Что страшнее, когда тебе восемь лет – «Тим Талер» или Стивен Кинг? Выясняется, что это дело совершенно индивидуальное. Четвертая часть нашей подборки о страшных книгах из детства (вот часть 1, часть 2, часть 3) построена так, чтобы сравнить наши воспоминания о «королях ужаса» – и наши воспоминания о совершенно безобидных, казалось бы, текстах, по сей день заставляющих некоторых из нас проверять, никто ли не прячется с вечера у нас под кроватью. Огромное спасибо художнику и фандрайзеру Кате Бермант, писателю Алексею Моторову, художнице Кате Флоренской, режиссеру Жене Беркович, галеристу Юлии Тавризян, поэтессе Сиван Бескин и всем-всем, кто поделился с нами историями.
*
«Убивает все живое»: истории о королях ужаса
«Маска красной смерти» По… Жуть. Прочла и не могла встать с дивана. Пока родители не пришли с работы. (Катя Бермант)
Я очень рано начала читать, в три с половиной. Поэтому к шести папа решил, что я вполне дозрела до По. Одновременно было решено заняться моим образованием в области изобразительного искусства. Для этого был вынут из закромов огромный альбом Босха. На ночь я читала про обезьяну, которая, прыгая по трубе, режет всем горло, а воскресным солнечным утром мне выдавали альбом и пару часов на осмысление очередной картины. Короче, нервное было время. До сих пор в моей голове живет персонаж, птица на одной железной ржавой ноге, которая, естественно, огромна и убивает все живое. (Елена Тимина)
Дракула Брэма Стокера! Ложась спать, я заворачивала его в покрывало, клала в шкаф и запирала, чтобы он не вырвался на свободу ночью. А мне было уже больше десяти. А потом у меня сменились клыки, и постоянные выросли острые такие. По ночам мне снилось, что я просыпаюсь вампиром и выпиваю кровь всей моей семьи: сама от себя в ужасе, но не могу остановиться. (Екатерина Романова)
На даче валялась книжка с оторванной обложкой, без начала и конца, там был кусок рассказа про то, как человека замуровали в стене, в каменном заборе, прямо на оживленной улице, но он остался жив и только тихонько звал на помощь прохожих, а они не слышали в уличной суматохе, и проходили годы, кареты сменялись автомобилями, а стена так и стояла, и люди мимо шли, а человек внутри все так же звал на помощь. До сих пор не знаю ни автора, ни названия, ни чем кончилось…. (Oxana Ladich)
Очень зря я в семь лет прочла «Песочного человека». Но на красивой льняной обложке готическим шрифтом было «Сказки Гофмана». Кошмары снятся до сих пор. (Se Alexandra)
Мне было двенадцать, и мы с мамой поехали в санаторий под Калининградом. Кажется, на десять дней. Или на две недели. И я взяла у старшего брата сборник рассказов По. Понятия не имею, что меня в них привлекло, кроме того, что абсолютно все вещи старшего брата были тогда для меня невероятно круты. Свою ошибку я поняла уже в поезде… В общем, «Колодец и Маятник» – не очень страшный рассказ. В конце концов там все ужасы – понятные и физические. А вот «Чёрный кот» и «Сердце-обличитель» – просто кошмарны. Я постоянно представляла этого старика и его отвратительный птичий глаз, который следит за мной… Или как меня замуровывают в стене… И самое страшное, что больше мне было нечего читать. И я все эти дни разрывалась между тем, что не читать – скучно, а читать – страшно. И что если уж начала читать – не знаешь, что там будет дальше. И стараешься как-то окинуть страницу взглядом, пропустить что-нибудь, ни в коем случае не вчитываться, не перечитывать, не обращать внимания… А потом снова открываешь один и тот же рассказ в третий, четвертый раз. Больше-то читать нечего. Давай еще раз про погребенных заживо. (Daria Amirkhanova)
Стивен Кинг «Лангольеры» – рваная бумага определенным образом… «Солнечный пес» и «Кладбище домашних животных». (Светлана Морева)
Э. По.«Убийства на улице Морг». В шесть лет как прочитал, так начал бояться, что из-за любого угла выпрыгнет орангутан и перережет мне горло бритвой. Он мне везде стал мерещиться. Потом отец отвел меня в Дарвиновский музей, показал чучело орангутана, огромного, косматого, с клыками. Я час провел у этой витрины, и как ни странно, почти сразу фобии мои прошли. Орангутаны почти сразу стали любимыми животными. (Моторов Алексей)
Мне было восемь, я попросила маму кремировать меня после смерти. Сразу. Эдгар По «Заживо погребенные» (Алла Гордон)
Страшно пугал меня Всадник без головы, так и видела его в темноте, он сидит на черной лошади, а голова сбоку… (Susanna Isahakian)
Сборник По, выпрошенный мной на тринадцатый, кажется, день рожденья, в котором самым страшным мне показался рассказ «Береника». (Katya Florenskaya)
«Дракула» Брэма Стокера в девять лет. Ледяная жуть приходила с наступлением ночи. Боялась засыпать, все время смотрела на окно – вдруг уже кто-то ползет за мной по стене. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, наматывала все свое одеяло вокруг шеи и, дрожа, засыпала. До сих пор так и сплю, привычка. Пока еще никто не прокусил. (Аля Петрова)
Лет в десять прочла повесть «Вампиры» из четырёхтомника «Антология ужасов» (твердый глянцевый переплет, газетная бумага, а на корешках каждого тома буква, чтоб вместе складывалось У Ж А С). Спать не могла неделю, и до сих пор липким ужасом пробирает, как вспомню. Б-р-р-р-р. (Elena Pospelova)
Когда мой отчим в 23 года стал счастливым обладателем двух пятилетних и довольно буйных дочек-двойняшек (то есть нас с сестрой), у него в первый год совместной жизни была задача водить нас домой из садика. Идти надо было минут тридцать через весь центр Питера, и мы норовили то под машину попасть, то просто разбежаться. А папа был юн и неопытен. Поэтому он придумал порциями, как Шахерезада, пересказывать нам по дороге «Сияние» Стивена Кинга. Идея оказалась блестящей: мы шли о-о-о-о-о-очень тихо и о-о-о-очень послушно… (Женя Беркович)
Я прочитала случайно кусок из взрослого романа, название которого не помню: там парню заказали отрезать голову у умершей девушки, чтобы она досталась каким-то родственникам, которым не отдавали все тело; парень проник ночью к телу и стал его пилить. И тут девушка проснулась. Он понял, что это было заказное убийство, но он уже перерезал ей глотку, она бы все равно не выжила, поэтому он просто продолжил. Я потихоньку спрятала эту книгу в подвал при очередном походе за картошкой (мы жили на пятом этаже хрущевки), но по ночам лежала и чувствовала то место, где находится книга. (Алина Костриченко)
«Песочный человек» Гофмана – он почему-то был у нас в школьном списке на лето, и я одно время ночью, если просыпалась, лежала с закрытыми глазами, знала, что он приходит за глазами. (Полина Малашина)
«Колодец и маятник» Э. По, прочитанные лет в шесть-семь, дадут объяснение боязни замкнутых пространств любому начинающему психотерапевту. (Natalia Ermolitskaya)
«Всадник без головы». Почему-то прочитала его очень, ну очень рано. Мало что поняла, кроме самого факта всадника. Боялась летом выходить из дачи, когда стемнеет. Была уверена, что слышу топот копыт и фырканье коня. Иногда специально часами смотрела в окно, со страхом, надеясь его увидеть (5-6 лет). (Раяна Гараева)
Мне было лет семь. Моя мать пошла в гости к друзьям и взяла меня с собой. У хозяев была дочь, тоже лет семи. Взрослые сели на кухне разговаривать всякое, а нас отправили в комнату и сыпанули книжек на пол с картинками поцветнее, чтобы было чем заняться. Картинками поцветнее оказались работы Босха. Это было немецкое издание, и оно не было детским. Мы выключили большой свет и включили настольную лампу, чтобы было позабористее. При девчонке продемонстрировать испуг было недопустимо, и я смотрел все! Тогда я не знал, что просмотренное днем может потом являться по ночам месяцами. Мне было любопытно, я пытался представить тварей в движении, как у них происходит поедание друг друга и все такое. Неделю я не мог нормально есть. При попытке принять пищу подкатывал рвотный рефлекс, казалось, в еде могут оказаться маленькие человечки. Через неделю мать повела меня к врачу. Врачи с их инструментами уже не были для меня прежними. (Кекс Изюмов)
Волосатые ладошки графа Дракулы – вот мой самый смертный ужас. Прочитала вечером, обратила внимание, содрогнулась и, казалось бы, забыла. А ночью он пришел и стал над моей кроватью. И нельзя было ни пошевелиться, ни промычать что-нибудь от ужаса, ни открыть глаза, потому что точно же стоит рядом. И даже дышать – лучше бы не надо, потому что вдохнешь чуть поглубже, и вот они, эти волосатые ладони, прямо у горла. И тогда я стала читать про себя стихи, все, что знала наизусть. Минут 30-40 перебирала всё, что было в голове. Только тогда отпустило. (Наталья Стаценко)
Прочитала в пятом классе кинговского «Монстра из шкафа». Минут пять меня трясло, прошиб холодный пот, потом вырвало (извините). Сейчас мне 35, и я до сих пор проверяю перед сном, закрыт ли шкаф. (Елена Ткаченко)
«Убийство на улице Морг»… Мы жили на первом этаже, и в моей душе на долгие годы поселился страх перед орангутангом с бритвой, который лезет ко мне в окно. Закрытые форточки – это бзик на долгие тридцать лет. Только последние десять лет живу спокойно – квартиру поменяли и теперь форточки на третьем этаже! (Ольга Джамамедова)
В 92-м году ходили в поход и в темноте, при свете фонарика, читали книжку, напечатанную частями в газете: «Загадка старого кладбища» Алексея Атеева. Причем газетные листочки растерялись, чем там дело закончилось, долгие годы оставалось неизвестным. Потом наткнулась на нормально изданную книжку… Подруга после нее еще долго боялась в темноте мимо зеркала проходить… (Наталья Никифорова)
Ганс Гейнц Эверс. Рассказик «Паук». До сих пор дрожат пальцы при воспоминании. (Ирина Лущикова)
«Ради эксперимента отрежут»: истории о том, что ужас непредсказуем
Избиение младенцев – однозначно самый страшный сюжет. Я не помню, как именно с ним познакомилась, может, детская Библия, может, что-то читали мне или рассказывали, но это самое страшное. (Jelena Vyroubalová)
Лет в восемь я добралась до собрания сочинений Александра Беляева, и меня накрывало каждым романом. От «Головы профессора Доуэля» я не могла отойти неделю – все боялась, что мечты обгонят реальность и все это станет возможным уже сейчас, и мне (зачем-то) отрежут голову и поставят её на стол, и вокруг будут трубки. Я, строгая второклассница, на время прекратила совершенно прогулки с друзьями, а дома не закрывала дверь своей комнаты – если, думала, придут отрезать мою голову, пусть мама и папа как-то возразят. Немного, конечно, помогал вопрос, зачем и кому потребуется моя голова октябренка. Ради эксперимента отрежут, пришла к выводу я, а потом мечты не обогнали реальность и я немного успокоилась. (Наталья Фомина)
«Пляшущие человечки». Я обожала Шерлока Холмса и совершенно не боялась собаки Баскервилей, например. А вот человек, который залезает на окно четвертого этажа и рисует мне послания, мне прямо мерещился перед сном. (Мария Шубина)
Я в больнице лежала, когда прочитала «Пеструю ленту». В больнице был шнурок над кроватью – и это был ужас, я, восьмилетняя, спать не могла. (Тала Воропаева)
«Карлик Нос» Вильгельма Гауфа. Жуткая сказка. (Yana Lando Reznik)
«Шурале» Габдуллы Тукая. Я на обложку даже смотреть боялась. Самое страшное книжное воспоминание детства. Примерно через десять лет в художественном училище познакомилась с парнем. Слово за слово, вспомнила про эту книгу. Парень чуть не бросился ко мне на шею – аааа, ты тоже боялась Шурале! (Инна Павлова)
Бабушка, мамина мама, наизусть шпарила вместо сказок Конан Дойля – Пестрая лента, вой на болотах, долина ужаса и т.д. (Alena Shwarz)
Душераздирающая баллада про вересковый мед. (Лиза Сурганова)
По-настоящему напугала вот эта иллюстрация из «Галота сапиенс» Столярова. Я просто увидел ее, читая книгу, меня ударило в жар и я какое-то время не мог читать дальше. А когда все же себя заставил (интересно же), пытался читать так, чтобы ни в коем случае не открыть книгу на этой жуткой странице. (Павел Берлин)
Книг в доме было много, но художественная литература не пугала абсолютно: четко знала, что это выдумка и читала все подряд. А вот книжка по астрономии – про нейтронные звёзды, белых, красных карликов и черные дыры – напугала до жути. (Григорьева Галина)
Боялась «Острова погибших кораблей». Представляла себе, что поплыву куда-нибудь в океаны на кораблях, а уж там непременно попаду в плен водорослей Саргассова моря. Бороться со страхом было сложно, потому что Самара – не порт пяти морей, и я просто боялась. (Наталья Фомина)
Больше всех страшных сказок, включая сказки Афанасьева, где сугубо хтонический ужас, меня в детстве поразил эпизод из путешествий Ганзелки и Зикмунда, в котором подробно рассказывалось о лепрозории. Долго, до самого зрелого возраста, меня преследовали картины безысходного, как мне казалось, ужаса. (Ирина Головинская)
У папы нашлась книга с названием «Чингисхан». Так я узнала, что монголы, в чьей стране мы жили сейчас, пока папа служил на страже мира, могут не только кого-то украсть, но и вырвать сердце. Все это я рассказала детям во дворе, поэтому местные монголы очень недоумевали, когда при встрече с ними дети из СССР начинали вопить и разбегаться с криками «Чингисхан пришел за твоим сердцем!» (Svetlana Panina)
Из текстов у меня вызывала абсолютно животный ужас Эри-Куба из «Бегства земли». «У ночи встанет на краю. И выпьет кровь и жизнь твою. Из мрака Эри-Куба». (Павел Берлин)
«Морской волчонок» Майн Рида в детстве сломал мне мозг. Не знаю, отчего меня так проняло. Хотя, в общем-то, замкнутое пространство плюс крысы – сочетание достаточно сильное для подростковой психики. Я прочитала повесть за один день, а ночью мне снились кошмары. И проснувшись, я провела рукой по кровати и почувствовала под пальцами что-то мягкое-гладкое, как крысиная шерсть. А мы тогда не держали ни котов, ни собак, никакой живности… Я орала так, что разбудила и бабушку, и родителей в соседней комнате. И отказывалась ложиться спать, пока не включили свет во всей квартире и не показали, что никаких крыс у нас нет. (Дана Яковенко)
«Легенды и мифы Древней Греции» в редакции Куна в пятом классе. Ночами мне снился Харон, за углом школы мерещился минотавр, от слова «сирены» до сих пор замираю. Моя дочь уже читала в пересказе для детей и с удовольствием. А нас не пощадили. (Anastasia Filine)
Как-то открыла «Человек, который смеется», дошла до компрачикос, испугалась и захлопнула книгу. Потом пугала соседских детей этими компрачикос. Говорила: «Придут ночью, посадят в вазу и заставят там жить. И лица ножницами расцарапают!» Женька, самая впечатлительная, разревелась сразу. (Алла Арифулина)
Конан Дойль «Львиная грива» – купаться боялась страшно какое-то время. (Светлана Морева)
Вот ЭТО. (Kateryna Zagorska)
Очень боялась «Женщину в белом», до дрожи. Встать с кровати не могла. (Юлия Тавризян)
«Марсианские хроники» Брэдбери. Я вообще перверт, потому что я По прочитала ПОТОМ, уже по следам. И, когда я стала постарше, лет в тринадцать мне подарили его же сборник с рассказом «Уснувшие в Армагеддоне», и вот это было да.(Евгения Шуйская)
Я мистически, глубоко и надолго испугалась журнала «Иностранная литература», где был роман Кэндзабуро Оэ «Объяли меня воды до души моей» (самого названия его боялась, оно было для меня иносказанием смерти), и последней строчки этого романа (жизнь миновала с тех пор, а по сию минуту помню): «И за ним приходит та, что приходит за всеми людьми». (Olga Balla)
Пугали персонажи Вильгельма Гауфа. Особенно из «Холодного сердца». Боялась Михеля-великана, который отберет мое сердце и даст мне камень (утешалась только тем, что в сказке он просил на это согласия, а я же не такая дура, чтобы обменять своё теплое сердце на богатство и глыбу в груди). (Лена Климова)
«Корабль-призрак» Гауфа. Читала, потом боялась в туалет идти, в коридоре мерещился прибитый гвоздем в лоб капитан. (Vitaliya Subbota)
Я в детстве (лет в двенадцать, может) взяла с собой в ночной поезд книгу «Повелитель мух». Красно-черная обложка меня не смутила, я еще дома просмотрела первые страницы и обрадовалась: про детей, море и необитаемый остров – отлично, что может пойти не так? И вот я сижу в плацкартном вагоне, тускло светит желтая лампочка, воздух спертый, вокруг сырые простыни и босые ноги, все спят, а я все никак не могу уснуть в этой духоте и пошатывании. Читаю. А книга-то становится все мрачнее и мрачнее. Наконец я дохожу до эпизода, в котором Саймон видит насаженную на кол свиную голову. Не выдерживаю, отрываю глаза от книги и с ужасом понимаю, что какая-то чертова черная магия просочилась со страниц в мой собственный мир, и эти люди, которые лежат вокруг в ворохе желтых простыней – не настоящие, а просто декорации. И за этими декорациями растет какая-то злая, слепая, разрушительная сила, которая готовится взять меня за горло и выдавить меня совсем. Я впала в жуткую панику и попыталась спрятать книгу, но это не помогло. Сидела в трансе, никого не будила и пыталась не шевелиться, чтобы меня не заметили. Как до утра дотянула, не знаю – уснула, наверное, когда уже светать стало. Только много лет спустя отважилась перечитать книгу, но никакой страшной магии в этой сцене уже не было. Видимо, ее нужно было активировать именно плацкартным вагоном. (Darina Sunstream)
Лет в двенадцать (полвека тому назад) в пионерском лагере вместе с другими девочками обливалась слезами над «Нежностью» Барбюса, которая у одной из пионерок была старательно переписана в традиционный девичий дневник (тексты, картинки, вопросник и т.д.). Вернувшись домой, обнаружила том Барбюса на книжной полке (была такая «Библиотека всемирной литературы»). Предвкушая сладкую печаль и нежные слезы, открыла том наугад. И попала на серию рассказов о румынских тюрьмах (кто читал – поймет, кто не читал – не советую). Самое ужасное, что я почему-то не могла бросить это чтение. Наваждение какое-то. Дочитала. Поставила книгу на место. Легла – и заболела, натурально – жар, бред… Такая встреча с маньяком. Не зря его Сталин любил. (Marina Krylova)
Я в детстве очень боялась «Маленького принца» – это было тем более страшно, что по видимости ничего страшного там как будто не было (оно ПОДКРАДЫВАЛОСЬ): главного героя в конце концов уводила змея – «Я разрешаю все загадки», – и было совершенно понятно, КУДА, и оттого еще страшнее, что ничего прямо не названо. По тем же причинам неизъяснимо и непроизносимо боялась репродукций Чюрлёниса: я была уверена, что «это про смерть». (Olga Balla)
«Пусть сеятель знает» Росохватского, после него начинаешь безумно бояться осьминогов и того, что они могут просочиться в твою комнату через малейшую щелку и убить тебя. (Elena Day)
Я боялась той страницы в «Робинзоне Крузо», где он стоит над грудой недоеденных черепов с вытаращенными глазами. Переворачивала эту страницу и из-за этого не могла прочесть соседнюю. (Ася Михеева)
«Морские рассказы» Конан Дойла. Про пирата Шарки, как он захватил корабль и там была прекрасная девушка, которая тут же страстно влюбилась в этого омерзительного пирата и начала его целовать и обнимать, пока корабельный доктор не заметил у нее на руках серую пудру проказы. Долго после этого любое пятнышко на коже я воспринимала как страшную болезнь. (Елена Полякова)
У В. Шефнера в «Лачуге должника» были метаморфанты – ходячие воплощения смертельных болезней. Дотронувшиеся до них немедленно от этих болезней и умирали. Шефнера читали родители, а я читала все, что плохо лежало. Вот лет в семь-восемь я в итоге этих метаморфантов страсть как боялась. (Anna Matveeva)
Так как я страшно боялась щекотки, самым адским адом у меня был Щекотун. «Поймаю и защекочу, поймаю и защекочу». Для меня ничего страшнее не было. (Анжелика Жегалина)
«Тиль Уленшпигель». На страницах, где наследник испанского престола сжигает несчастную обезьянку, Я плакал и не в силах был читать дальше. (Моторов Алексей)
Все было хорошо лет до восьми, пока мне мой любимый папа-физик не подсунул «Конгресс футурологов» со словами: «Хорошая книжка! Многое поймёшь!» И я её прочла, и у меня снесло крышу. Конечно, я пошла к папе за объяснениями и он мне объяснил как мог, с точки зрения квантовой физики… В итоге вот мой самый страшный страх с детства и до сих пор: я боюсь, что та реальность, которая меня окружает, суть плод чьего-то воображения и, что еще страшнее, возможно, даже моего. В последние сорок лет неоднократно пыталась заставить себя перечитать «КФ», но нет, всё ещё страшно. (Катерина Орлова)
Рассказ Джека Лондона, в каком-то из томов собрания сочинений он самый первый. Мне было лет восемь-девять, я очень плохо помню содержание уже. Суть в том, что умер один из полярников (может, это были и не полярники, но я так запомнила), и друзья наклонили молодую сосну, привязали его труп к вершине и отпустили. Чтобы труп волки не съели. По описанию этот умерший полярник был очень похож на моего папу. Я долго плакала, спать не могла, ночами слезами давилась от горя. Вообще читала очень много, всё подряд, но с тех пор не прочитала больше ни одного произведения Джека Лондона. (Наталья Штин)
Меня заворожила «Популярная медицинская энциклопедия». Попадались пугающие иллюстрации, но я их преодолевала – например, портрет женщины с базедовой болезнью, фото рук с артрозом. А дальше. О господи. Открылась цветная вклейка с тремя пастями, из которых выпирали воспаленные миндалины и мерзкая скользкая капля (слова увула я тогда не знала, но и теперь оно мне неприятно), шея с фурункулом и шея с карбункулом. Потом мне снился кошмар, в котором маялся в горящей машине человек со всеми этими фурункулами, хейлитами, сифилисами и отрубленными пальцами (и в довершение с черными квадратиками на глазах – такие были в книге лица), человека надо было из машины спасти, а я бежала прочь. К энциклопедии потом совершала еще подходы, так что кошмар этот был повторяющимся. (Марина Крылова)
Я, когда был маленький, прочитал книжку Хэмингуэя про корриду, и там бык воткнул свой рог тореадору в живот. И с тех пор я уже 58 лет так и хожу с этим рогом – у себя в животе. Иногда он болит, резких движений лучше не делать. (Эдуард Резник)
Самый жуткий ужас испытала, когда Филипп сжег обезьянку в «Легенде об Уленшпигеле». Потом уже всегда пропускала эту сцену. (Natalia Pogodina)
Я только Большой медицинской энциклопедии боялась. Там был том, кажется, с кожными заболеваниями, и в нем цветные картинки. Мы с сестрой с вечера его насмотревшись, утром друг друга осматривали на предмет всего подозрительного. (Злата Смагулова)
«Синяя борода». Кажется, её нам однажды читали в детском садике. Не помню, чтобы я знала и понимала сюжет, но вот образ синей бороды – он меня преследовал. Выглядела синяя борода так – летающая голова седого деда с длинной бородой. И вся эта голова синяя и как бы призрачная. Голова вылетала по ночам из-за ковра, который висел на стене — а кроватка моя стояла к ней впритык. Ковер немного отходил от стены сбоку и зиял чернотой и неизвестностью, это пугало даже днем. Синяя борода мне снилась, летала и хотела утащить, я боялась до жути, пыталась рассказать родителям, но они не понимали и отмахивались. Как я с этим справилась – не знаю, просто выросла и переборола, наверное. А может, кровать переставили. (Ксения Аввакумова)
Очень боялась некоторых томов Зоологической энциклопедии – тех, что про пауков, насекомых и всяких червей. Разглядывала картинки в них очень аккуратно, старалась не трогать изображения руками. (Катерина Булатова)
Самая страшная сказка моего детства – это Большая Медицинская Энциклопедия, раздел «Венерические болезни», с иллюстрациями. Твердый шанкр мне до сих пор иногда снится. (Yulia Vaiman)
Сборник рассказов Амброза Бирса, который я в 14 лет купил себе на карманные деньги, доставил мне несколько бессонных часов, особенно «Чикамога». (Katya Florenskaya)
В нежном возрасте (9-10 лет) прочитала «Надвигается беда» Брэдбери, мама очень умилялась. Жутко было от начала до конца. Я не могу сейчас даже сказать, о чем вообще книга, но множество ярких и страшных образов из нее навсегда останутся со мной, точно я сама все это видела: зеркала, дома мальчиков, шатры, библиотеку, шар, карусель. Сейчас, в тридцать с гаком, перечитать, думаю, смогу, но пока совсем не хочется. Стрекозиная игла, ужас. (Вася Южная)
«Собака Баскервилей», да и «Пляшущие Человечки», наводили ужас. Не могла спать, не могла перестать читать. Замирала от страха. С тех пор не люблю thrillers как класс. (Pearl Morgovsky)
«Пестрая лента» – заставляла отодвигать диван от стены, чтоб ничего не наползло. (Natalia Ermolitskaya)
Сказки Вильгельма Гауфа – самое ужасное, что приходилось читать в детстве. Оторваться невозможно, но и ночью потом не уснуть. «Калиф-аист» и «Корабль с привидениями» не отпускали неделями. Пришли в гости одноклассницы, и мы рассказали друг другу, каких сказок боимся. И вот только тогда отпустило, припоминаю, это, оказалось, не я одна аномально страшусь. Они и правда чудовищные. (Татьяна Кравченко)
Я особо сказок не боялась, но где-то лет в девять, кажется, решила прочитать книгу, которую читал старший брат. Это был Кастанеда. После того, как прочитала сцену (в самом начале), где женщина нашла какое-то украшение в земле и ей начало постоянно сниться, как ее тело режут и едят… В общем, мне хватило и дальше не читала. (Настя Литвинёнок)
«Приключения Тиля Уленшпигеля». Ужас без конца. Сцены пыток, пепел Клааса и этот ужасный Рыбник, поджидающий в ночи с железными когтями. (Elena Opanasiuk)
«Пестрая лента» Конан Дойля! У нас в детстве в туалете была в потолке маленькая решетка вентиляции, папа там приделал шнурок, чтоб закрывать от соседских запахов. П***! (адский кошмар. — Прим. ред.) Не было ни одного раза, чтоб я, зайдя в туалет, не взглянула в ужасе на этот шнурок и окошко вентиляции. С ремонтом первым делом избавились от этого. (Julia Lev)
Назгулы. В самом начале, в «Братстве», так этот вой описан, что пробирает до печенок. Темные мрачные леса, обстановка тоски и Вой! Большой компанией мальчишек лазили по ночам по лесам вокруг дач, ничего не боялись. Шли как-то, поздний август, сыро, грустно, луна. Идем в тишине, даже говорить не хочется. И тут где-то вдалеке начинает выть волк и чуть позже – со стороны деревни ему отвечают. Собака, видимо, с подтявкиванием. И надо было одному дураку прошептать: «Назгулы». Как до дома добежали, даже не помню. (Maxim Kovylin)
В детстве попался сборник Гауфа – помню, он весь был жуткий, но особенно «Корабль-призрак», кровь стыла от одной картинки с капитаном, прибитым гвоздем к мачте. (Полина Малашина)
Невыразимо страшный рассказ из Шерлока Холмса: «Желтое лицо». Начиная с названия. Желтое лицо, провожающее тебя взглядом, когда ты ранним утром спешишь мимо заброшенного дома: глядит просто молча, когда бы ты там ни прошел. И не помогает забавный финал в духе фильма «Цирк» с Любовью Орловой – не веришь в него ни секунды, вернее, это другой мир, а тот, где осталось Желтое лицо – ждет тебя в любую минуту снова. Как в финале «Кошмара на улице Вязов», когда после якобы одержанной над ужасом победы в окне склеенного бумажного домика ночью зажигается свет… (Nana Pusenkoff)
Джек Лондон, «Любовь к жизни» – задание на летнее чтение. Меня, чувствительного к телесному трэшу ребенка, впечатлили эти описания человека как червяка и больного волка и прочее (не перечитывала). Уже взрослой я узнала про Смока Беллью и прочие произведения Лондона и осталась в недоумении – почему бы было не задать их, куда более «ламповые» и близкие (приключения!) ребенку, чем вот этот ужас.(Ксения Ильина)
Прочитала книгу про ведьм (вот не помню автора, извините). Там говорилось, что надо перед порогом рис высыпать, чтобы ведьма считала зерна до самого рассвета. Иначе она войдет и отрежет пальцы ног. Рис сыпать бабушка не разрешила, поэтому я довольно долго боялась высовывать ноги из-под одеяла. (Елена Казакова)
Лет в шесть перепугало до полусмерти место в «Хоббите», где происходит встреча с Голлумом. Бросила книжку нафиг, вернулась к ней ближе к тридцати годам и очень полюбила. (Ольга Левченко)
«Десять негритят». При выходе из подъезда я долго боялась, что меня в спину ударят топором из входа в подвал. (Надія Лінивенко)
«Синяя борода», конечно. Ее и мама моя в детстве боялась до ужаса. (Полина Малашина)
В сборнике зарубежной фантастики был рассказ про железную руку герцога фон какого-то. Типа он руку потерял в бою, и ему алхимик сварганил новую. После его смерти новая стала всех убивать. Ее утопили, но она все равно могла куда угодно добраться. Я решила эмигрировать в Америку. И не спала ночи четыре. Мне было лет 11-12. От любого шороха вскидывалась. Мне казалось, она сейчас в комнату проскользнула. (Alisa Nagrotskaya)
В пять лет открыл атлас по дермато-венерологии. Дикий шок. (евгений альберт)
«Властелин колец». В ночи, после прочтения очередного куска с участием темных всадников, дышать старалась через раз. (Marina Lvova)
«Голова профессора Доуэля», «Собачье сердце», «Муму», «Лев и собачка». Последние две просто рыдала, скорее жалость, а не страх. Точнее, был страх, что это реальность, а не вымысел, и я все уточняла у родителей – это ведь неправда? Муму не утопили? Собачка и Лев не умерли? А «Голову» было интересно и страшно читать одновременно. (Лиза Бражник)
Очень страшные, странные и в то же время необычные сказки Гауфа: «Карлик Нос», «Маленький Мук» и «Холодное сердце». Я думаю, во многом эти сказки определили мой дальнейший вкус, и любовь к фильмам Дэвида Линча растет оттуда. (Юлиана Малиновская)
Рассказы Сетона-Томпсона, причем примерно все. Уже не помню ничего, кроме кошки, которую держали в клетке на морозе и кормили жирной едой, чтобы шерсть была красивее. (Наташа Янкелевич)
Сказка про Синюю бороду и момент, где на ключике кровь, которую невозможно оттереть, а муж вот-вот приедет, до сих пор вызывает неприятные эмоции. И еще эта яркая радостная картинка с отрубленными головами предыдущих жен. (Татьяна Манкевич)
Дико боялась книжку «Второе нашествие марсиан» Стругацких. Из-за обложки, на которой был изображен мужик весь в бинтах и без глаз. До сих пор боюсь и так и не прочитала это произведение. А вдруг там про мумий?! (Александра Гарт)
«Пестрая лента» Конан Дойла, прочитанная перед дневным сном в летнем лагере. Ветер из открытой форточки шуршал шторой, в межкомнатной перегородке зияла дыра, в которую прошла бы анаконда… живое воображение, и еще несколько лет в чужих домах сна не было. (Елена Подолинная)
«День триффидов». Это была первая книга, которую я читала до утра – остановиться от ужаса было совершенно невозможно. Почти в пустом доме, родители на дежурстве, а старенькая прабабушка и маленькая сестренка не считались. (Татьяна Моргачева)
«Холодное сердце». То, что можно доброго человека превратить в злого, было выше моих сил. А сердце в пробирке великана просто ужасало. До сих пор считаю одной из самых страшных известных мне сказок. (Ирина Самошкина)
«Львиная грива» Конан-Дойля. После прочтения ничто не предвещало, но когда мы поехали отдыхать в Турцию, там на дне бассейна было выложено мозаичное солнце – желтое и лохматое. Ассоциации сработали, и каждый заход в бассейн стал для десятилетнего меня погружением в кромешный ужас и смертельную опасность – львиная грива притаилась и готовится напасть. Во имя закаления характера плавал там каждый день. (Yar Tenr)
Было мне лет семь или даже шесть, и поплыли мы с моим юным папой и его друзьями в поход на байдарках по Уралу до Каспия, и в качестве «чтобы было чем занять дочь» взял он для меня зачем-то здоровенную (прямо реально большую, больше А4 размера издание) книгу Жорж Санд «История истинного простофили по имени Грибуль». Сейчас-то я понимаю, что книга была в общем-то, хорошая – истории, почти притчи, иллюстрации большие, красивые, очень сложные, но напугала она меня тогда до ужаса на всю жизнь… Хорошо помню, как сижу я на краю лодки, тишина, солнце, вокруг пейзажи потрясающие, а на меня со страниц этой книжки смотрит огромный жук, больше главного героя раза в три, да еще с дикими глазами, странными крыльями и не менее странной речью, и жуткие деревья, и пчелы… в общем, полный сюр и какое-то общее ощущение невероятной, запредельной тоски от этой книги осталось до сих пор… (Anastasia Ixanova)
«Лапа Обезьяны» и «Янычары из Эмильона». Прочитал и просыпался в ужасе и с криками несколько дней. (Игорь Улановский)
«Северное Сияние» Пулмана, однозначно. Думала, это феномен детства и попробовала перечитать в этом году – оказалась трогательная детская книжка, но на подходе к главе «Серебряная гильотина» я ее просто закрыла и решила, что мне срочно нужно помыть в доме пол, и уже только потом сообразила, что читать Пулмана со шваброй – как смотреть «Сияние», постоянно ставя фильм на паузу. (Аня Кадиева)
Баллада В. Жуковского «Лесной царь». Читала в очень раннем детстве. Производила леденящий ужас тогда. Самая жуть, что эти ощущения сохранились столь живо, что при воспоминании этого произведения сейчас мне не менее страшно. (Елена Смирнова)
Лет в десять – как назгул вынюхивает Фродо в лесу. Почему-то пришлось в этом месте остановиться и не знать еще пару дней, что он мимо проехал. Так несколько дней и сидела под корягой в сыром лесу, в смертельной тоске – в метро, в школе, на всех кружках. Но это что. Подруге моей доставался незаконченный еще любительский перевод этого дела, порциями. И вот на том, как назгул обрушил ворота крепости, перевод оборвался на пару месяцев. Так и не оправилась, говорит. (Marina Feygelman)
«Остров доктора Моро» нам в садике читали. В садике!!! (Elena Glad)
Мама нам в детстве читала всегда перед сном. Самое страшное чтение на ночь – это про то, как распяли Иисуса Христа. Мы с сестрой громко ревели и долго не могли потом уснуть. Помню, как я плакала и просила маму: «Не читай больше это, пожалуйста». (Олеся Фея)
Выросла – стала страшно бояться Сорокина. (Sivan Beskin)
Продолжение:
- Страшные книги нашего детства, часть 1: «Никто не знает, что он в колодце!» – 53 истории про ужасы русской классики;
- Страшные книги нашего детства, часть 2: «Скырлы-скырлы-скырлы-ааааааа!!!» – 33 истории про ужас народных сказок;
- Страшные книги нашего детства, часть 3: «Ни попить, ни пописать» – 38 историй про ужас «детской» литературы;
Огромное спасибо всем, кто поделился с нами историями. Присоединяйтесь к нам на фейсбуке и в телеграме — мы собираем и рассказываем истории именно там. Хотите рассказать свою историю на эту тему? Пожалуйста, пришлите её на story@postpost.media, а мы иногда будем пополнять наши подборки.