Стоишь на линейке, форма кусается, ранец больше тебя, в руках букет цветов, которые папа оборвал с клумбы соседнего детского сада. Потом речь директора, надежда на лицах родителей, и вот ты уже звонишь тяжелым неудобным колоколищем с бархатным бантом и боишься свалиться с плеча одиннадцатиклассника. Мы попросили наших читателей рассказать об их первом 1 сентября. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими историями и впечатлениями.
В мое первое 1 сентября я уписался от восторга. Хорошо, что штаны форменные были темные. Уписался я сразу после линейки, на которой чувствовал себя совершенно на небесах — я школьник! Я в форме! Я взрослый человек! Я буду учиться наукам! (Я ботаник. Я на всю жизнь остался адским ботаником. Ваня, 46 лет.) И вот нас повели в класс, и я уже адски хотел писать, но портить такой потрясающий день таким низменным занятием я был не готов. Короче, понятно, как это кончилось. Я ерзал на стуле, чтобы не осталось лужи, и только что не рыдал. И, конечно, учительница все поняла и стала на моем примере объяснять, как правильно проситься выходить из класса. И все следующие 11 лет прошли примерно с таким же успехом и удовольствием. Моего восторга хватило ровно на полдня. (ВТ)
У нас была совершенно юная первая учительница, а мы были ее первым классом, и я увидела, что она нас боится. Тогда я вдруг успокоилась и мне стало ее жалковато. Дальше мы ее очень любили. (Katie)
Я свой первый школьный день не помню, на фотографиях серьезная пятилетняя девочка с бантами. А мама рассказывала, что я залезла под парту и говорила оттуда учительнице «ку-ку». (Мария Вуль)
Мне на 1 сентября родители подарили первые в жизни часы, «Электроника 5», восьмиугольный красный корпус с золотыми звездами, черные пластиковые ремешки. Этот чистой воды восторг был в заводской пластмассовой коробочке: одна половинка белая, другая — изумрудно-зеленая. Всё. Дальше не то что туман, просто непроглядная тьма. Часы относила всю школу, снимала только перед контактами с водой, даже спала в них. Корпус по-прежнему хранится среди ценных вещей; подозреваю, если вставить батарейки, часики и сейчас заработают. (Ксения Резникова)
В первый школьный день я случайно увязалась за параллельным классом «В», когда нас вели на «экскурсию» по школе. Не помню, в какой момент обнаружилось, что я не на своем месте, но в альбоме на фотографии из класса (уже моего, «Б») я сижу за партой зареванная. Mood по жизни, что называется. Поэтому видео про «никакого праздника» мне никогда смешным не казалось. (Валерия Кан)
Были большие ожидания, даже надежды, оказался большой облом. В памяти от моего 1 сентября осталось переругивавшееся семейство моей будущей подружки Н. Через 30 лет выяснилось, что ей жали новые туфли. Папа Н. обвинял в этом маму, мама Н. — дочку и папу, а дочка — обоих. А потом были листья в Летнем саду, и мысль — я уже школьница. (Екатерина Евсеева)
В школу меня провожали всем кланом, и многие родственники догадались принести букеты — таким образом я стояла на линейке с кустом (выше меня!) гладиолусов в одной руке, портфелем — в другой, заспанная, бантик кривится, попа чешется от шерстяной форменной юбки, тело ноет. Мне было глубоко наплевать на линейку и одноклассников, я думала только о том, как сдать эти хреновы цветы учительнице побыстрее и снять пиджак. Это ощущение тщеты сущего и желание поскорее покончить с формальностями я пронесла через десять лет своей школьной жизни, кстати. (Yana Mezheynikova)
Не помню почти ничего. Интересовало только одно, будут ли пускать в туалет. В детсаду пускали по расписанию, в промежутках терпели. Помню до сих пор эту суку-воспитательницу. Как узнала, что будут, можно просто поднять руку, то успокоилась. (Ия Белова)
К школе нас начали готовить еще в детском саду: как сидеть за партой, как поднимать руку, если знаешь ответ или есть вопрос, как ждать звонка и т.д. Рассказывали все про первое сентября, линейку, классы, уроки, учителей так подробно, что не оставили ни малейшего шанса на хоть какую-нибудь капельку неизвестности и таинственности. Помню, что на линейке было скучно, туфли жали, с любовью и туго заплетенная коса делала мои глаза еще больше. На классном часе я завороженно смотрела на большой рот с краснющими губами своей первой учительницы, которая говорила громко и напористо (полагаю, от волнения, ведь и мы у нее были первые), вселяя в меня и других страх и ужас. К слову, у нас с этой учительницей не сложилось. Во втором классе нам ее заменили на самую прекрасную учительницу начальных классов, с которой было интересно и совсем не страшно. (Anna Nebytova)
В ночь перед первым сентября снились кошмары. Просыпался, кричал. Утром в напряженном предвкушении спускался в лифте, и тут мама вскрикнула: «А где портфель?» Вернулись. Линейку не помню, но была зависть к девочке на плечах старшеклассника, трясущей колокольчик. Типа это элита. В классе было ново и офигенно: сидите вот так, руки перед собой, поднимайте правую, не отрывая локоть от стола. Круто. После того дня никогда так больше не делал. Все эти свежие чистые тетради, палочки по клеточкам. Напоследок учительница задала на дом нарисовать четыре красивых огурчика. Дома я засел за работу. Мама положила четыре огромных разлапистых огурца, я подбирал оттенки, передавал их змеящуюся форму. Сидел часа два. На весь разворот тетради раскинулись огурцы. На следующий день подглядел у соседей: там в тетрадях были просто маленькие овальчики в две клетки. Расстроился. (Константин Оснос)
На первое-первое сентября дедушка купил мне ананас. Не знаю, где он взял его в провинциальном городе в 1988 году. Он хотел, чтобы день был запоминающимся. Из этого дня не помню ничего, кроме ананаса. Он был восхитительный! (Катя Казакова)
Первый день был очень-очень странным. Мне было страшно, но интересно. Помню, вела меня за руку в класс какая-то полная одиннадцатиклассница, я держала в руках фломастеры и альбом. И первые полчаса-час за партой смотрела с горящими глазами на классную руководительницу. Это был единственный раз, когда я ее еще не боялась. Потом она разговаривала со всеми только с помощью крика и сидеть перед ней было очень стрессово. Я вышла с классного часа и расплакалась. И сказала, что в школу не пойду. Так оно и осталось потом. Любила ходить только на гуманитарные предметы, остальные (кроме физики и химии — хорошие были учителя) только терпела. Нормальных классных руководителей у меня всего было двое. Со второго по четвертый класс — совершенно чудесная учительница Ковалева Татьяна Александровна (позже стала директором одной из московских школ, и это правда очень заслуженно). Никогда не видела, чтобы она на кого-то срывалась без повода. С трудом вспоминаю случаи, когда прямо гнев был. Переживала за каждого. Всегда добрая, но строгая в меру тоже. И в десятом-одиннадцатом, когда нам дали молодую учительницу. Нам по 17-18, ей где-то 24 было в тот момент. Квятковская Татьяна Михайловна. Она нас боялась, кажется, больше, чем мы ее, но при этом чудно находила со всем классом общий язык, старалась нас сдружить и прекрасно вела урок биологии. Химию тоже вела, но было катастрофически ничего не понятно. (Варвара Прошкина)
Помню из первого дня в школе только первые, наверное, полчаса. Но это были полчаса действительно судьбоносные. На линейке меня поставили в пару с незнакомой девочкой. Мы обе были в школьной форме, фартучках, туфельках и гольфах. А на улице было очень холодно. И вот мы стояли, мерзли, кажется, начали уже стучать зубами. И кто-то из нас сказал — что-то холодновато. А другая согласилась с этим. Завязалась светская беседа о погоде. Потом нас повели в класс, там мы с этой девочкой заняли шестую парту на среднем ряду. И следующие десять лет мы с этой девочкой сидели в школе вместе, только один раз, в третьем классе, поссорились и попросили нас рассадить, но через пару месяцев помирились. В этом году будет 35 лет, как мы дружим, хотя живем давным-давно в разных городах и видимся от силы раз в семь-десять лет. (Наташа Пояркова)
Я училась в четырех школах, у меня были четыре первых раза. Самый-самый первый мне было страшно, ровно так же, как перед каждым важным проектом в жизни: а вдруг не справлюсь? потеряю лицо? нахватаю двоек? Но в первый день было скучно, никакой учебы, а вот 2 сентября началась настоящая жизнь! (Дина Лукьянова)
Я была домашним ребенком, в садик не ходила. Цветов почему-то мне мама не дала на первое сентября, поэтому мне дали табличку с надписью «1ж». После линейки отчетливо помню, как ревела на первом этаже школы и говорила, что в школу ходить не хочу. Была права! Сейчас понимаю, что просто к школе готова не была, надо было на год позже отдавать. (Юлия Коряпина)
Помню, как мне было обидно, что мама заставила меня надеть под школьное платье кофточку, чтобы я не замерзла на линейке. Мне казалось, что с кофточкой под платьем я не такая нарядная и вообще не настоящая, несмотря на букет калл. Или нет, мама заставила меня надеть белый плащик на платье. Короче, я очень переживала по этому поводу. (Ольга Виниковецкая)
Образцовая первоклашка в белом фартуке (мой первый класс пришелся на последний год формы с фартучками, на следующий гимназия наша ввела свою, клетчатую), белые банты в косах, букет из своих цветов (1993 год, денег нет, а огород с палисадником есть), не ребенок, а картинка. Всей душой в происходящем, полная восторга. На квадрат с надписью «1б» меня привели второй, там уже стояла девочка, которая через минуту оказалась Ксюшей (полгода назад ходила к ней в гости, отлично поболтали). Потом линейка, одиннадцатиклассники, ведущие нас в первый класс. И кабинет, который следующие три года я обожала. И лучшая в мире первая учительница Надежда Вениаминовна Петухова. Елки, у меня было образцовое 1 сентября. А когда мама получила обратно свою счастливую первоклассницу на школьном крыльце, сразу повела меня в книжный возле школы (следующие десять лет этот магазин был одним из любимых мест в моей жизни) и купила мне там красивущее издание «Дневник Фокса Микки» Саши Черного с шикарными картинками. Такое было счастье книжного ребенка, не рассказать просто. (Катерина Рыжова)
О, я мечтала пойти в школу, потому что ненавидела детский сад, там было скучно, меня обижали, я неожиданно ловко швырнула в обидчика камнем и расшибла ему голову. Короче, были проблемы. И вот первого сентября меня отвели на линейку, и я услышала, как мальчишки из моей детсадовской группы сговариваются сидеть вместе и не учиться. В шесть лет я была временно на стороне закона и порядка. Поэтому решила сесть за ними и не давать им бездельничать. Села за ними. Контролировать мальчишек, не ябедничая, сами понимаете, невозможно. Потыкала их в спину ручкой. Получила отпор. Получила замечание от учительницы. Потом получала их регулярно. Во второй день наступило отрезвление. Саботировать школу начала через несколько месяцев. Самое ужасное было, когда лет через тридцать первая школьная учительница выдвинула предположение, что я не изменилась. Изменилась. (Volftsun Olga)
Пошла с опаской и интересом, мне привязали идиотский бант на короткую стрижку, а форма была кусючей, а портфель оказался для моего роста велик, и я протерла в дне дырку. Меня поставили в пару с тезкой Женей Хижниченко, и с ним мы и сидели то рядом, то на соседних партах все школьные годы. В первый же день я списала. Читала я с четырех лет, а цифры знала так себе, и когда нас попросили написать цифры от 1 до 10, я их срисовала с пенала. Тогда у всех были такие, с алфавитом и цифрами внутри. (Евгения Грищенко)
Сашку, моего мужа, отдали в школу с шести лет. Миленький мальчик уже сносно играл на пианине и вообще на вид был чисто ангел. В садике перекрестились и выдали соответствующую бумагу. Они точно знали, что это за черт. Сашка переночевал у бабушки — она не доверила любимого внука родителям в такой важный день. После прощаний и перевода через дорогу Сашка подрался с будущим одноклассником — ему не понравилось имя Клим, а потом в неравном бою потерял портфель с тормозком (так бабушка, бывший враг народа с десятью годами Карлага, называла завтрак с собой). Отправляя Сашку в школу, бабушка строго наказала ни с кем не делиться: «У них там тоже есть папы, мамы и бабушки — могут дать тормозок, если любят свое чадо!» К моменту линейки, кроме отсутствия портфеля и форменной фуражки, у него был уже синяк под глазом и дырка на коленке. Папа пришел на линейку помлеть от радости за сына. Александра Николаевна, первая учительница, узнала папашу, подскочила к нему и сообщила: «Ваш сын шесть раз сказал жопа!» — и отдала ощипанного ученика. Так что первой линейки у Сашки никогда и не было. (Angelina Danilenko)
У меня был красивый как-бы-шелковый белый фартук, а на завтрак в школе единственный, наверное, раз выдали помидоры. Ну понятно, да. (Ираида Юдина)
1 сентября встретила в инфекционном боксе. Младшему брату стало плохо после поезда, и нас госпитализировали всей семьей с подозрением то ли на дизентерию, то ли на сальмонеллез. Диагноз не подтвердили, но десять дней продержали. За стеной умирала от бешенства еще одна первоклассница, которую укусила домашняя кошка, а никто из инфекционистов в историю не поверил. Очень жутко кричала, бедняга. (Оксана Гришина)
Мальчик на линейке впереди меня все время тыкал мне огромную белую астру в лицо. Так я не увидела линейку. Когда всех повели в класс, я потерялась, поискала немного кабинет, да и осталась в фойе на скамейке. Нашли меня через полчаса, наверное. Вообще не понимала, к чему весь этот праздник и школа. (Надежда Проценко)
У нас не было денег на традиционный праздничный школьный наряд (белый верх, черный низ), так что первый раз в первый класс я пошла в чужой юбке. (Анька Кожура)
Стишок читала в микрофон. Дальше всё как в тумане. (Марина Т.)
В свой первый школьный день я лежала в постели с дикой ангиной и горько плакала. На столе в вазе вяли гладиолусы, на стуле висела форма с отглаженным белым фартуком. Добрая моя бабушка, как могла, утешала меня: «Ничего, когда ты поправишься, ты все равно сможешь пойти в школу с цветами и в белом фартуке». А я рыдала еще сильнее, потому что понимала, что это абсолютно бессмысленно, потому что день этот уйдет безвозвратно и никогда, никогда уже не повторится. (Ася Штейн)
Оказалось, что у парня, которого я ненавидела весь детский сад (сын воспиталки, который кусался и дрался), такой же ранец, как у меня. Это было обидно и несправедливо. А еще был урок мира, где учительница спросила, кто умеет писать, и вызвала одну девочку написать слово «мир». А меня не вызвала. А я бы красивее написала. В общем, школа — несправедливое место. (Светлана Орлова)
Самый первый класс я тупо не помню (все слилось в унылые многолетние стояния), а вот пятый класс начался приятно. Стоявший сзади Валька Кутузов от скуки врезал мне кулаком в спину и долго выл потом, угодив прямо в металлическую часть корсета (я весной сломала позвоночник). Шуму было много, а я типа не при чем. (Ася Михеева)
Судя по фотографии моего первого класса, никто из детей в школу не хотел. У всех несчастные мордашки. Улыбается только учительница. Она только после училища и еще не знает, что ее ждет. Она нас не довела до конца, ушла в декрет. (Тамилла Мамед-Заде)
Я пошла сразу во второй класс школы. Дело было в Улан-Баторе, мы с родителями только что приехали из России, и я немного волновалась. В поезде, где-то после Байкала, мама обнаружила, что забыла купить мне школьную форму (это обычное для моих родителей), и махнула рукой: «Пойдешь, в чем есть». В чем есть оказалось хорошеньким вельветовым комбинезончиком. Вместо бантов мама накрутила мой блонд на папильотки. В результате мне, пусть и без формы, удалось оказаться с колокольчиком на плече десятиклассника. А форму я получила только к новому году, когда бабушка передала маме с оказией отрезы ткани и мама сшила ее сама на машинке нашей соседки по дому советских специалистов. (Нелли Шульман)
Раньше не было такой практики, как подготовительные курсы или знакомство с первой учительницей — сплошная лотерея («не повезет — станешь философом»). В общем, мы знали только, что учиться мне в 1В и учительницу зовут Анна Ивановна. Дальше как в анекдоте: «Женщина, про которую вы будете думать: «Хоть бы не она!», буду я». Анна Ивановна даже не пыталась понравиться или как-то кого-то обаять, сразу было понятно, что никаких пряников нам не полагается — только кнут. Так, в общем, и получилось, на уроках пикнуть боялись, дружными рядами в затылок ходили всем классом на бальные танцы, послабление сделали только тем, у кого в это же время была музыкалка. Удивительно, но бывшие одноклассники рассказывали, что ей за 90 и она практически всех помнит (а нам уже по 42-43). (Татьяна Бронникова)
Для начала, когда читали список 1А, меня назвали Кириллов Саша. Но зато потом старшеклассник ухватил меня, самую мелкую в ряду первоклах, на плечо, и я звонила тяжелым неудобным колоколищем с бархатный бантом и боялась свалиться. И у меня был красивый георгин, бордово-белый. (Александра Пилецких)
Девочки-десятиклассницы, которые вели меня и мою сопервоклассницу, пытались нас приободрить: «Моя девочка лучше! — Нет, моя!» Я радостно ржала, а у одноклассницы Оли было белое от волнения лицо. Вряд ли Оля понимала, что они говорят. На мне были белые банты. Первый и последний раз в жизни. (Анна Камышко)
К первому сентября я готовилась сильно заранее. Потому что давно хотела в школу. Чуть ли не с тех самых пор, как в руки мои попал букварь. Видимо, старый, сестрин. Мне тогда было четыре года. Читать я научилась быстро. И писать кривыми печатными буквами. Многие буквы получались «наоборотными», к тому же писала я на слух. Так что это было фонетическое письмо. Но читается вполне до сих пор. В конце подготовительной группы детского сада (который я не любила) нам устроили «выпускной» — дарили подарки. Портфель и тетрадки. И карандаши какие-то. Типа праздник первоклассника. Это тоже подогревало интерес к школе. Главным же «подогревателем» интереса была, конечно, скука в детском саду. Казалось, что в школе будет гораздо интереснее. Спойлер: так и оказалось. Запись в школу была весной, и с этого момента ожидание стало еще более осознанным — ведь я уже там побывала, могла себе представить, что там и как. То есть мне казалось, что могла. Накануне школы лето было жарким. Это было то самое лето семьдесят второго года, когда горели леса. Мы приехали из большой поездки в конце августа. Ехали из Ленинграда по шоссе, затянутому дымом. Солнце едва просвечивало через дымное марево. Дышать было нечем. Дома начала готовиться в школе. Сто раз собрала и разобрала новенький ранец — нет, не тот страшненький черный портфель, который подарили в детском саду, а красивый коричневый ранец пупырчатой кожи с двумя серебряными замками. Все тетрадочки — гладенькие цветные за три копейки, а не шершавые зеленые за две. Ручки — перьевые, разумеется — и карандаши, и ластик, и перочистка были упакованы в деревянный пенал со сдвижной крышкой. Все было новенькое с иголочки. Коричневое форменное платье из магазина «Машенька» тщательно подогнано, обшито кружевными воротничком и манжетами. Белый фартук с крылышками разглажен. Выбраны белые гольфы. Куплены цветы — мамины любимые астры. В общем, все готово. Но после жары внезапно грянули холода. И первого сентября пришлось пойти в школу в куртке. Гольфы, правда, удалось отстоять. Но куртка! Все великолепие белых крылышек пропало. Да, и платок на голове. И еще кое-что пошло не так. В свою школу я попала только через год. А в тот год нашу школу поставили на ремонт, и мы пошли в другую. Первоклассная линейка проходила на чужой территории. Первая наша учительница Зоя Семеновна стояла на совсем чужих ступеньках. В руке у нее была палка с плакатом «1А». Она взмахнула свободной рукой как наседка, обнимающая крылом своих цыплят. И сорок два цыпленка выстроились в ряд под крылом нашей уютной наседки. Директриса и завуч сказали свои речи, потом нас повели в класс. Целый год мы занимались в этом чужом классе, и он, наверное, даже стал своим, но я его не помню. Следующие восемь «первых сентября» проходили уже в нашей школе и были всегда радостными из-за встреч и немного грустными — потому что заканчивалось лето, а мы взрослели, а родители и учителя чуточку старели. Жизнь закольцовывает сюжеты — и мое последнее первое сентября тоже проходило в чужой школе. В этот раз не из-за ремонта. Я сама — тайком от родителей — перешла в другую школу. (Убежала от нелюбимой классной.) А белый фартук и астры были каждый год. (Надежда Пикалева)
На фото «в первый раз в первый класс» я единственная из всего класса не улыбалась, стояла с трагическим лицом. Я не понимала, чему тут можно радоваться: минимум полдня теперь каждый день придется тратить на школу и уроки. Когда после линейки учительница повела нас вверх по лестнице в наш класс, я подумала: «Вот и кончилось детство». Правда, к школе я потом привыкла. И учительницу полюбила. (Анна Наумова)
Я пошла в первый класс, уже умея читать и писать. Мама объяснила, что я иду в первый Б класс. На линейке я не особо волновалась и мало что видела, так как была ниже всех ростом (на физкультуре потом я всегда говорила «расчет окончен»). Было очень много народу, потом все пошли в школу, я тоже пошла и зашла за какими-то другими детьми в класс. Села в последний ряд за парту, пришла учительница, сделала перекличку, меня не назвали, но я стеснялась признаться. Учительница же, пересчитав детей, поняла, что один лишний, и строго сказала, что это первый Д, и если здесь есть кто-то НЕ из первого Д, то это плохо и неправильно. Тогда я встала, до сих пор помню, как у меня горели уши и все лицо, и она отвела меня в мой класс, где уже все сидели и уставились на меня, от чего я, наверное, стала вообще свекольного цвета. (Oxana Ladich)
Нормально прошло первое сентября, начальные классы в этой школе я любила (потом мы переехали). Запомнился день тем, что родители за мной не приехали и я вернулась домой сама. (Жулдыз Алматбаева)
Линейку я пропустила, потому что была в больнице. Когда вышла, мне нельзя было сидеть год. Либо стоять, либо на коленях на стуле. Поэтому впечатление я произвела. Первое ощущение — бессмысленность происходящего. Палочки эти тупые рисовать… От школы я в принципе не ждала ничего хорошего, и она не разочаровала. (Alisa Nagrotskaya)
Я пошла в первый класс с лучшей подружкой, в новую, только что построенную школу (с бассейном! сходили мы туда раза два. Остальное время там были секции и платная аэробика для взрослых). В учительницу Викторию Михайловну мы тут же влюбились, соревновались, кого она больше любит, и играли дома в школу. Учительница через полгода обварилась кипятком, когда варила бигуди, и остаток года пролежала в больнице. Через пару недель после начала занятий мне, единственной в классе уже умевшей хорошо читать, предложили перейти во второй класс, но я отказалась, чтобы с подружкой не расставаться. Додружили до лета после второго класса, потом поссорились так, что и мамы наши, дружившие много лет, тоже перестали общаться. (Екатерина Саитова)
Я пошла в «нулевку» — такой был эксперимент в 80-х. И там было очень классно. В первый класс я шла очень веселая, потому что там уже друзья и учителя как из сказки. Но оказалось, что сказочных учителей выдавали только на эксперимент. В конце 1 сентября я поняла, что впервые у меня есть личный враг — моя первая учительница. Так я с ней и воевала до конца начальной школы. Большую часть времени я стояла в углу, и в конце этого трехлетнего стояния проковыряла дырочку в соседний класс. Фантастически была мерзкая тетка. (Анна Качуровская)
Первого сентября я с детсадовской группой ходила поздравлять первоклассников и страшно им завидовала. Потом, числа примерно пятого, моя воспитательница, знавшая, что я умею читать, попросила меня почитать одногруппникам книжку, пока она сходит на минуточку к заведующей. Ну ок, начала читать. И тут воспитательница развернулась, заграбастала меня, и мы пошли к заведующей вместе. Там я продемонстрировала свое умение читать, вечером они обработали маму, и на следующий день мы уже покупали мне портфель. Так я попала в школу на второй неделе сентября. Учителя в классе не было, я вошла счастливая, совершенно не понимая, что делать, и тут мне сказали: «Ты не из нашего класса, уходи». Пошла рыдать в коридор, а как же. (Наталья Стаценко)
Я должна была читать стишок со сцены. Что-то про радость первого школьного дня, чей, не помню абсолютно. Стишок долго репетировали дома с мамой, память у меня всегда была отличная, и вроде бы ничто не предвещало. В день Х вышла к микрофону в актовом зале — и дальше всё как в тумане. Полный блэкаут, ни слова не смогла не то что произнести, но и просто вспомнить. Кажется, директор аккуратно оттеснила меня со сцены. И кажется, меня даже не ругали (но это не точно, я реально по сей день ничего не помню до момента, когда мы разошлись по классам). (Olga Kudrenko)
В первый школьный день нас, как атомов в молекулу, собрали в единый класс и повели на экскурсию по школе — знакомиться. Школа одноэтажная, деревянная, поселковая. Я тут же познакомился с пацаном по фамилии Дудник, причем сразу опознав его как хулигана, он и вид имел такой, какими рисовали хулиганов в сатирических журналах: оттопыренные уши, худая свилеватая жизнерадостная нахальная проворность и все такое. Когда нас подвели к стоящему в коридоре алюминиевому бачку с питьевой водой, к кранику которого привязана была на длинную проволоку зеленая эмалированная кружка, Дудник громко сказал: «А вот, дети, познакомимся с кружкой!» — а я заржал, и нас чуть не выгнали с экскурсии. Так все и началось. (Сергей Круглов)
Все было супер, старинное помпезное здание школы с фруктовым садом вокруг, святая женщина первая учительница, я самая успешная ученица класса. А потом взрыв Чернобыля выкинул меня из этого рая в дикий крымский поселок на скалах, и там все было ровно наоборот. (Marja Vladimirovnaa)
Я помню, что нас усадили за парты и попросили написать сначала числа, какие мы знаем, потом буквы. Я знала все, но мне не дали дописать. До сих пор помню свое разочарование в образовательной системе. Потом только хуже. (Мари Рон)
В этот день после недолгих занятий, помню, я пошел провожать домой девочку, которую посадили на парту рядом со мной. Оказалось, оба мы жили недалеко, два тихих квартала от школы. А родителям 1 сентября 1962 года наверняка запомнилось иначе: сохранилась старательно сделанная папой фотография, где я в школьной форме, похожей на военную, с ремнем и фуражкой. Через год ее отменили. (Петр Вакс)
Первый день школы, линейка эта: столпотворение, ничего не видно, училка-вурдалак с огромной родинкой на лице, гренадер этакий, все три года мучений. Огромные гладиолусы, тяжелый портфель, хотелось спать и есть. Вся школа такая. (Sahsa Kravchenko)
В первый класс я пошел со своей первой любовью — Настей, училась она тогда классе в шестом. У нее было лучшее чувство юмора на свете (в деревне). Мы были родственниками — ее мама была моей крестной, а еще у них был круглый большой аквариум. И вот спим мы с ней (родители наши загуляли где-то) в ночь с 1 на 2 сентября. И вдруг я где-то часа в три проснулся, прислушался, как дышит эта Настя, чем пахнет, и… заревел. С тех пор мы с ней как-то не видимся совсем. (Сергей Кошкарев)
В школу идти не хотелось совсем. А еще это была не школа, а гимназия. Так что я думала, что там занимаются гимнастикой, а родители меня туда записали, чтобы я похудела. Я была зла на родителей, но виду не подавала, настроение было отвратительное. И первые полгода я ждала, что вот-вот начнется гимнастика. Пока не додумалась спросить об этом учительницу. (Alona Malakhaeva)
Я опоздала на линейку, как впоследствии опаздывала всегда и везде. А все потому, что, по словам моей мамы, была копуша. Мама мне все заранее приготовила: и форму, с пришитыми ажурными манжетами и воротничком, и белый фартук из ацетата (под шелк), и белые же гольфы нужной длины (ровно под коленку, не выше и не ниже, это важно!), и даже завязала пышные банты над двумя коротенькими хвостиками, которые с трудом собрала, а сама убежала на работу с наставлениями про «опаздывать никуда нельзя — ни на работу, ни в школу, которая теперь твоя работа», но я умудрилась таки. А все потому, что мне доверили, как вполне взрослому и самостоятельному человеку, пойти и самой выбрать и купить букет цветов первой учительнице. Место, где тогда продавали цветы (маленький стихийный базарчик «сбоку гастронома»), мой дом и школа находились на приличном расстоянии друг от друга. Правда, все это находилось в пределах родного микрорайона, и не надо было переходить дорогу, но рассчитать, сколько уйдет времени на это путешествие, я не смогла. Вышла слишком поздно. Из цветов купила единственную просто зеленую декоративную зелень, которую обычно добавляли к «настоящим» букетам, потому что родители первоклашек моментально расхватали все цветы еще затемно. И в итоге приперлась с этим грустным кустом к самому концу линейки. Уже не помню как, но нашла свой класс. А дальше было все равно, потому что в этом нужно было как-то обустраиваться. Знакомиться с одноклассниками и учительницей, со зданием и тем, что было вокруг. В общем, расстраиваться, что пропустила первый звонок, стало ужасно некогда. (Татьяна Кучура)
Почему-то помню женщину с искаженным лицом, которая металась по школьному двору и искала класс для своего первоклассника. Наверное, она была самая живая среди всего этого. (Andrei Sen-Senkov)
У одной девочки из класса родители работали на новосибирской студии ТВ, поэтому линейку в 85-й школе показывали по ТВ, в том числе и я с букетиком прошел. Больше ничего не помню. (Anton Karpov)
1 сентября был снят на видеокамеру, так что при желании его можно целиком восстановить. Я шел с красными георгинами из нашего сада по нашей улице, которая была перерыта — проводили первый в истории нашего дома телефонный кабель. Была линейка, говорил директор (хороший мужик, уже умер, к сожалению), учительница Надежда Павловна типажа профессора Макгонагалл. Меня посадили за парту с моим приятелем из детского сада, подарили какую-то тонкую книжку со сказками, дома был праздничный обед и даже гости, которым я выдал свой коронный номер — пересказ наизусть «Первого раза на эстраде» Андроникова. (Лев Оборин)
Я очень ждала этого дня (и даже за год до того заблаговременно расстроилась, почему меня не взяли в школу на год раньше). Так что это было трогательно. И банты, и форма, и помню, как выбирали букет (бордовые бархатистые розы), среди подавляющей массы астр и гладиолусов. На линейке была толпень, конечно, и плохо видно «детям маленького роста», зато слышно… но там я познакомилась со своей близкой подружкой, с которой дружили потом всю школу — она была из другой группы детского сада. Важно, что все мои ближайшие друзья из сада пошли в тот же класс. Помню, была длинная очередь «на вход», и там можно было завести контакты с «новыми лицами». Еще стих помню (другая моя подружка читала): «Мне уже не до игрушек, я учусь по букварю…» — ну, вы знаете, «Только, кажется, Сереже ничего не подарю». Такой концептуальный. В общем, мне это было интересно, такое действо театральное с колокольчиком. А еще эти старшеклассники, такие взрослые… видишь перспективы. Мне они тогда казались невероятно большими. Учительница нам досталась приятная и адекватная. (Masha Yelagin)
Все девочки были с огромными бантами, а я с черной бархатной заколкой в волосах. Точнее, не с заколкой, а с такой штукой из бархата и проволоки. В девяносто пятом был самый шик. Чего-то твистер она называлась. На фотках я выгляжу неожиданно элегантно для первоклассницы. Сам школьный день не помню, а помню как сижу на коммунальной огромной кухне на табуретке в половину моего роста и с новым для меня чувством спокойной гордости рассказываю бабушке, как прошло. (Evguenia Lanyaguina)
Я давала первый звонок на всю свою школу. А на фотках торчат только кончики гладиолусов, которые были с меня ростом. Когда я выпускалась, уже из другой школы, в другой стране, в выпускной книге я тоже шла под первым номером. (Ira Márgoolis)
Непосредственно перед первым классом меня подстригли, вышло неудачно, бантов не было (и слава б-гу, никогда потом), было очень тепло, на мне было это колючее шерстяное платье и хлопковые («простые») белые колготы, которые постоянно сползали. Полный дискомфорт. Школа была старая, места для линейки особо не было, а еще толпа родителей-бабушек-дедушек, и все было как-то неловко, все теснились и наступали друг другу на ноги. Разумеется, по дороге в класс я потерялась; разумеется, все время хотела писать и терпела до дома. Есть фотография уже после уроков с девочкой Наташей с другой планеты. Я со своим лицом типа wtf?? и стрижкой и светящаяся кудрявая радостная Наташа. От учительницы этой меня перевели в последней четверти второго класса в связи с ее человеко- и детоненавистничеством в целом и антисемитизмом в частности. Но это другая история. (Варя Хайтина)
Я была разочарована. Душа была готова к подвигу науки и труда, а нас оглушили тупым утренником, чутка подержали в классе за партой, потом мы ушли есть мороженое и домой. До сих пор вкус пломбира напоминает мне о том, что школа — это нае*алово. (Huliya Plyas)
Я так мечтал о 1 сентября! Но, придя домой, сообщил папе с мамой, что главному уже научился и предлагаю им обдумать альтернативные варианты моего дальнейшего времяпрепровождения. Не вняли, конечно. (Олег Лекманов)
Нас вели в класс парами. Меня поставили в пару с Олей. Она моя подруга уже 20 лет. (Aleksandra Mashianova)
1976 год, помню, родители предупредили обязательно запомнить десятиклассника, который по традиции ведет первоклашку с торжественной линейки в школу. Море цветов, белых бантов и фартуков вспоминаю, только глядя на фото. Спойлер: десятиклассника запомнила и подарила потом цветы в конце года на его выпускной. Пытаясь выловить из памяти первый школьный день, с уверенностью могу только восстановить необычный сине-красный карандаш и какой-то epic fail подчеркивания этим карандашом первого школьного задания. (Катя Слу)
Пришлось рано вставать, воротничок дико натирал шею, а манжеты кололись. Но все это стоило терпеть, потому что по возвращении из школы мне наконец-то выдали модный маленький разбирающийся глобус, который купили за год до 1 класса, но не давали, потому что «это же для школьников, а ты пока еще в садике, не положено». Ради глобуса, в общем, стоило потерпеть. (Анастасия Бондаренко)
К нам подошли на линейке выбрать первоклашку, которая будет звенеть в колокольчик на плечах у выпускника. Нужна была девочка с самыми большими бантами. А у меня было каре, и бант был один — на заколке на макушке. Не то, короче. Выбрали девочку, которую я до этого не знала, что не помешало мне ее ненавидеть первые полгода только за это. Потом нас строили на фото, форма кусалась, букет мешал, все бесило. Потом отдельно меня и сына папиного друга, с которым мы оказались в одном классе и, само собой, совершенно не общались. Но вот фото нас, двух первоклассников, до сих пор в альбоме. (Саша Смоляк)
С детства очень близорука, а мама, чтоб не портить «праздничные» фотографии, отправила меня в тот день без очков. Ничего особенного поэтому не помню. На втором уроке дали задание писать печатные буквы, я все списала из букваря, чтоб ничего не напутать. Ну вот, собственно, и все. (Natalia Tomskaya)
А я почему-то сжевал цветы. И был очень доволен собой. (Alexander Zaidelson)
К нам после торжественной линейки подошла библиотекарша и раздала всем по дешевенькой книжечке о Ленине. Все были рады — все-таки подарок! В конце первой четверти в класс опять пришла библиотекарша. Она сказала, что всем выдавала книжки и теперь их нужно вернуть в библиотеку. Все были очень удивлены, так как книжечки эти, разумеется, не сохранили. Потом тетенька сказала, что если вы не можете вернуть эту книжицу, нужно принести из дома какую-нибудь хорошую книгу в библиотеку. Я, исполненный благородного раскаяния, отнес этой сволочи свою любимую в то время книжку «Путешествие Нильса с дикими гусями» — толстенную с очень хорошими иллюстрациями. До сих пор я не могу простить этой гадине того обмана. (Иван Мусинский)
А я заблудилась, купила пирожок на перемене, испачкала им белый передник и рыдала, не знала, куда идти в класс. Меня отвели старшеклассники. На второй день свалилась с температурой. (Tatiana Gavrilova)
Нас отпустили раньше, всех остальных родители ждали, а мы жили рядом, поэтому мама отошла домой. В итоге всех забрали, кроме меня, и я пошла домой сама, мне было шесть лет, всю дорогу я рыдала, но нашла с первого раза. (Deenara Rasulewa)
1977 год. Впечаталась в память продленка, нас оставили там сразу же в первый день. Сначала на обеде, когда все собравшиеся дети обсуждали, кто из какого класса, А или Б, я почему-то решила скрыть, что я из Б, и показала кулак своей новой однокласснице — мол, молчи и не выдавай нас. Руководительница продленки опешила, но промолчала. Но это не все. Потом, уже в классе, один мальчик из А класса, с восточной внешностью, армянин, насколько помню, надел на голову полотенце, и немедленно стал похож на Ясира Арафата, чем меня страшно развеселил, и я сказала что-то вроде: «Зачем ты так вырядился, как араб несчастный». Тут руководительница уже не выдержала и прочитала нам лекцию о межнациональной дружбе. И тыкала в меня пальцем, что было страшно обидно, потому что я была абсолютно толерантным ребенком, сама не титульной нации, и вовсе не имела в виду личные физические данные того мальчика, а только арафатку на голове. Потом все было высказано старшей сестре, которая забирала меня с продленки, включая показанный на обеде кулак, и я получила еще раз, уже от нее. Очень все живо помню. (Александра Бегизова)
Мой первый школьный день прошел блестяще. Я, вся нарядная и счастливая, шла первый раз в первый класс, где меня, конечно же, ждали новые друзья. Почему-то меня подсадили третьей к мальчику с девочкой, которым я лучезарно, во весь свой щербатый рот, улыбнулась. Мальчик кинул на меня короткий взгляд и обратился к девочке: «А это что за уродину к нам подсадили?» (Ольга Полянская)
Первого сентября случилось мое первое же публичное выступление. Видимо, рассмотрев в моих подозрительных кудрях сценический талант (ну а почему еще?), мне было поручено на линейке в нашей испанской прочитать стих. В микрофон. Стоя на трибуне — она же высокое школьное крыльцо! Весь день до первого сентября я пыхтела над стихотворением. Теперь, годы спустя, я должна признаться, что у меня нет ни малейшей склонности к заучиванию стихов. Мало того, я не была садиковским ребенком (со мной до школы бабушка сидела, ну!), так что и опыта «встань на табуретку» у меня никакого не было. В общем, все это преамбула. Понимаете, все шло хорошо. Но когда я читала стихотворение на линейке перед сотнями родителей, я вдруг увидела, что все они как-то присели и заржали. Потом выяснилось. Оказывается, в кульминационной фразе: «Мы теперь не кошколята: ученики!» — над которой я долго корпела дома и выкрикнула ее четко на пять баллов, надо было сказать «дошколята»! Во дураки, слово какое дурацкое, мое лучше. (Дина Школьник)
Мама приготовила мне огромный, просто исполинский букет садовых роз. Всучить его учительнице перед линейкой не удалось, пришлось все мероприятие стоять с ним в обнимку. Когда я держала его перед собой, мне ничего не было видно, к тому же руки уставали. Поэтому временами я его то поднимала, как факел, то опускала, как веник. Стоявшие позади старшеклассники надо мной подшучивали: «Во-во, подними его вверх, давай, а теперь подмети им пол, отлично!» Зато я стала местной знаменитостью. Кто-то из родителей заснял это на видео, и потом меня довольно долго опознавали именно как девочку с букетом. (Маша Нестеренко)
Я сразу влюбилась в одноклассника. (Neanna Neruss)
Я очень хотела в школу, мне купили огромный ярко-розовый ранец и розовый же пенал с нарисованным на ним моржом. И очки в розовой оправе. Школьная форма была темно-синяя, жесткая, жаркая и унылая. У меня был букет белых то ли георгинов, то ли гладиолусов. Белые гольфы и черные туфельки. Я радовалась, что я такая большая, что меня взяли в эту хорошую школу (английская гимназия, были тесты и собеседования), что я так хорошо уже умею считать, писать и особенно читать (читала я бегло и много), и что вообще я буду большая молодец. Вскоре я возненавидела тихой, но упорной ненавистью, которой хватило на десять лет, и эту проклятую школу, и этот ранец, полный тяжеленных книг, и форму, и пенал даже, хотя он-то как раз был симпатичный и смешной. Также с тех самых пор я возненавидела люто очки, ранние вставания, гладиолусы и георгины заодно, идиотские правила и дисциплину, униформу, коллективы, и, главное, свою учительницу, которая кричала на нас, ругала на чем свет стоит, запугивала, стравливала и к тому же даже не верила мне, что я столько читаю, думала, что я хвастаю и вру. (Вера Прийма)
Я сразу влюбился в одноклассницу. На многие годы. Но, вернувшись домой, понял, что чудовищно устал — и от учебы, и от всех этих переживаний. И на вопрос близких: «Решил ли ты уже, кем стать?» — ответил категорически: «Пенсионером». (Евгений Финкель)
Я пришла на первую линейку в сопровождении родителей и полного комплекта бабушек и дедушек, и вдруг какая-то чужая женщина увела меня в другую сторону от моих садиковских друзей и забрала у меня портфель. Следующее, что я помню — это что я сижу на плече у десятиклассника и старательно трезвоню в колокольчик, а он обходит всю линейку по периметру, и все хлопают. Я не знаю, почему меня выбрали быть той самой первоклашкой с колокольчиком, я была очень мелкая, в очках, с двумя хвостиками и в кружевном белом передничке, который мне мама сшила. (Rita Gabbay)
Меня назначили девочкой, подающей первый звонок. Задача состояла в том, чтобы пробежать по кругу, звоня в колокольчик. Однако язычок колокольчика (я бы сказала, прямо колокола, с два детских кулака), был привязан на какую-то бельевую резинку и на середине моей пробежки отлетел. Я подобрала его, сунула в карман фартука и побежала дальше, размахивая уже безмолвным колокольчиком, а потом смешалась с толпой. Взрослые смеялись, а первоклашки, кажется, решили, что так и задумано. (Анна Герасимова)
В первый школьный день после линейки и урока мира мы, три подружки из бывшей садиковской группы, решили воспользоваться хорошей погодой и отправились гулять. Прямо как были, в бантиках и с новыми ранцами. Маршрут наш пролегал мимо садика, дальних дворов, и первым привалом была квартира самой далекоживущей подружки. Помню смутно, что ее бабушка кормила нас пирожками. Телефона домашнего у них не было. В общем, родители, мои и второй подружки, нас тогда не на шутку потеряли и уже не помню, как нашли. Помню, нам серьезно досталось тогда. (Maria Sosnina)
В любовно уложенном новом рюкзаке была новая линеечка с голографией, привезенная и подаренная кем-то из какой-то заграницы, настоящий трофей по тем временам. Я все представляла, как я буду по ней чертить в школе и как всем будет моя линеечка нравиться, ну и я заодно… Но в тот первый день в школу мы почему-то опоздали, и я вошла в класс, когда все уже сидели за партами и слушали учительницу. Помню, мне ужасно страшно: все молча наблюдают, как я неловко пробираюсь за последнюю парту и судорожно достаю из рюкзака канцелярию. «А вот линейку доставать не надо, не понадобится!» — строго говорит учительница. Мне становится так плохо, что я начинаю плакать. (Eugenia Migal)
Когда я увидела на плече у десятиклассника Василихину, мир рухнул. Василихина мне своей небесной красотой и в детском саду жизнь отравляла, ее всегда Снегурочкой на утренниках делали, но в школе-то моя мама работала! (Я маме нажаловалась на свою горькую первоклассную судьбину, но сильно позже, лет через 45. Удивила страшно.) А так все прекрасно было. Солнце, цветы, жара, чудесная Клара Константиновна, мамина подружка — до сих пор иногда созваниваемся. И да, дочка моя на своей первой линейке сидела на плече двенадцатиклассника и звонила в колокольчик. Я тут не при чем, честное слово. (Marina Nasardinova)
Сразу на первом уроке стали рисовать круги в тетрадях в клеточку. Старалась как могла, нарисовала, возгордилась, посмотрела к соседу в тетрадь, а у него идеально ровные и через клеточку. А у меня в каждой, и огурцеватые такие. Не зря он сейчас депутат, Владислав этот. (Жанна Самохина)
Я очень ждала 1 сентября, но когда этот день настал, плакала и не хотела идти в школу: за пару дней до этого мой папа с дядей и старшей сестрой уехали на неделю на рыбалку. А меня не взяли, потому что мне же в школу идти. Я ужасно расстроилась и обиделась. А в школе была совсем жуть. Во-первых, куча незнакомого народа. Во-вторых, мама сразу куда-то исчезла, оставив меня одну с гигантским букетом (как потом я выяснила, она ушла в актовый зал, но я как-то этого не поняла). В-третьих, ко мне подбежала огромная женщина (моя будущая классная руководительница), сказала: «Ой, это мне?! Спасибо!» — забрала букет и убежала. Я понятия не имела, кому нужно дарить букет и кто эта женщина, поэтому ужасно запаниковала: вдруг я отдала цветы кому-то не тому и меня будут ругать?! И самое страшное, что под конец нас повели на торжественную линейку в актовый зал и каждого первоклассника должен был вести кто-то из одиннадцатого класса. Мне достался какой-то юноша, которого (о боже!) надо было держать за руку. Я ужасно стеснялась и чуть не плакала, а юноша стеснялся еще больше: он совершенно не понимал, что делать со мной: мрачной, молчаливой и готовой зарыдать. Но это было единственное мрачное воспоминание из начальной школы, в остальном там было все прекрасно. (Александра Маглеваная)
Совершенно не помню 1 сентября. Наверное, потому, что 1Б класс наполовину состоял из детей нашего дома. Мы как играли во дворе, так и продолжали остальные четыре года. Было обидно, что меня посадили не рядом с моей подружкой, а с Костей Ананьевым из третьего подъезда. Я люто дралась с ним во дворе, в школе продолжилось то же самое. Первый и второй год мы чаще проводили после драки в разных углах класса, чтобы не мешать другим. На занятиях было скучно. Я и читала, и писала, и считала уже достаточно хорошо. А учительница ориентировалась на некоего усредненного ученика, не удосуживаясь давать тем, кто справляется, задания посложнее. К тому же говорила она на чудовищном суржике. Первое, что я сделала — поправила какую-то из ее фраз. Стоит ли говорить, как она меня после этого «любила». Но мне удивительным образом было наплевать. Она осталась в памяти каким-то серым пятном. Хотя имя ее помню — Надежда Лаврентьевна. Имея продвинутого старшего брата, я уже кое-что слышала про Лаврентия Берию. И в моем детском сознании она почему-то с ним ассоциировалась. Уж не знаю как, но я внутренне была убеждена, что она его сестра. Первые четыре года учеба меня мало интересовала. Зато в пятом, когда появились разные учителя, меня совершенно покорила учительница русского языка Людмила Ивановна. Она научила нас даже самые скучные вещи запоминать с помощью мнемонических приемов. Комментарий получился слишком пространным, вот как всколыхнуло 60-летнюю тетку слово «школа». (Yelena Sklyarov)
Моя мама точно запомнила на всю жизнь мое 1 сентября. Отводит ребенка в школу, приходит забирать — а ребенок бросается к ней бегом, прыгает на шею и кричит: «Я никогда больше туда не пойду!» А у нее и так токсикоз. А дело было в том, что учительница сказала после последнего урока построиться парами и так выходить, а не выбегать к родителям как попало. У меня мозг вскипел от такого бессмысленного садизма. (Алия Хагверди)
Увидев в окно маму, идущую на работу, я решил, что идет она за мной, быстренько собрал вещи, сказал, что за мной мама пришла, и попрощался с классом. (Maxim Satanovskiy)
Меня посадили по ошибке в 1В, но как только я познакомилась со своим соседом по парте Пашей, прибежала мама и утащила меня в 1А. Не знаю, почему она решила, что там самая лучшая учительница. Меня она только один раз шлепнула указкой у доски за то, что я писала буквы с завитушками. А Лариску выволакивала за волосы из-за парты, за Нелькой гонялась по классу с криком: «Убью!» (Ирина Лащивер)
Есть фотография. В руках гладиолусы. В широкой улыбке не хватает зубов. Была суббота. Дома были праздничный обед и вся семья в сборе. Я была страшно разочарована: дружила в детском саду с девочкой, которая попала в класс Б, а меня определили в А. Мне всегда она нравилась, до десятого класса, но, как бывает в детстве, из-за этого подружками мы не стали. Она рано умерла, и я жалею, что не узнала ее ближе. (Julia Trubikhina)
Я помню только, что я очень хотела в школу. А потом 1 сентября меня разбудила мама, и оказалось, что когда встаешь рано утром, то очень мерзнешь. И еще невозможно съесть завтрак (а тебе говорят, что надо). А потом, из-за того, что я шла во второй класс, еще и вся торжественная часть прошла мимо меня. В общем, сплошной облом. (Liza Miller)
В школу я пошла со своим лучшим другом. Оба мы были «огромного» роста, ниже нас не было ни кого. А друг был настоящим еврейским мальчиком с еврейской мамой, которую в школу не пустили. Ну, она мне и сказала, смотри за моим сыночком. Взяла я товарища смело за руку, и учительница не смогла разделить нас и посадила вместе. И тут на перемене товарищ пошел в туалет, вернулся и сообщил, что не может пуговицу на штанах открыть. Ну, я тут же вызвалась помочь товарищу в беде. И не долго думая, пошла с ним в мужской туалет. А пуговица была коварная и мне тоже не поддалась. Но я ж должна следить за другом, а он, бедный, уже ножками мнет. Поэтому я решила, что зубами открыть смогу. Села на коленки на полу в мужском туалете и головой (зубами) схватилась за пуговицу вредную на штанах бедолаги. И тут зашел директор… По-моему, директору точно больше в туалет было не надо. Меня оттуда выпроводили, но я не ушла, пока он мне не пообещал, что пуговицу откроет другу. (Nella Kuchin)
Накануне была гроза, по дну оврага тек бурный ручей (еще вчера его не было), мама в красных резиновых сапогах с каблуками (я их вожделела) перенесла меня через ручей. Увязавшийся за нами котенок Яшка скандально орал на берегу. Гладиолусы были больше меня. Проклятый бант больно вцепился в волосы. В первом классе было человек 16, брат пугал, что через четыре года мне придется ездить на автобусе в город, в школу для больших. Нас фотографировали, звонили в колокольчик, знакомили с учительницей… я ее совсем не запомнила, мы в том же году уехали в другой гарнизон, где была огромная школа с хорошей репутацией. Валентина Георгиевна Кречетова согласилась меня, новенькую, принять посреди учебного года. Ее я и считаю своей первой учительницей. (Людмила Казарян)
Я плохо помню 1 сентября. Какие-то обрывки. Помню, что было очень радостно. Помню меня вызвали к доске и мне надо было прочесть стих, который я учила дома, но поскольку никаких репетиций не было, я не сразу поняла, что должна говорить. Помню, что в руках были гладиолусы, помню новенькую нарядную форму. А еще я ждала после школы дома праздника, какой был у моего брата в его первый сентябрь (когда мы жили не с отцом, а с бабушкой и дедушкой), но праздника не было, потому что мама была на работе (она сама учительница), а папе было все равно. (Наталья Солдатова)
Не помню, чтобы я ждала от школы чего-то хорошего — детский сад и вообще внешний мир мне уже не очень нравились, — ну как-то там линейка с цветами, ничего не видно, директор (я ее в старшей школе оценила) читала речь. Я пришла домой и поделилась, что «папе бы эта речь не понравилась». Вышел страшный бэмс, потому что пересказать речь я не смогла (длинная, и стеснялась), получила по шее за то, что делаю безосновательные утверждения, но была права, конечно, казенная речь про строителей коммунизма папе бы не понравилась. Ругали с перепугу, чтобы фильтровала. (Marina Feygelman)
У меня был букет гладиолусов, выращенных на даче, ростом с меня (я был очень маленький, гладиолусы очень могучие). Кто-то (физрук?) помог классухе донести все наши цветы до кабинета, на столе не хватило места. А дальше настала тоска — я считал и читал на уровне класса так третьего, писал печатными буквами. В общем, учебник по чтению я к концу уроков дочитал, кажется. (Кирилл Кулаков)
Просто из школы помню одно и то же. Питер, осень, за окнами темно. Снаружи холодно. Надо волочиться в эту ненавистную школу. А до этого вылезти из теплой кровати, надеть эти кошмарные колготки, ненавистное платье, почистить зубы. И я на последнем издыхании все это делаю, чтобы выйти в этот холод и полчаса ехать до школы в набитом автобусе. И тут мне говорят: «Алиса, вставай». То есть мне все то же самое надо сделать второй раз. И этот сон повторялся. Может, я так много болела серьезно, просто чтобы меня не мучали. (Alisa Nagrotskaya)
Я вернулась домой, открыла свой ранец (зеленый, в клеточку), а там не мои вещи. Это было удивительно и непостижимо. После родительских выяснений оказалось, что такое же произошло с моим соседом по парте мальчиком Ромой, у которого был точно такой же ранец. На следующий день мы с ним поменялись обратно и со временем научились различать наши ранцы. (Maria Terentiev)
Из первого школьного дня я до сих пор вспоминаю, как вернувшись из школы, с ужасом спросила: «И это на десять лет?» Ну да. Всего лишь десять. В университете было интереснее. (Russell D. Jones)
Меня вместе с еще несколькими детьми заранее назначили читать стишок на линейке (бабушка чуть не лопнула от гордости), прочитали (там и читать-то было по четыре строчки по очереди, ничего особенного), и потом кто-то из взрослых сказал речь про какую-то там ракету, на которой мы полетим в страну знаний, и вытащил полуметровую красную ракету из чего-то типа пенопласта. И дети, читавшие стихи, стали ее друг другу передавать, но до меня она почему-то не дошла, и это было ужасно обидно, я тоже хотела ее подержать. Уроков не помню, помню, что меня пришли забирать мама с сестрой, и сестра назвала мою учительницу крокодилом, я хихикнула, но вообще это было несправедливо. (Александра Нефедова)
Я всю ночь не могла уснуть, очень боялась, что меня выгонят из школы прямо в первый же день из-за того, что я не умела читать положенные сколько-то слов в минуту. Поэтому у меня на всех фотографиях с линейки страшные такие синяки под глазами. А еще в правой руке у меня были гладиолусы, а в левую мне дали табличку «1В», и я углом этой таблички тюкала мальчика Лешу, который стоял рядом, по голове. Папа потом табличку забрал и держал сам до конца линейки. (Yuli Vert)
На мое первое Первое Сентября приехал дед Антон из Новосиба и баба Люба. Дед был горд невероятно. Первая внучка все-таки. А я была горда нести за спиной ранец. Он был бежевый и терпко-вкусно пах новеньким дерматином. (Natalya DoVgert)
Я болела на 1 сентября, поэтому пошла только 13-го, и оно было реально 13-е, потому что я уже хорошо читала, считала и писала печатными буквами, и мама решила отдать меня во второй класс в хорошую школу (все первые там были заняты). И я очень запомнила, как я, высунув язык и охреневая, переписывала у соседки из тетрадки эти странные курсивные буквы: «13 вересня, Класна робота». (Даша Шигаева)
Я помню смесь ужаса и восторга. Помню, как мальчик-десятиклассник вел меня за руку в класс, а я ничего не соображала (всю жизнь боялась и боюсь потеряться). Прекрасная первая учительница, любила ее искренне, и потом, когда переехала в город, писала письма пару лет точно. И вообще никаких ужасов от учебы (кроме математики, алгебры и геометрии) у меня не было. (Elena Krupa)
Я была той гордой собой первоклассницей, которую нес на руках старшеклассник вдоль линейки и которой было положено своими руками звонить в этот самый первый звонок в прямом смысле. Подозреваю, что меня выбрали как самую компактную. Колокольчик с белым бантом был тяжелый, как чугунный мост, я немного опасалась, что прыщавый чувак, который меня нес, не вынесет меня вместе с колокольчиком, и в целом было страшновато, что что-то пойдет не так. Но в то же время, конечно, я казалась себе звездной звездой. И так примерно далее всегда. (Ola Omami)
Накануне 1 сентября мама хотела перешить доставшийся мне от знакомых школьный наряд, а я до слез просила этого не делать, мне он и так очень нравился. В итоге на фотографиях все девочки стоят в коротеньких аккуратных юбочках в складку, а я в огромном сарафане на два размера больше. Люблю эти фото, напоминают о том, что мама ко мне маленькой прислушалась (хотя уверена, внутри было непросто). (Екатерина Зорина)
Я воооообще не понимала, что происходит и куда идти. После уроков предполагалось, что надо идти на продленку, я то ли забыла об этом, то ли не поняла, когда переменка кончилась, то ли потерялась. В общем, я пошла бузить с четвероклассниками, и то ли подралась с ними, то ли просто убегалась в догонялки с парой падений. Один из четвероклассников повел в туалет умыть, я умылась, облилась вся и пришла раскрасневшаяся в продленку. Там на меня наехали сразу, что я не как девочка себя веду и посмотри на себя. А еще со мной в классе был Женя Гуляев, сын маминой подруги, на которого у меня были планы выйти замуж и сделать семью. Он первого сентября подарил мне пупсика. Замуж за него я потом выходить передумала, он как-то меня не впечатлил. (Katya Perlin Eichorst)
Первый день в школе я не помню, но на фотографии того дня я запечатлена с букетом цветов в молочной бутылке, которую я напряженно держу в руках. Цветов для первой учительницы в Улан-Баторе купить было негде, и отец, судя по всему, оборвал клумбу соседнего детского сада. А мама поставила их в бутылку с водой и вручила мне. Так мой первый в жизни учебный год начался с соучастия в преступлении. А наша первая учительница была молодой красавицей, удивительно похожей на Николь Кидман. (Olga Solovova)
Во что одета была, не помню, наверное, во что-то очень красивое, потому что мне было тоскливо от того, что нельзя было вертеться, садиться куда попало, трогать волосы и дергаться. Так всегда было, если мама меня куда-то наряжала. Учительница первая моя была ужасная усатая тетка, которая с брезгливым лицом приняла букет. Потом мы слушали гимн и рисовали картинку со смыслом — как мы себе представляем мир на Земле. Помню, что было ужасно уныло, и первый день и первый класс меня страшно разочаровали. Тот ажиотаж, который был до этого, явно был не оправдан. Единственная радость — дедушка мой любимый, как всегда, побаловал меня и подарил какой-то фантастический набор немецких фломастеров. Дальнейшая жизнь в школе меня разочаровала второй раз, когда выяснилось, что в школьной библиотеке нельзя брать все, что хочется, и есть ограничения по возрасту, и первоклашкам можно брать только те книги, которые я уже все прочитала до школы. А во втором классе к нам пришла отличнейшая молоденькая учительница Татьяна Анатольевна и жизнь сразу стала лучше, потому что она понимала, что мне скучно, я уже читала и писала лучше всех в классе, и разрешала мне читать на уроках, пока все остальные сражались с букварем. А в пятом к нам пришла работать изумительная библиотекарша Людмила Алексеевна, с которой мы подружились, и она мне разрешала ей помогать с книгами и чинить их, и штамповать учебники, и, конечно же, брать все, что захочется, и даже прогуливать физкультуру у нее за стеллажами. Ну то есть не разрешала, конечно же, но верила, когда я говорила, что у меня освобождение от физ-ры. (Daria Rosen)
Вышел нарядный кучерявый мальчик в бабочке и прочел: «Медный всадник на коне — его сделал Фальконе!» Я ощутила волну хтонического ужаса и непонимания, так как приехала в Питер буквально несколько дней назад. Вторая волна не замедлила: велено было рисовать символ города. В панике списала — срисовала — у соседки по парте разведенные мосты. Не имела ни малейшего представления, что это такое, поэтому получился супрематизм: два черных прямоугольника скособочились на фоне красного пятна-заката. Ко всему прочему мне было пять лет. А кучерявый мальчик вырос и стал нашим придворным гимназическим поэтом! А потом наркоманом, но это уже другая история. (Оля Скорлупкина)
Мое первое сентября — это когда вместе с мамой мы на все парах бежим к электричке с дачи. У меня в руках — букет из гладиолусов, георгинов и всего прочего, что вырастает в последнюю неделю августа. Вокруг нас — гроза, адский ливень, до электрички еще пара километров, а на нас только легкие платьица… Добежали, просушились уже в электричке. На следующий день, как полагается, вышли из дома заранее и торжественно — всей семьей. И… перепутали здания школы (на «линейку» нужно было идти к старшей, а мы пришли сразу в младшую). Неторжественно бежали по переулкам (благо было недалеко). Самое удивительное, что успели к началу «линейки» даже с запасом. В общем, получилось не первое сентября, а двухдневный марафон! Зато букет с честью прошел все испытания и был успешно вручен моей первой учительнице. (Юлия Кирюхина)
Первого сентября было очень жарко. У меня был новый портфель, белые гольфы и красивая юбка «солнышко». На первом уроке, сразу после линейки, к нам пришел коренастый лысый дяденька, который сказал, что он директор школы, и что-то долго и серьезно нам говорил. Мне стало скучно, и я для разнообразия положила ноги на парту. А дяденька очень рассердился и сказал: «Вы станете отличниками или двоечниками, как она!» — и показал на меня пальцем. С того самого момента я усомнилась в том, что мне обещали песенки и мультики про школу. А потом разочарование мое усилилось втройне, когда я узнала, что мне не дадут значок октябренка, как моей подружке, которая была старше. Нет больше октябрят, потому что Советский Союз развалился, выяснила я из разговоров взрослых. Через годы появились классные учителя и любимые предметы, а пока по телевизору было сплошное «Лебединое озеро» и можно было часами плясать в гостиной и заворачиваться в занавески. (Юлия Шереметова)
Первый раз в первый класс я пошла с фингалом… с настоящим фиолетовым фингалом под глазом. Бабушкино «Не крутись у качели» накануне не сработало. Настроение было испорчено, грустно и стыдно от нелепости и сама виновата. На черно-белых фотографиях хмурая девочка в парадной школьной форме образца 1983 года, но что интересно, фингала на них нет, но мы-то знаем. (Екатерина Кривошеева)
В мой первый школьный день родителям позвонили и спросили, почему их ребенок не в школе. Родители, которые только что сдали меня в первый класс на торжественной линейке и сели праздновать, в ужасе примчались в школу и обнаружили меня сидящей в классе. Выяснилось, что учительница во время переклички прочитала «Шемтова Лариса» как «Шелестова Марина», на что я, разумеется, и не подумала откликаться. Вот так я узнала, что любое странное сочетание букв, начинающееся на «Ш» — это, скорее всего, я. (Лариса Шемтова)
В первый же учебный день в мои шикарные банты влюбился будущий одноклассник Олег. Да так крепко, что букет роз, предназначавшийся первой учительнице, достался мне. И за парту со мной молча сел. Шикарный был мужчина и первые в моей жизни подаренные цветы. (Изабелла Кулешова)
1 сентября я забыла свой портфель в школе. Со всеми принадлежностями. Хорошо, что дома был запасной портфель. (Лидия Симакова)
Мое первое сентября случилось в среду 7 сентября. Мне было шесть лет, и за пару недель до 1-го я поставила маму перед фактом — в сад я больше не пойду. Мама не согласилась, и я объявила забастовку и революцию. Больше двух недель я каждый день удирала из садика. Каждый, сука, день. С третьего побега меня начали сурово пасти, чуть ли не за руку водить силами двух воспитательниц и примкнувшей к ним нянечки, ничего не помогало. Драпала я бездарно, всегда в сторону дома, залезала на пятый этаж одного из подъездов окрестных домов и наблюдала из вентиляционного окошка, как по двору носится Татьяна Ванна или Людмила Какойтовна, растрепанная и с задранной юбкой. Мама таки сдалась, купила форму, портфель и посередине первой учебной недели отвела меня в первый класс. Пришла я, как дурочка, вся в бантах и с цветами к уже подружившейся банде и к дико противной училке, поощрявшей ябедничество, но дававшей хороший результат типа по знаниям. Через пару месяцев снова взбунтовалась и заставила маму перевести меня в параллельный, но это уже совсем другая история.(Ирина Голубкова)
Я страдала из-за отсутствия бантов — меня коротко стригли. На линейке случайно наступила на туфельку стоящей рядом нарядной третьеклассницы, та вскрикнула: «Девочка, ты борзая?!» — «Нет, я Ким…» — стоит ли говорить, что «борзаяким» прилипло с той же секунды — и на все шесть лет, что я промучалась в той школе. (Наталия Ким)
Школьные клумбы пахли невероятно. Сколько я потом, уже владея имением, ни пыталась получить — экспериментально — такую комбинацию запахов, ничего ни разу не вышло. Вроде все по отдельности понятно: бархатцы, астры, шары золотые, петунии, кашки. Но нет, мимо. А я бы ужасно хотела, чтобы пахло как тогда, но только чтоб я была в своем праве нюхать открыто и досыта, а не воровать запах, дыхание задерживая, потому что не для меня эта роза (астра) расцветала. Первого сентября был мой персональный затяжной пи*дец. Мне, взрослому человеку, повязали бант. Дело в том, что это сейчас — и уже некоторое время до сейчас — мне может быть и шесть, и восемь, и десять лет, и даже пять, — а весь садик и всю начальную школу я была взрослым человеком. Иногда пожилым. И это был ад: бант с мою взрослую башку размером, сваливающаяся с моего взрослого плеча лямка фартука (баба, родной человек, сшила из парадного занавесочного материала). Гольфы! Голая нога между гольфом и подолом платья хотела в укрытие, но его нигде не было. Даже на торжественной линейке, где была тьма таких же бантов (даже еще хуже), фартуков и голых детских тел между гольфами и занавесками, меня не отпустило, а наоборот. Как будто я, здоровая лошадь, залезла к детям и притворяюсь ими, хотя залезать и притворяться не было моей идеей. И все там было не для меня. И запах цветов был не для меня. И что больше всего меня потрясло, так это мои баба и тети. Я всегда думала, что они знают, что я такой же взрослый человек, как они. Ну ладно садик, надо так надо. Но вот это все?! И сверху — бант. Притворяться маленькой я так и не научилась, в детство стала впадать естественно и постепенно, и окончательно впала в восьмом классе, когда мы с друзьями впервые набухались портвейном 777. (Лора Белоиван)
1 сентября мы, первоклассники, — я и мой одноклассник Дима (друг на всю жизнь) — должны были стихами поздравить учеников на школьной линейке. Завуч, высокий и худощавый мужчина, легко поставил меня на импровизированный помост и попытался поставить Диму. Но не тут-то было, оторвать его от земли из-за его упитанности оказалось сложно, и водружали его на помост под хихиканье толпы учителя совместными усилиями. Это и осталось в памяти от самого первого школьного дня в моей жизни, и еще колокольчик, которым я звонила… (Ирина Иванкова)
Так любила наш дом, маму, папу… нашу ежедневную жизнь вместе, что идти в школу в сентябре было невыносимо ужасно. Разрушение мира. Другое дело потом, в течение года, когда очаровывали личностью некоторые учителя, когда было интересно на уроках, детские наши затеи. Но, в общем, ничто не помогло привить любовь к школе. Я ее никогда не любила. (Irina Klimova Vrublevska)
Помню, что было нестерпимо жарко. Коричневое гадостное платье жгло огнем. Волосы болели от банта, как-то привязанного к моей стрижке «под пажа». Очень стеснялась платья, носила только штаны — во дворе одни мальчики были. Хорошо, что с мальчишкой из нашей дворовой банды в один класс попала, это успокаивало. (Юлиана Федорова)
Я помню, что было очень холодно, на мне был красивый легкий плащик «не по погоде». Я чувствовала себя очень нарядной и несчастной, потому что вел меня первый раз в первый класс папа, а мама была то ли в командировке, то ли на работе. А я хотела с мамой. Линейку не помню совсем. Может, ее и не было, потому что погода была адская: очень холодный порывистый ветер. Помню, что уже без родителей мы стояли в душном и темном коридоре и ждали, когда нас заведут в класс, это длилось вечность, темно и душно было от количества народу. А потом помню, как мы сидим в классе, как учительница рассказывает о школе, о себе, знакомится с нами: называла по имени и фамилии, и мы вставали или поднимали руку. И была она такая спокойная и с достоинством. Я уважала ее с первого дня до окончания школы, и если бы не она (Татьяна Павловна), вряд ли так смогла бы учиться хорошо. А школу я не любила. (Ольга Афанасьева)
Мой первый день помню не только я, но и все соседи. Потому что я орала на весь двор:
— Папа, папа, я научилась читать новое слово!
— Какое?
— Х*й! (Наталья Ботерашвили)
Я в первый класс решила идти именно с георгинами. Гладиолусы, как у всех, я категорически отвергла. Поехали мы с мамой накануне на Павелецкий вокзал и купили у какой-то бабки букет георгинов. А когда принесли домой, то у одного цветка головка отвалилась. Стали смотреть и поняли, что бабка головки цветов наткнула на палки — стебли, чтоб букет богаче смотрелся, ведь георгины кустами растут, на одной ветке по несколько головок. Я очень расстроилась, но, к счастью, до утра 1 сентября эти оторванные головки не завяли. (Ольга Бердовщикова)
На первом уроке попросили написать, какие числа и до скольки кто знает. Мне было лень писать миллионы. Я уже умел и делить, и умножать. Поэтому написал до двадцати и бросил. Так лениво и халтурно прошли все десять лет. (Роберт Горсун)
В первый день меня посадили за одну парту с мальчиком по имени Юлик. К последнему уроку первого сентября мы решили, что раз мы уже в школе, то непременно где-нибудь должны быть кляксы. Поэтому капали чернилами из ручки на палец и «кляксали» на лицо друг другу и себе. Я была уверена, что я просто неотразима с чернилами на физиономии (вид Юлика мне ничего не подсказал).
Хорошо, что из школы меня забирал любимый дедушка — он сначала онемел, потом спросил, чего это я так выгляжу. Прослушал объяснения на тему: «Я ж школьница уже!» Согласился и отмывал часа три до прихода мамы. Юлику влетело. Шкодили вместе до третьего класса, пока нас не рассадили. (Julia Gurovich)
Все было собрано еще с вечера: коричневая форма, белый фартук, ранец и банты нечеловеческих размеров. Меня разбудили еще затемно, часа за три до линейки, хотя идти от дома до школы было 15 минут. Мама в тот год уехала работать на Север, поэтому со мной были бабушки (обе страшно нервничали), а еще отец пришел и принес огромный букет ромашек. Конечно, мне невыносимо захотелось спать — именно когда стали фотографировать. У отца осталось это большое черно-белое фото: зевающая в букет девочка. (Наталия Вениаминовна)
Я пошла в школу в первый раз в шесть лет, потому что в садике уже не было мест, а мы только что переехали в этот город. И отправили меня уже в середине сентября, причем в английскую школу. Я ничего не успевала, не понимала и уставала. Уроки делала по 3-4 часа, и с кляксами. Одежды мама не выдержала и, вырвав мои каракули, сказала делать заново: «Или в школу не пойдешь!» Ну и не пойду… и ладно. Замечательный получился год свободы, гуляний и игр с новыми друзьями. А на следующий год я вполне осознанно, умея уже читать и писать, пошла в школу им. Чехова и там была круглой отличницей, а дружила с Сережей Голубенко, сыном моей первой учительницы, и все было с тех пор ХОРОШО! (Alina Galchenko)
В отличие от известного персонажа анекдота, я точно знала, что «эта бодяга на десять лет». Я читала с трех с половиной лет, к семи годам прочитала массу всего про школу и воспринимала себя как минимум старшим подростком лет 14. Ну там, «Дикая собака Динго», «Четвертая высота». Когда меня собирали в школу перед 1 сентября, я это как-то не связывала с самим фактом школы — ну, фартук, гольфы, банты, мама причесывает, в фотоателье собрались сходить, в целом прикольно. И тут я буквально обнаружила себя посреди линейки с букетом гладиолусов. Чувство полного офигения от совмещения реальностей помню до сих пор. То есть я не понимала, что я тут делаю вообще с этими мелкими детьми со своим-то жизненным опытом. Усугублялось все тем, что я и действительно была не просто выше всех, но и заметно крепче, я на всех школьных фото выгляжу как вожатая, хотя на физ-ре стояла пятой или шестой. На фото в тот день я с совершенно безумными глазами. Родители и бабушка думали, что я волнуюсь от школы, а я осознавала себя, и мне это не нравилось. В школе я с первой недели добилась у учительницы официального разрешения читать на уроках посторонние книги, но это уже совсем другая история. (Татьяна Сачкова)
Мама очень хотела, чтобы я пошла не в обычную школу, к которой мы были приписаны, а в соседнюю гимназию. И вроде бы у нее даже получилось договориться. Но когда мы пришли 1 сентября в школу, меня почему-то не оказалось в списках. И пока у всех детей шла вся эта торжественная часть, я сидела в пустом коридоре школы, пока мама выясняла все с директором. В итоге меня туда так и не взяли, и после всех разборок в гимназии мы пошли к директору обычной школы. Та определила меня в класс и отправила знакомиться с учительницей, которая в это время как раз обедала. Так вот скомкано и безрадостно и прошло мое 1 сентября. (Наталья Бондаренко)