Иногда мы не понимаем, откуда они взялись. Иногда понимаем, но не можем поверить. Иногда верим, но чувствуем, что тут что-то не стыкуется. Но если и не стыкуется – нам совершенно все равно, потому что история этих вещей давно стала нашей личной историей. И пусть в некоторых из этих вещей давно нет никакого практического смысла – мы не готовы с ними расстаться. Огромное спасибо всем, кто поделился с ними рассказами о своих вещах с историей.
Мячик-прыгун такого космического цвета… В детстве выменяла на конфету, мама сохранила, через 30 лет привезла мне в подарок внуку. Смотрю на него и почему-то слезы наворачиваются. Как я его любила! (Надя Кинькова)
В гардеробе, пожалуй, только две вещи с историей — теплый махровый халат, в котором ходила бабушка, беременная моей мамой, и папин «хемингуэевский» свитер. Халат безразмерный, и я, взрослый мужик, отлично в него влезаю — в нем так уютно зимой после душа сидеть на диване с книжкой. Свитер — шерстяной, зимний, с воротником под горло. Он, кажется, еще из тех времен, когда Папа Хэм был жив и здоров. Этой зимой я отрастил наконец бороду, подходящую по стилю к папиному свитеру. (Модест Осипов)
В моем гардеробе есть флаг комсомольской организации, которую я возглавляла когда-то. Мне его отдали, когда делили имущество комсомола, и про меня, видишь, вспомнили. (Maria Po)
У меня есть платье, мамино, чехословацкое. Она его носила, когда была мною беременна. Тогда такие платья было очень сложно достать, но работникам лесозавода иногда перепадало. Платью уже 40 лет, а до сих пор красота — и как будто не стареет вообще. Я тоже его в беременность носила. (Anna Kuznetsova)
А у меня есть старый подстаканник, серебряный. Стакан к нему подобрать не могу. (Камилла Мандзюк)
Унаследовав квартиру, разбирала бабушкины вещи и нашла плащ. Вылитый плащ эксгибициониста — черный, длинный, с большими карманами. Бабушку я никогда в таком не видела, поэтому решила, что плащ дедушкин (он умер гораздо раньше и был довольно низеньким), и при случае отдала очень высокому другу. Эксгибиционист из него получался отличный. Потом я влилась в тусовку людей в черных одеждах, поняла, что так ходить не стыдно, и забрала обратно, так что теперь я сама — гордый «Черный плащ». (Tonya Nikishyna)
У меня в шкафу до сих висит красное шелковое платье, сшитое на выпускной по моему эскизу. Оно пережило восемь переездов, ему 17 лет, и оно до сих пор выполняет важнейшую функцию. Каждый раз, когда мне кажется, что я ужас как поправилась, я его надеваю и успокаиваюсь: мое выпускное платье мне ВЕЛИКО(вато). (Виктория Мартынова)
Рыжеватого цвета классический английский однобортный пиджак. Я его выцепил чуть меньше тридцати лет назад из огромного мешка с секонд-хэндом, привезенного на склад, где я подрабатывал. С тех пор он со мной, хотя пришлось ему поменять подкладку. (Александр Музланов)
Случайно купленные в секонд-хэнде ковбойские сапоги по середину икры. Из мягчайшей кожи, по некоторым признакам — сшитые на заказ. На мою не очень стандартную ногу они сели как перчатка. Я их таскал лет десять, регулярно ремонтируя, но все-таки они умерли, о чем я до сих пор жалею — удобнее сапог у меня не было. (Александр Музланов)
В далеком 1980 году моя бабушка умудрилась съездить в гости к сестре в Израиль. Мои родители использовали ее отсутствие, чтобы устроить мне младшую сестру (жили мы тогда очень тесно). Узнав об этом, бабушка купила в Израиле чудесную желтенькую блузку для беременных. Но пока она вернулась, в Литве оказался сентябрь, и летняя блузка уже была не по сезону. Мама ее так и не успела надеть. Надо ли говорить, что в 1990 году она вернулась в Израиль насовсем и была извлечена из контейнера чуть ли не через двадцать лет — в честь уже моих беременностей. Я ее носила с удовольствием, она очень милая. (Sivan Beskin)
Шерстяная вязаная кофта. Звучит примитивно, но на самом деле там плотная узорная вязка, красивый рыжий оттенок, элегантный узор на полочках, связанных не снизу вверх, как обычно, а справа налево. Короче, скорее жакет. Эстонская вещь 1956 года, которую моя бабушка подарила моей прабабушке по поводу рождения моей мамы. А прабабушка подарила ее мне, когда я была подростком. Носила в универ, тщательно восстановив пару прохудившихся мест, потом выросла, но кофту не выбросила. (Galyna Puzyrna)
Бабушка в 50-е работала в Германии в госпитале и привезла оттуда двусторонний драп: мелкая серо-белая клеточка и крупная, прочерченная белым по серому. Купила просто от изумления, что такое бывает. На родине отнесла знаменитому в городе портному, долго договаривалась о приеме. Тот поглядел на ткань и сказал: «Я вам сошью пальто. И это будет пальто-мечта». Пальто вышло нездешнее: оверсайз, реглан, двустороннее, с одной стороны в мелкую клеточку, с прорезными карманами и крупными пуговицами, с другой в крупную, с карманами накладными и на супатной застежке. Пришел на работу в одном, уходишь в другом — мечта. Пальто носила бабушка. Носила моя мама, будучи мною беременна. Через двадцать лет его нашла в шкафу я и тоже стала носить. Оно было вне моды, само по себе, настоящий statement. Можно было бы и сейчас носить, но мама отдала его в краеведческий музей. Вещь с историей, как-никак. (Екатерина Ракитина)
10 лет назад я жила с мужчиной, и он постоянно выводил меня на какие-то тусовки, но у меня не было подходящей одежды. Я вечно одалживала вечерние платья у подруг. И вот когда я ушла от него, я купила черный атлас и черный бархат и заказала у портнихи пышное черное платье в пол с разрезом, с голыми плечами, и к нему жакетик-болеро из бархата с атласным воротником. Потом было всякое, молнию на спине пришлось переделать в шнуровку, например. Временами платье на мне категорически не сходилось. На четвертом месяце беременности я попросила подругу, и она сделала фотосессию меня в этом платье, хотя застегнуть на спине его я уже не могла. Боялась, что после беременности я уж вообще никогда его не смогу надеть, мало ли как изменится мое тело. Я не надевала его уже несколько лет. Но это платье и сейчас для меня символ свободы и большой любви, которая случилась у меня, когда я его шила и ездила на примерки. Эта любовь кончилась тоже, а любовь к платью осталась, хотя оно выглядит примерно так, как представляют себе принцессинские платья маленькие девочки. Только черное. (Софья Лебедева)
У меня с 14 до 37 лет не менялся размер одежды, поэтому подростковые вещи просто свозились на дачу и оседали там в многочисленных шкафах и тумбочках. Были одни любимые джинсы, такой рабочий джинсовый комбинезон, купленный в Израиле в 14 лет, славно поношен, забыт, во время первой беременности почти не снимался, перешел в разряд рабочей одежды, потом через 10 лет снова выкопан в закромах, выстиран и славно поношен еще 9 месяцев. Сейчас опять лежит в дачной тумбочке, еще сто поколений могут сквозь чащу продираться. (Людмила Кнеллер)
Из вещей с историей в гардеробе только скелет. (Max Signae)
Обалденная лоскутная цыганская юбка в пол, с кривым подолом, но совершенно магическим действием на мужчин. Куплена 17 лет назад за 90 рублей в секонде на рынке, терялась в багаже, объездила несколько стран со мной, до сих пор ношу с удовольствием. (Людмила Кнеллер)
Немецкая болоньевая шляпа вишневого цвета, купленная в городе Вильнюсе в 1987 году: температура в середине июля опустилась до нетипичных даже для Вильнюса +9, надо было утепляться, а тут в центральном универмаге выбросили (здесь же все понимают это слово?) вот такое чудо. Не выцвела, не линяет при стирке, сохнет за минуты. Все эти 32 года великолепно сочетается с любыми пальто и куртками. (Lyubov Karakuts)
«Привозная» греческая блузка с вышивкой. Помню, что я в ней вступительные экзамены сдавала. В 1984 году. Раз в год летом надеваю… (Юлия Маркеева)
В 2009 году на мой день рождения мы с мужем поехали в Краков. Город заворожил и влюбил в себя с первого взгляда. Эта влюбленность перешла в кипучую страсть, когда в местном торговом центре я увидела их — кирпично-рыжие сапоги, идеально севшие на мою широкую стопу 42-го размера. Найти обувь по размеру, которая при этом еще и выглядела бы красиво, для меня было невообразимой редкостью и невиданным успехом. «Боже, — подумала я, — в этом городе есть все, что мне нужно для счастья! Вот бы мы жили здесь…» И шесть лет спустя, по совершенно случайному стечению обстоятельств, мы переехали в Краков. Естественно, первое, что я упаковала, были мои краковские сапоги, которые до сих пор служат мне верой и правдой. (Katerina Vasilyeva)
Был в детстве сарафанчик белый в тонкую полоску с красным кантиком и пуговками по левому боку, а на кармашках вышиты цветы гладью. Так его любила, прямо до безумия какого-то. Никому из родственников, у кого подрастали девочки, не позволяла его отдавать, прятала его, никакие уговоры мамы не помогали. Сохранила — и наряжала в него свою дочку. Теперь опять лежит, никому не отдам! (Zhanna Myasnikova)
Есть у меня даже не вещь, а целый комплект (наверное, как у многих женщин). Свадебный. Я категорически не хотела «как у всех», то есть эдакую «бабу на чайник». Вообще хотела брючный костюм. Но ни в одном салоне не было даже намека. (Екатеринбург, 2005 год). Шила на заказ — платье в стиле тридцатых-сороковых с пиджаком а-ля Шанель. Этакий гламурный кэжуал. Рассчитывала потом носить на официальные мероприятия. Но… забеременела сразу. Потом уже не влезала в груди, а после вторых родов — вообще. Висит все (платье, пиджак, перчатки, туфли и даже трусы). Надеть сейчас могу разве что перчатки. Но мечта ж. Классика. (Юлия Сегаль)
В моем шкафу висит Костюм. Румынская вещь необыкновенной элегантности, купленная в 1989 году в Москве перед отъездом в Израиль. Магазин на Кузнецком мосту, кажется, «Татьяна» или вроде того. Я его надела в свой первый «выход в люди» в Тель-Авиве. Одна старая леди Костюм тут же оценила, а по поводу его румынскости надменно сказала: «Конечно же.Так было всегда — сегодня в Париже, завтра в Бухаресте». И вот уже 30 лет я стреляю этой шикарной зауженной юбкой и длинным пиджаком в наших холеных бабушек и еще ни разу не промахнулась! Ни за что его не брошу. (Lena Zhuravsky)
Я работала в одной крупной компании, в IT-отделе. Долгое время мы сидели в отдельном здании, и никакого дресс-кода не ведали, а потом нас перевели в главное представительство. Оно такое было, все на пафосе. А у меня были кожаные штаны. Радость моя и гордость. Скрипели при ходьбе, обтягивали зад, подбирали брюхо. Кул.
Завхоз представительства при виде этих штанов бился в истерике. Уж не знаю, почему из всего моего гардероба именно штаны его так бесили. Он наш отдел вообще ненавидел, но мы никак ему не подчинялись, и на каждую претензию весело слали *** (в пеший эротический тур. — прим. ред.). Однажды он поймал меня в коридоре и зловеще прошипел: «На будущей неделе сюда приезжает Главный Босс. Увидит твои штаны — и вылетишь с работы!» Мы решили не рисковать и походить в «приличном виде». Но босс прилетел раньше времени. И вот иду я, беды не чуя, через столовую, а за столом сидит Сам! Я так уважительно — здрассььь, и в дверь шмыг. И слышу вслед бас:
— Эти, что ли, штаны?
— Эти, Иван Иваныч, эти, — лебезит завхоз.
— *** (Поразительные. — прим. ред.) штаны!
И больше ко мне с этим вопросом никто не приставал. (Lilith Wolf)
Есть у меня плащ, который я до сих пор ношу, лет пятнадцать уже, наверное. Ничего ему с годами не делается, фасон мне нравится, к тому же есть у него своя история.
Дело было в те времена, когда плащ уже слегка утратил цветение юности — год или два ему было. И вот приехал в наш город рок-музыкант, перед которым я просто благоговела (да и до сих пор трепещу, чего уж там). И меня в антракте концерта с ним познакомили — прямо на улице, куда я вышла покурить. И когда этот прекрасный во всех отношениях человек ушел готовиться ко второму отделению, я чуть ли не завопила стоящей рядом подруге: «Я этот плащ никогда не выкину — меня в нем N обнимал!» И не выкинула, хотя с тех пор N обнимал меня (исключительно приветственно и на своих концертах) в самых разных одежках… (Юлия Боровинская)
А у меня до сих пор есть каракулевая шуба моей прабабушки, которую перешили под мой размер, когда мне было лет 25. Не ношу ее по идейным соображениям (каракуль уж больно неэтичное дело) и потому что живу в месте, где не бывает так холодно. Но прабабушка ходила со мной в этой шубе гулять, когда мне было 8 лет, и каждый раз, что я вижу в шкафу этот каракуль, я вспоминаю, как вот за этот рукав я держалась, когда мы переходили дорогу к магазину, где она по секрету от моих родителей и бабушки с дедушкой покупала мне огромные плитищи развесного шоколада. (Дарья Богданова)
Такая вещь есть у моей давней подруги. Году так в 85-м я ей позвонил, поинтересовался, чем она занимается, и услышал: «Шубу брею». Из некондиционной бабушкиной шубы при помощи бритвы получилась остромодная дубленка. Ну… почти. Это странное создание хитрой бедности, насколько я знаю, живо до сих пор, и висит на почетном месте. В чулане, но все равно на почетном месте. Потому что такое не выбрасывают. (Yuri Tarnavskiy)
В 98-м я работал на американскую обувную компанию (Wolveverine), владевшую марками Caterpillar и Hush Puppies, и должен был в офисах носить только их обувь. На лето я купил себе 43-го размера сандалии на толстенной подошве — по полкило каждая, на два размера больше, чем надо. Это просто неубиваемые вездеходы, в которых я со своим плоскостопием мог по 6-7 часов на ногах в поездках по городам/музеям/паркам нарезать. Больше чем надо — это чтобы никто на ноги не наступал, ну и с раскачки любая дверь как тараном. Штопаные-перештопаные, латаные-перелатаные, но так и не сдавшиеся. Скоро снова в них влезу, 22-й сезон. Таких не выпускают больше. Горжусь. (Егор Чащин)
Пара высоченных ботинок нежно-медового цвета, выставочных, невозможных к носке в Москве. Болтается по шкафу, вынимается раз в сезон, слышит тяжкий вздох и убирается назад. И мягчайшие свекольного цвета мокасины из свиной кожи — если работаю в офисе, живу там только в них. На улицу сложно — как босиком, а в помещении непередаваемо. (Егор Чащин)
У мамы было платье из черного жатого шелка по моде 59 года: в талию, с пышной юбкой чуть ниже колена, декольте, рукава три четверти. Я в нем, учась в 9 и 10 классе (70 и 71 годы), два раза ходила на новогодние маскарады в Архитектурный институт. Один раз в образе итальянской цветочницы, с красным шнурованным корсажем, в белых чулках и с корзинкой цветов. А второй раз — в образе барышни XIX века, с прической, перчатками, бусами и настоящим веером из страусиных перьев. (Ирина Солодухина)
У меня есть шерстяная накидка — недоплаток, перешарф, изначально белый, сейчас цвета темной слоновой кости, ажурный, теплый. Зимой 1931-1932 года моя прапрабабушка связала его моей прабабушке, беременной моей бабушкой. В него потом в беременность кутались и бабушка, и мама. Когда я в свои 37 уже за океаном вышла замуж и забеременела, мама привезла платок мне. Шерсть крученая, жестковатая, я надеюсь, проживет еще поколение — у меня тоже родилась дочь. (Christine Tina)
У меня была жилетка, нет, не так — Жилетка. В начале 90-х ничего не купить, но был журнал «Бурда» и папин старый пиджак. Я по всем правилам пиджак распорола, и из рукавов и спинки сшила себе жилетку. И носила ее лет пять или семь и в пир, и в мир. Нравилась себе в ней невероятно. Но, к сожалению, организм начал набирать вес, и пришлось вещь отложить в сундук, а потом она потерялась. Но ничего прекраснее у меня так и не было. (Julia Pankratova)
Детское, желтое с белым, верблюжье одеяло, немного шершавое, очень теплое и бесконечно родное. Когда приезжает мой внук, оно занимает почетное место в детской кроватке, согревая уже третье поколение: меня, двоих моих детей и его. Верю, что и правнуки будут видеть только добрые сны под этим желтым с белым верблюжьим одеялом. (Елена Меркушева)
Эти белые джинсы моя подруга купила в свою первую поездку в Нью-Йорк. Настоящие Американские Белые Джинсы — невозможно не купить! Но с практическим использованием как-то не срослось: они несколько лет провалялись у нее в шкафу. На меня они налезли, но я могу надеть их только единожды, потом всегда приходится стирать. Так и ношу уже лет пятнадцать, выгуливая раз или два в году. Специально в жаркую погоду — чтобы пошел дождь. Он всегда идет, когда я их напяливаю. (Russell D. Jones)
У меня есть майка с логотипом CCAC (California College of Arts and Crafts), который закончила жена, вскоре после того ставшая бывшей. На нью-йоркской съемочной площадке арт-фильма “Swimming to Cambodia”, где я ассистировал режиссеру Джонатану Демме, решил повернуться к нему спиной, вручил фломастер и попросил подписать именно ту майку. Он написал Hey Paul! JD, причем из последней буквы сделал рожицу с пучком волос сверху, как тогда, в 86-м, носили. Что-то мы покупали через месяц с бывшей уже женой проездом в НЙ, на Бродвее. Я должен был разоблачиться до майки, той самой, не удержался и похвастал автографом. Заметил на ее лице мгновенно промелькнувшую зависть, что ли. Дело было, понятно, лет за пять до «Молчания ягнят», но все же очень кул и по-даунтанному статусный был наш Джонатан. Вот, ее же майкой, получается, «уел» бывшую подругу жизни. Майка при мне, не стирал ее ни разу, но автограф, увы, стерся. (Pavel Lembersky)
В 90-м мне было 17, я была беременна и работала в медцентре завода ГАЗ. По договору с китайцами только для заводчан были открыты торговые точки, где можно было купить товары по спецталонам, сумма зависела от статуса работника. Мне хватило на крошечную кроличью китайскую шубку. Тогда я даже не знала, что у нас будет девочка. Качество оказалось отличное — шубка семь лет пролежала на балконе, затем дочка ее носила года три, потом вторая дочка носила столько же, кролик почти не облез. До сих пор у нас хранятся пара помпонов, которыми играют очередные котята. (Марина Александрова)
Платье в пол из нежной вискозы с анималистично-мозаичным принтом и поясом из бечевки, самое красивое в моем гардеробе. Шесть лет назад я увидела пост в фб о том, что моя знакомая, талантливая девушка-дизайнер, лежит в нейрореанимации с переломом шеи. Что-то екнуло, и, хоть мы не были особо близки, я приехала ее навестить. Она была парализована ниже шеи, на ИВЛ, но в сознании, и даже могла разговаривать. Я стала ездить к ней все чаще, практически каждый день — научилась болтать обо всем подряд, делать массаж, кормить, помогать мыть и менять белье, приносить интересные сериалы на посмотреть. Мы очень сблизились. Но через три месяца у нее развилось воспаление легких и она умерла. В память о ней мы с друзьями организовали показ ее дипломной коллекции одежды — собрали все материалы и эскизы, отшили одежду, пригласили моделей, нашли ее любимый трек, под клип на который и создавалась эта коллекция. Пригласили всех друзей и близких. Вещи после показа продали, деньги отдали ее маме. Одно платье осталось у меня — вот это самое. Красивое, нежное. В нем — память и кусочек души. (Анна Платэ)
Платок моей украинской прабабки. Был подарен ей на свадьбу с моим прадедом и почти всю ее долгую жизнь лежал новый в комоде. Шерстяной, белый, с аляповатыми цветами. Она подарила мне его в нашу последнюю встречу. Мне было 13, и до 25 я этот платок носила — сначала в школу, потом в училище, на работу… Я бы и дальше его носила, но неудачно постирала и цветы «поплыли», а сам платок стал сливочного цвета. Прабабушка умерла, когда мне было 18. С тех пор я растеряла много вещей, но этот платок переезжает за мной в другие квартиры и города, торжественно лежит в шкафу. (Анна Бондаренко)
У меня был в раннем детстве дождевик, крошечная оранжевая курточка. Купили мне ее в Вильнюсе. Попав впервые в дом к своему будущему мужу, я обнаружила на вешалке повзрослевшего клона моей детской шкурки. И даже этикетка была такая же, только размер, естественно, не совпадал. Немного обалдев от находки, я, конечно же, замыслила злое! Совершив подмену, подвела бойфренда к дождевику и потребовала примерить его. Надо ли рассказывать, что было с человеком? А как я пучила глаза, чтобы не заржать? И вот уже лет 15 курточки висят на одних плечиках у нас в шкафу. (Евгения Демьяненко)
У меня лежат бабушкины серьги с огромными гранатами. Знаю, что кусок граната, который в этих серьгах, бабушке подарил поклонник-физик. Физик умер от лучевой болезни молодым. Эти серьги — и память о бабушке, и источник радиоактивного юмора: мол, шкатулочка из свинца, золото не то, чем кажется, и вообще. Бабушки не стало, когда мне было три с половиной, но я запомнила тяжеленные серьги, седую челку, голос.. Иногда думаю переделать их в пару кулонов, чтобы носить с собой. (Наталия Горелик)
Бордовый велюровый свитшот. Год 1983-85, клянчила мамин, чтоб нарядиться куда- нибудь. Просто лежит в комоде в дальнем уголке. Мамы уже 7 лет нет в живых. (Julia Shvedova)
У нас с мужем есть американские джинсы-индпошив, сшитые по мерке в 90-х подпольным портным. Как мы их любили. И ничего им не сделалось. Шились с двух примерок и стоили охрененные 150 рублей. Клиент выбирал фурнитуру, форму задних карманов и ткань на свой вкус, поэтому мои «Ливайсы» с карманами от «Ли». Еще есть кожаная куртка — мозаика, собранная из черных и коричневых кусочков старых курток. Какая-то мастерица сострочила из них куртку-бомбер. (Kira Blumbergs)
Прадедовы часы, которые я ношу. Их никогда не носил мой дед, не стал носить отец, я вообще об их существовании узнала не так давно. Пилотская «Омега», как мне сказали в их магазине, скорее всего, 1944 года. Поляк-инженер подарил их моему прадеду «за спасение жизни». У него ничего не было, поэтому он просто снял их с руки. Подробностей, что именно прадед сделал, сам прадед никогда и никому не рассказывал. (Lala Greengoltz)
Удивительное красновато-коричневого цвета (цвета свежих орехов арахиса) французское пальто. Его, когда я была на втором или третьем курсе, перепродали мне наши хорошо одетые родственники, работавшие от АПН в Париже. То есть когда оно до меня добралось, оно уже было, технически говоря, сэконд-хэнд. В советской Москве это пальто смотрелось каким-то верхом небрежной европейской элегантности. Помню, как аргентинец, с которым я работала переводчиком, заметил: мол, говорят — в СССР ничего нет, а ты одета, как в Европе! Оно стало неотделимо от меня, уехало со мной в США, и сноса ему нет. Мне нравится, что мы оба с ним параллельно стали винтажом. Только муж, хотя и привык к нему, как и все, продолжает презрительно называть его «your pink coat». И никакое оно не pink! (Julia Trubikhina)
В лихие девяностые парень купил мне дорогущие колготки! Мои первые после тех, отвратительных, собирающихся мелкими морщинками, — мои первые шикарные блестящие колготки! Я их так берегла, что надела всего раза четыре. Потом были другие — крутые и блестящие, о которых уже не помню. Но мне 50 — и в потайном уголке гардероба у меня хранятся те самые, первые. (Елена Лапшина)
Футболка дивного кофейного цвета, на груди три слоника, вышитых шелковой нитью того же цвета. Взяла ее поносить у лучшей подруги, так шмотка у меня в шкафу и осела. А на третьем курсе радиоуниверситета я в этой футболке пошла на пересдачу по экономике, кажется (или чему-то еще такому же безнадежному в нашем суровом вузе). Летняя сессия, большая аудитория битком, должники со всего потока, никому эта экономика никуда не вперлась на факультете электроники, суть мероприятия сводится к мучительному выуживанию из наших распухших от микроэлектроники голов пары фраз про экономику, чтобы с грязной совестью поставить в зачетку «удовлетворительно» и никогда больше нас не видеть. День обещал быть долгим и душным, на препода — молоденького парня — было жалко смотреть. И вот я со своим листочком иду сдаваться. В листочке какой-то абсурд и сейчас будет нудная процедура натягивания на трояк. Экономик посмотрел с отвращением в мой листочек, поднял голову, просветлел и сказал, кивнув на футболку: «Ирина, а вам слоники счастье приносят?» Отправил меня в деканат за ведомостью, а когда вернулась, накорябал в зачетке «отл.». Фраза про слоников у меня прижилась, футболку храню как свидетельство редкого проявления живого и человеческого в моем жутковатом вузе. И на счастье. (Вася Южная)
В период жениховства мой будущий муж переехал ко мне с двумя чемоданами. Один из них он не разбирал, ничего оттуда не доставал. Чемодан просто стоял посреди комнаты и покрывался пылью. Спустя месяц я решилась поинтересоваться у жениха, а что в чемодане-то. Трусы, застенчиво ответил мой мужчина. А что не носишь, спросила я. Это школьные, пробормотал он. (Мадам Добра)
Моей бабушке кто-то из ее родни подарил теплые такие носки, а она говорила, что ей уже ничего не надо, и все пыталась передарить нам (внучкам). Я, чтобы не обижать, забрала эти толстые теплые носки, они валялись у меня в комоде, носить я их не собиралась, а выкинуть почему-то не могла. А потом бабушка умерла, мы уехали в Штаты, и почему-то я взяла с собой эти носки, хотя выкинула и оставила половину хорошего гардероба. Зимой они мне попались глаза и я подумала, что они могут быть теплыми гольфами — теперь я их ношу и думаю о бабушке. (Елена Зорина)
Моя бабушка зимами с огромной скоростью вязала тоннами шерстяные носки всем своим детям и внукам. Бабушки нет уже 8 лет, а носки (горы) остались. Выбросить рука не поднимается. (Oksana Pustovaya)
Шкатулка. Ручная работа. Резьба по дереву. Незамысловатая «Татьянка». Странного цвета морилка. Болотно-зеленая и грустная. Как и история с подарившим. (Анна Смирнова)
Голубая кофточка на пуговицах из «Панинтер». Первая вещь, купленная мной себе самостоятельно (не с мамой). 2001 год, я только-только приехала в Москву учиться, получила первую стипендию (аж 750 рублей), и соседка по комнате предлагает мне поехать в «классный магазин», и мы едем, и там я вижу эту кофточку. Ну что сказать, на фоне гламурных модниц журфака я в голубой кофточке из «Панинтера» выглядела так себе. Приличных вещей (и вообще вещей) у меня было немного, так что кофточка примелькалась всем моим одногруппникам. Наверняка и сейчас, вспоминая меня, они вспоминают и эту кофточку. Но долгое время спустя, когда в гардеробе появилось много других вещей, я не могла расстаться с ней, любимой. (Мария Парфенова)
Храню все, что шила сама. Технически это было слабовато, но по креативу на уровне haute couture. Брала базу из Burda Moden, дорисовывала рукава, подолы, воротники. В общем, был у меня один костюм в конце 90-х. Увидела я идею на фото с показа Шанель, и она прочно засела в голове. Когда спустя несколько лет на каком-то пыльном складе тканей я увидела прекрасную полосатую ткань (черно-серая тонкая полоса), я ее схватила, долго кулемала, обтачки делала — и получился костюм тройка: брюки, топик и жакет. Венчали творение фарфоровые ручной работы пуговицы, которые я купила на выставке в ЦДХ. По тем временам это был вышак по всем показателям. Но главное в костюме была не история создания, а то, какое магическое действие он производил на мужчин. Если я хотела уйти с вечеринки с мужчиной — доставала этот костюм. И ни в коем случае не доставала, если мужчина наличествовал и нужно было сохранять верность. (Татьяна Гинзбург)
1956 год, мне четыре, на лице какая-то болячка. Сестра моей бабушки, фельдшер и травница, сделала мазь, все быстро прошло. Брат родился в 1965 г, через 4 года лечили этой мазью уже его, буквально соскребали со стенок последнее. Храню эту банку в шкафчике, не в холодильнике, пахнет шоколадом. Все три дочери ее были врачи, но этот рецепт утерян. (Ирина Чистова)
Лифчик. ГДР-овский лифчик из тянущейся ткани, не сетки, но чего-то подобного. В девичестве розовый. Он вырос со мной от нулевого размера до DD, меняя цвета. Сначала стал грязно-белым, потом грязно-голубым, потом, окончательно — грязно-серым. Приехав в Израиль, в первый же день я пошла и купила себе нормальный лифчик. Очень унылый по нынешним временам, но тогда он казался мне совершенством. Мне все казалось совершенством в плане лифчиков моего размера. Единственное, о чем я жалею — что тот ГДР-овский выбросила прямо в магазине. И до сих пор мне страшно тяжело выбрасывать нижнее белье. Усилием воли заставляю себя. Спустя десятилетия стало легче, но этому предшествовала немыслимая работа над собой. (Alisa Nagrotskaya)
Платок из верблюжьей шерсти, в котором бабушка была в ссылке в Казахстане. И туфли, которые дедушка по собственным эскизам заказал у мастеров на обувной фабрике перед блокадой. Он погиб в 1942, а это, его часы и письма — все, что осталось. (Alisa Nagrotskaya)
Сиреневая блузка — трикотажная безрукавка с капюшоном и глубоким вырезом (который я зашивала, иначе совсем разврат). Она была куплена лет десять (если не больше) назад, я в ней ездила подавать заявление на развод и с тех пор объявила ее счастливой, долго носила, а когда страшно похудела, купила внезапно в аутлете такую же на несколько размеров меньше, но ту не выбросила. Она до сих пор носит запах московских пожарищ 2010 года, нитка, стянувшая вырез, истлела и порвалась. Вот сейчас я ее снова зашью и буду носить. Она приносит мне удачу, а сейчас такой период, что мне очень хорошо, но удача не помешает. (Елена Пепел)
Мамина свадебная шляпа а-ля Миледи из «Трех мушкетеров», только белая. Фоткаюсь в ней, когда приезжаю к родителям, даже хотела ее на свою свадьбу надеть, но закрутилась и плюнула. Мама очень не хотела выходить замуж в популярных тогда «похоронных», как она выразилась, веночках, и откопала эту шляпу аж в комиссионке. (Olga Prikolova)
Тридцать лет назад мама связала мне шерстяную жилетку из остатков разноцветной пряжи, очень длинную и теплую, она налезает на любое количество свитеров и подходит практически ко всему. Прошла со мной множество испытаний, кроме, пожалуй, медных труб. Лучше всего она смотрится с толстым шерстяным свитером, который моему папе его родители, мои бабушка и дедушка, подарили на 16-летие, то есть в 1955 году. Эти вещи все еще живы и носятся. (Yolka Greengold)
Кружевная накидка, вологодская. Подарена мне отцом на выпускной в МГУ. Мамин костюм, в котором она была на моей свадьбе. Сарафан в русском стиле, сшитый по моим эскизам, с кружевами. Ездят за мной по миру. (Nadezda Nadia Lupacheva)
У нас есть кастрюля, которая была куплена моими родителями еще до моего рождения, а мне больше пятидесяти. Ее ссылали на дачу, относили в подвал, но потом доставали, чистили и варили в ней еду. Старая, мятая и очень удобная. Я с ней готовить училась. Особых историй про нее нет, она сама история, как Пугачева с Лещенко — сколько себя помню, столько они и есть. (Елена Орлова)
Я очень люблю эпатаж, но в обычной жизни себе его, понятное дело, не позволяю. Есть у меня лет двадцать назад привезенная из Турции куртка, в которой прекрасно все — она лаковая, черная, с обильным меховым воротником непонятного происхождения и широким поясом, утягивающим талию в рюмку. В ней я похожа одновременно на Королеву челночников, Строгую госпожу и проститутку из Гарлема. Обожаю! Даже иногда ношу. (Ana Filich)
Уже нет. Это было самое начало 2000-х, я тогда развелась с мужем и страшно переживала по этому поводу, не понимала, как теперь буду жить одна с сыном. Ревела. Надо сказать, что бывший вывез из квартиры много чего, соседи думали, что мы переезжаем. И весной, разбирая вещи, я вдруг нашла его плавки, синтетические, какого-то оранжево-красного цвета. И я их зачем-то сожгла. На кухне, в раковине. Воняло страшно и раковину пришлось отмывать! Поступок необъяснимый, стыдный слегка. Так что нет тех плавок. (Оксана Смаровоз)