две кандидатуры. Но больше в тот день самолетов такого типа не сбивали. Ну и что все это было на линии фронта под Смоленском, а не на маршруте Сааремаа-Берлин, как гласила семейная легенда.
***
А второй дядя, оказывается, имел не один, а три ордена. Но это не секрет, просто неточность. (Ирина Рогозенко)
Я узнала что у моей бабушки было 23 аборта, что у моей мамы был брат, но он был special needs и рано умер. Вообще после смерти дедушки столько всего всплыло: что он был психопат-алкоголик, вешал бабушку на глазах детей, что бил смертным боем дядю, в общем, кромешный ад вскрылся. (Мария Шубина)
Обнаружил огромную семейную тайну, касающуюся гибели одного из родственников в оккупации, — как выяснилось, он был расстрелян. По принятой в семье версии, он погиб на фронте, даже была изготовлена фальшивая похоронка. Потомки родственника верить отказываются. Написал в Бундесархив, жду ответа. (Евгений Висков)
Когда мне было 15 лет и родители провожали меня одну по подростковой программе в Израиль, папа, уже в Шереметьево, всовывая мне клочок бумаги с каким-то странным адресом, поведал, что у меня есть старший брат, который живет в Израиле, и если что-то там… я могу с ним как-то связаться. Прошло около 20 лет, и когда я вдруг решила навестить из Израиля свой город детства, история повторилась, но в обратном направлении — выяснилось, что у меня есть еще один брат, но уже в России. Оказалось, что до моей мамы у папы было два других брака, в которых родилось по сыну. Папы нет уже около четырех лет, но когда я вижу двоих своих братьев, вздрагиваю каждый раз заново: один — копия отца в молодости (судя по фотографиям), другой — копия папы, каким я его помню всю жизнь. Почему мне не рассказывали о братьях раньше? Не знаю… (Jenny Karchev)
Мои внуки еще не знают, что они кузены, но не по крови, просто еще маленькие и к слову не пришлось, скоро расскажу. У младшего так все еще сложнее, из нежно его любящих четверых бабушек и дедушек только один действительно родственник по крови, что абсолютно не принципиально, но тут уже его папа должен ему рассказать, а не мы. Мне мои родители и бабушка практически все рассказывали, часто с пометкой «не говори никому» — родственники за границей не были секретом от органов, но для соседей и одноклассников была бы лишняя информация. И о еврействе не говорили, хотя времена были уже относительно вегетарианские. Но что мой дядя Эдик живет в Сиднее, я знала, и что бабушка записала его при рождении Изей — тоже. Вот о том, что у них было еще двое маленьких, которые не пережили войну, я узнала немного позже. И у бабушкиной сестры, тети Люси, тоже выжило трое из четверых. И тетя Оля с мужем оказались на оккупированных территориях и в Канаде после войны. И у тети Олиного мужа первая жена умерла, заразившись бешенством у их двух маленьких собачек, убирала и слюна попала в ранку, они ее не кусали… Часть семейной истории узнала пару лет назад от двоюродной сестры уже в Сиднее, но это то, что и мои не знали раньше. (Irina Chernyakhovskaya)
Когда искала в родительской «сумочке с документами» подтверждение идее, что я приемная (не спрашивайте), нашла мамину трудовую, в которой из зачеркиваний на титуле и отметок на внутренней стороне обложки узнала, что мама была замужем до папы. Годом раньше из сопоставления даты свадьбы и даты моего рождения поняла, что родители женились «по залету». (Анна Мазухина)
Увидела у свекрови справку о реабилитации Франца Николаевича Карнафеля и спросила, кем он нам приходится. Удивилась, узнав, что это ее родной отец, поскольку свекровь моя в девичестве звалась Тамарой Пантелеевной Доценко. Оказалось, что полковник Карнафель, командир 1-го Туркестанского авиаотряда, был арестован в октябре 1941-го и вскоре расстрелян. А его друг Пантелей Доценко фиктивно женился на его вдове, удочерил трех девочек и поменял им имена, чтобы уберечь от возможных репрессий. Свекрови моей было тогда уже 9 лет, так что она историю эту знала и смогла потом восстановить подлинное свидетельство о рождении. Но про предков Франца Карнафеля мы так ничего и не знаем, хотя историю всех прочих линий изучили в подробностях (Светлана Друговейко-Должанская)
Раньше я не знала, что генерал армии Ива́н Дани́лович Черняхо́вский был еврейского происхождения, усыновлен в детстве и знал идиш. Пару лет назад информация об этом была в статьях вики на английском и украинском, но не на русском. Сейчас все статьи исправлены и никакого упоминания о его еврействе больше нет. Во время войны в нью-йоркской газете «Форвертс» была статья о самом молодом еврейском командующим фронтом. Есть свидетельства о том, что он разговаривал с освобожденными узниками концлагеря на идиш и помогал еврейским семьям и детям после освобождения Вильнюса, о чем писал Ицхак Ковальский, героический подпольщик и активист еврейского сопротивления в Вильнюсском гетто. (Irina Chernyakhovskaya)
Полгода назад в интернете набрела на воспоминания пленных немцев о ГУЛАГе и обнаружила в них упоминание совхоза им. Сакко и Ванцетти в Ульяновской области. Стала читать об этом месте в открытых источниках на русском, так как именно здесь в 1942 году после эвакуации из блокадного Ленинграда вынуждены были поселиться моя бабушка и ее старшая сестра с детьми. Бабушка и мама рассказывали, что тут был лагерь военнопленных, еще раньше трудармейцы, а после войны добавились советские заключенные. Однако никто из родни ни словом не обмолвился, что совхоз относился к системе ГУЛАГа. По открытым документам другое название совхоза им. Сакко и Ванцетти — Чердаклаг, по наименованию ближайшего райцентра Чердаклы. Чердаклаг создан в 1942 году в голой степи; кроме лагеря, никаких населенных пунктов здесь не было, жили только заключенные. В 1945-м сняли проволоку вокруг бараков, потому как в степи бежать некуда. Моя мать, которой в 1942-м исполнилось 4 года, проволоку не помнит. Бабушка рассказывала, что по приезде в «проклятую Саньку-Ваньку» они с сестрой работали доярками, работа была очень тяжелая, по 12-14 часов в день. Только однажды бабушка проговорилась, что в бараке женщины спали в одной комнате, а маленькие дети в другой. Я изумилась, почему не с матерями, но она как-то соскользнула с темы, сказала, что так было первое время, потом условия улучшились. Бабушка и мать уехали из Сакко и Ванцетти в 1952 году. Совхоз был передан в ведение министерства сельского хозяйства только в конце 50-х. Так в 2021 году я узнала, что моя мать выросла в ГУЛАГе. (Наталья Клянчина)
Случайно узнала, что бабушка родилась и жила в Москве. Но когда был сбор молодежи на БАМ, она спрыгнула с поезда с подружкой и сбежала. Обеих посадили. Потом вернуться в Москву уже не захотела, или семья не приняла. Но я никогда раньше не соединяла в голове родных в Москве, к которым мы приезжали и которые скрепя сердце принимали нас, и бабушку. И только когда она рассказала об этом, все встало на свои места. Реабилитации и восстановления в правах бабушка не захотела, хотя были все шансы. К сожалению, ее успели обмануть мошенники и тайно переписать ее квартиру в городке Ухта в Коми на себя. Поэтому после нее не осталось ничего, все забрали мошенники. ( Elena Vaneeva)
Ох, долго скрывалось, что родная сестра моей бабушки (баба Аня) родила ребенка, мальчика, и оставила его в деревне моей бабушке, которой тогда было 6 лет (прабабушка была женой врага народа, он был в лагерях). Баба Аня очень хотела и вышла замуж за связиста (деду Леню). Общих детей у них не было, Леня был дальтоником, и что мне еще запомнилось, последний раз, когда я их видела, они вручили нам как гостинец сильно просроченный торт «Полено». (Мария Шубина)
В основном все тайное стало явным в начале 90-х. Я узнала, что один мой прадед по отцовской дворянской линии был репрессирован, другой сгинул в 20-е годы с Колчаком, а прабабушка снова вышла замуж, и мою бабушку с сестрой удочерил ее второй муж, дав им свою фамилию. О том, что прабабушка уходила вместе с первым мужем до Томска, жила там три года и, возможно, там родила еще одного ребенка от однофамильца будущего (через 20 лет) зятя, мне рассказали совсем недавно… Еще я узнала, что у этого сгинувшего с Колчаком прадеда мать была крещеная еврейка… Что родные сестры моей еврейской бабушки по маминой линии уехали в Америку еще до революции, что моя бабушка подделала метрики оставшимся, но уехать они уже не успели. Что мой прадед, отец деда, погиб при погроме, и дед родился уже после. Недавно узнала, что родной брат этого прадеда был образован, богат и… убит петлюровцами, двое из его детей уехали и прожили долгую жизнь в Европе… А другие двое воевали в гражданскую… (Елена Ляхова)
Моего прадедушку звали Фред Савельевич Макаров, и даже мой дедушка думал, что Фред — это сокращение от Фридриха, но когда я сделала запрос в Днепропетровский архив с этими данными и датой рождения, мне ответили, что в этот день есть запись в книгах синагоги Екатеринослава о рождении у Шевеля Макарова сына по имени Симха-…(утеряно), так что думаю настоящее его имя: Симха-Фред Шевельевич Макаров! (Katya Berg)
Дедушкино отчество Гедальевич прочитала на памятнике. Был Лазарь Григорьевич. Что бабушку Блюму звали Любовь Ефимовна, я знала, это было привычно. Ее звали Блюмой друзья. Но отчество — тоже на памятнике. А настоящую фамилию бывшего узрела написанную химическим карандашом на посылочном ящике на антресолях коммуналки. Она была -ман, а стала -нов. Вернулась на девичью после развода. (Елена Прудовская)
У нас есть нераскрытая тайна, о которой чем больше узнаешь, тем больше она запутывается: прапрабабушка Марина ушла из семьи, потому что вышла замуж за машиниста, а семья от нее отказалась. Машинист очень быстро скончался. Марина пошла работать экономкой к своей сестре, где и прослужила до революции. Потом огромный провал — Марина молчала обо всем, мы даже ее девичью фамилию не знаем. На вопрос: «Бабушка, кто были твои родители?» — отвечала: «Хорошие люди». Дожила до 97 лет, но так ничего никому не рассказала. Ее дочь прабабушка Паля (ее я смутно помню) тоже ничего не рассказывала. Но разбирая семейный архив, я нашла ее свидетельство об окончании высших Женских курсов в Варшаве и фотографии Марины и Пали в молодости. Они вообще не похожи! (Татьяна Сиротинина)
В детстве и юности слышала много семейных легенд о еврейской линии по отцу, после института занималась в Сохнуте и хотела поехать по таглитовской программе в Израиль, обратилась к родственникам за подтверждающими родство документами, вот тут-то скелеты из шкафов и посыпались. То вместо евреев были неевреи, ты просто неправильно запомнила, то бабушка перед смертью сожгла все документы, версии так и менялись. Но имя дедушки Даниил Наумович наводит все же на размышления. И бабушка, так и не сменившая фамилию, мол, оставила свою дворянскую. Также узнала, что часть семьи (дедушкин дядя с семьей) после революции эмигрировали куда-то во Францию, спасая семейный капитал (ювелирный бизнес). Знаю только имя и фамилию, да примерный год эмиграции. Понимаю, что крупный капитал оставляет следы и документы, во Франции не было гражданской войны и архивы целее, и найти их возможно, но очень смутила резкая смена семейной легенды и упорное нежелание что-либо рассказывать. Потом мне какое-то время настойчиво снилась прапрабабушка, имя выяснить тоже не получилось, хотя точно знаю, что родословную собирали. В какой-то момент отступилась, подумала, что если не идет информация, то сейчас не время. Но желание найти осталось. (Natalya Lipova)
Семейная тайна, которая до сих пор остается без ответа, так как никого, кто мог бы вспомнить, уже нет. Мои бабушка и дедушка оба из Оренбурга. Бабушкиного отца, замначальника ж/д станции Оренбург, расстреляли в 1937. Недавно я была в Оренбурге, в архиве, и видела дело прадеда и его последнее фото, примерно узнала, где тогда хоронили расстрелянных. Расставила на места в своей голове все, что слышала о нем, поняла, почему бабушкина сестра говорила, что он просто умер в больнице. Своими глазами увидела приказ о ВМН. А вот дедушкин отец умер, как я уже сейчас знаю, в 1966 году — объехала несколько кладбищ и нашла эту информацию в справках. Но про его молодость ничего не известно, нет даже свидетельства о рождении (их выдавали уже гораздо позже, конечно, но выдавали все равно). Остались фото, где он даже с моей маленькой мамой. То есть он был и вполне себе пожилым мужчиной в конце жизни, но чем он занимался до 1945 года, никто не знает. Дедушка везде писал, что его отец — директор магазина. Возможно, после войны так и было, но до войны есть только одно фото, где он в военной форме, хотя, по его словам, он якобы не служил и не воевал. Знающие люди предположили, что это НКВД, хотя верить в это мне и не хочется. Теперь мне предстоит узнать, возможно ли такое, что отцы моих Ба и Де были по разные стороны 1937 года. (Daria Antonova)
Лет в 40 мама рассказала, что дедушкин брат, хороший еврейский юноша, женился на хорошей еврейской девушке, а потом его увела ее сестра. Второго дедушкиного брата увела из семьи казачка. (Нестойкие какие-то у дедушки были братья.) У второго дедушки были три сестры, две из которых эмигрировали в Америку еще до революции. Потомков одной из них разыскал сначала дедушка через Красный Крест, а потом уже я через всевозможные генеалогические сайты и ФБ. Никаких сведений о второй выяснить очень долгое время не удавалось. И буквально пару лет назад я узнала, что вторая сестра ни в какую Америку не уплывала, а покончила с собой. Даже не знаю, в курсе ли были дедушка и папа и не хотели мне рассказывать, или не знали сами. (Ирина Лащивер)
Дедушка двоих из моих детей нашелся через фонд Спилберга, около двадцати лет назад. Они записали с ним интервью как с пережившим Холокост и спросили, кому он хочет послать вторую видеокассету с записью, они отправят. Он сказал, что у него старшая дочь в Штатах, но он о них ничего не знает. Фонд нашел их маму и прислал. Папа детей кассету посмотрел и связался с дедом. Они тогда жили в Киеве и собирались уезжать в Германию. Дед Йосиф во время войны был подростком, его отец воевал, а мать, младшего брата и его самого расстреляли в Яру, не в Киеве, а в другом украинском городе. Мама закрыла его собой. Ночью он смог выбраться и пришел к украинским соседям. У соседей были документы их сына, и несколько лет Йосиф жил у них под другим именем. В шестнадцать ушел на фронт, воевал. Вернулся. Отец его нашел и долго уговаривал поменять имя и фамилию обратно. Уговорил. Йосиф стал одним из ведущих архитекторов в Украине. Женился, родилась дочь, развелись. Женился второй раз, бывшая жена с дочерью уехали в Штаты. А он через много лет — с младшей дочерью и женой в Германию. Старшая дочь умерла. Его американский внук после окончания школы отправился путешествовать по Европе и приехал к деду и его семье на пару недель. Они очень подружились и потом годами созванивались и долго разговаривали. Пару лет назад дед Йосиф ушел, и для нас это тоже была большая потеря. Его внучка преподает историю в старших классах и недавно рассказывала на большом семинаре часть этой истории. (Irina Chernyakhovskaya)
Ну, то, что бабушка по отцу не Александровна, а Абрамовна, была не сильно тайна. А вот где могилы родителей и сестры моего деда — мы до сих пор не знаем. Они жили в Костанае, на целине, но дед потом вернулся с семьей в Белоруссию, а остальные так и остались в Казахстане. Что с ними — непонятно… Недавно завеса тайны начала приоткрываться: нас нашла дедова племянница. Может, когда-нибудь съездим, посмотрим на родных. (Светлана Бодрунова)
Не то чтобы семейная тайна, но… В детстве мама говорила, что она училась на одни пятерки, мотивировала меня. Как же я изумилась, когда лет в 12 нашла ее табель с тройками. Обидно не было, но я удовлетворенно отметила, что я-то почти отличница, в отличие от некоторых. (Unikate Uni)
Два года назад я нарыла кое-какие сведения о семье мужа, и он впервые (!) заговорил со своей мамой об истории своей семьи. У нее нашелся документ о том, что отец лишает сына наследства за то, что тот женился на прабабушке моего мужа. Документ 1917 года. Любопытно, что из документов у них сохранился только этот. Любопытно еще то, что у мужа довольно редкая фамилия и все, кто ее носят, — родственники и родом из Серпухова. (Tatiana Bystrova)
В нашей семье украинско-русской при дедушке никогда не ели борщ со сметаной. Лет в 12 я задала резонный вопрос — ну как же так? И мне мама рассказала, что он горел в танке на Курской дуге и после два месяца лежал в госпитале, где единственным средством от ожогов была сметана. С тех пор я ее тоже не люблю. (Дина Боуман-Шоу)
Было откровением узнать, что прабабушка Вера Григорьевна по паспорту была Ревекка… причем остальные родственники свои еврейские имена не скрывали. (Vera Zotikova)
Лет в 20 случайно совершенно, между делом, в разговоре с мамой на кухне за обедом я узнала, что, оказывается, ее старшая сестра — моя тетя — приемная. Забавно, что они внешне совсем не похожи, но я не придавала этому значения, мол, ну природа так кости раскинула. А оказалось, что когда бабушка с дедушкой отчаялись завести ребенка, они удочерили мою тетю, а потом через два года у них родилась моя мама. Мое отношение к ней в связи с этим не изменилось нисколечки, но внутри будто бы встали на свои места кусочки пазла про взаимоотношения между мамой и тетей, между ними с бабушкой, между тетей и ее дочерью: то, что всю жизнь замечала, но в чем словно бы не хватало логического звена. Бабушка всегда одинаково любила и маму, и тетю. И до конца жизни пыталась найти ее биологических родителей, к сожалению, безуспешно. (Юлия Блажукайте)
В доме всегда было огромное количество фотографий, просто невероятное множество. Они были расклеены и разложены по красивым, с бархатными обложками, альбомам, попадались в книгах, лежали в письменных столах, перевязанные лентами. Когда мне было лет семь, копаясь в очередной, до того не известной стопке, на одной из карточек увидела: зима, крУгом стоят люди, впереди моя бабушка очень молодая, дед тоже молодой. А на переднем плане маленький гробик с закрытой крышкой. Я испугалась, положила фотографию на место и никого ни о чем не спрашивала. Лет через 15 только случился разговор с отцом. Так узнала, что у моей бабушки было не двое, а трое детей. Первая девочка умерла в возрасте двух или трех лет, отец точно не помнил, в последнюю военную зиму. А весной была Победа. (Vika Borisova)
Закончив школу, узнала, почему мою бабушку по документам звали совсем не так, как в жизни. Полностью ФИО другое было и год рождения. Потом мама рассказала, что в бабушкиной семье был родственник, психически ненормальный, с уголовным прошлым. Была попытка убийства бабушки, проиграл в карты. Была тюрьма, бабуля выжила. И в милиции ей поменяли все документы, чтоб он ее не нашел. (Sevara Kuryazova)
Я даже не знаю, с чего начать, это очень долгая история, в результате которой у меня теперь есть родня в Брюсселе и генеалогическое древо, восходящее к концу XVIII века. А началось все с форума jewishgen, где я искала что-то о предках (у них очень редкая еврейская фамилия). Мне написала женщина из Брюсселя с такой же фамилией, но сказала, что об отце своем ничего толком не знает, — она родилась в 1940 уже после того, как его отправили сначала в бельгийский концлагерь, а затем в Освенцим. В итоге я долгие месяцы буквально шла по следу этого человека: из Витебска в Невель, оттуда в Ригу, из Риги в Брюссель и дальше, почти до конца. Удивительная судьба обычного человека, попавшего в жернова эпохи. Исправила его имя — оно было неправильно написано — в архивах парижского Мемориала Холокоста, где работаю. Выяснила имена и судьбы его родителей и братьев. И под занавес сумела добраться до белорусских архивов и установить, что да, это моя семья (и заодно получила имена всех своих еврейских предков до восьмого колена (до этого знала только до пятого). До сих пор немножко в шоке от всего этого. С бельгийской семьей собираемся встретиться. (Olga Karaskova)
С 4 класса знала про психическую болезнь моего отца. Маму-отличницу отдали в интернат на год ради устройства личной жизни. И последнее — самоубийство отца моей мамы. А к делу своей прабабушки никак не приступлю. Пока открываю и плачу. (Кузнецова Евгения)
Из справки об освобождении прадеда, Лазаря Залмановича Аронсона, я узнала не только что он был осужден на 20 лет и досрочно освобожден после смерти Сталина, но и что он был уроженцем Креславки, как и скульптор Наум Львович Аронсон. Теперь меня слегка греет осознание родства со знаменитостью. (Евгения Губриенко (Арзангулян)