Дедушка Митя, бабушка, прабабушка, свекровь Фрида, тетя Эллочка, двоюродная тетя, преподавательница литературы в последних классах школы, старшая сестра, Одиссей и Гулливер. Мы попросили наших читателей рассказать о самых главных взрослых в их жизни. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими историями.
Бабушка. Она была огромная, теплая, необразованная, самая мудрая на свете, самая любимая на свете. Ни разу меня не прогнала, ни разу меня не предала. Дожила до моих 18 лет. Я до сих пор реву. (ЛТ)
У меня это был тренер по плаванию. Я начал у него заниматься в семь с половиной. Родители были хорошие люди, но жили своей жизнью, а он жил — нашей. От него я научился быть мужчиной и до сих пор в беде могу к нему прийти (а к отцу не пойду, чтобы не расстраивать). Отец — старенький. А он — взрослый. (lovebot)
Я сам себе был взрослый всегда. (Кирилл Когнищев)
Дедушка. Вот как есть градообразующие предприятия в городах некоторых, так и у меня дедушка был моим жизнеобразующим человеком. Жила я с бабушкой и дедушкой, мама меня родила рано, в 19, родители еще учились в институте. Я получилась не совсем здоровой, вывих бедра, кривошея, да еще и Мишу ждали по всем признакам, а получилась Маша. Короче, бабушка меня вылечила, таская по врачам и на процедуры, вот это все — режим-еда-отдых-спорт — было на ней, а книжки-прогулки-разговоры-сказки — на дедушке. Он никогда не ругал меня, за всю жизнь, а умер он в мои двадцать, ни разу даже голос не повысил. Он защищал меня от тяжелой бабушкиной руки, хранил мои школьные промашки в секрете, мы с ним ходили в кафе-мороженое тайком, он научил меня сочинять сказки, присылая мне во время летних каникул в Анапе письма с эпосом про Мальчиша-Кибальчиша и его героические подвиги, он покупал хорошие книги, разрешал мне читать все подряд не по возрасту, включая журнал «Здоровье», и терпеливо отвечал на все вопросы. Он был очень дисциплинированным, порядочным, честным, прошел Гражданскую и Отечественную войну, работал до 82 лет. Всему лучшему в себе я обязана именно ему, хотя не унаследовала и малой толики его характера и упорства. (Мария Ванденко)
Жозе Моуриньо. Показал, что можно вести себя, как хочешь, диктовать свои условия, а не подстраиваться под то, что подумают родители, преподаватели и соседи. (Daria Kholodilina)
Прадед. Офицер белой армии, в 1917-м перешедший на сторону Ленина, а в 1937-м этапированный в секретное поселение на 17 лет. Во Вторую мировую он охранял под перевалом Дятлова демаркацию Живого и Мертвого миров, и хоть вживе я его и не видел, чисто генетически и по воспитанию Культ и Честь Офицера Царской Армии мне передались именно от него. (Werilovnatapov Troy)
Бабка другом была, считай ровесником, аж до своих 94 (моих 28), а взрослые были сначала — непонятные, а потом — непонятливые, а потом уже я стала старше тех, кто был старше меня. (Сарра Ия)
Для меня главным взрослым была бабушка. Всегда накрашенная, опрятная, 30 лет работает в театре и до сих пор пользуется уважением. Она всегда излучала такую уверенность в себе и легкость. Несмотря на то, что не получила высшего образования, она всегда умела подать себя, как умелого человека. Как-то в детстве я ее спросила, можно ли ее называть Валя (ее имя), поскольку она никак не похожа на бабушку. Так до сих пор ее и зову. (Ольга Школина)
Бабушка, как оказалось, но со знаком минус. Так получилось, что росла с ней, а не с родителями. Немало сил и средств ушло на то, чтобы заткнуть ее голос в моей голове. А со знаком плюс — те, кто в меня верил, видел во мне человека, и это не родственники: любимая учительница и наставница в профессии. (Ната Верни)
Прабабушка. Ушла, когда ей исполнилось сто лет. Хлебосольная, веселая, всегда в курсе всех новостей. Рассказывала про войну, про работу курьером в издательстве, про встречи с Горьким, Серафимовичем, Маяковским. Про остров Шпицберген и огромные косяки лосося, про угольные шахты, отравленные колодцы и взрывающиеся вагоны. И хочется еще рассказать, а слов таких нет… (Лев Федоров)
Бабушка. Сложно в двух словах описать, почему именно она. Никто и никогда из моих друзей не называл ее «баба Соня», как многих других окружающих бабушек. Она всегда была только Софья Константиновна. Она была главным инженером на разных заводах со своих 35, монтировала фото и видео, впервые вышла замуж после 30 — немыслимо для послевоенных лет. Научила меня очень многому: от того, как правильно пилить дрова и забивать гвозди, до того, что правильно сводить конфликт на нет и иметь свое обоснованное мнение по важным вопросам. Конечно же, научила и фотографии. Никогда в моей семье (во многом благодаря именно ей) не было принято заставлять других что-то делать. Сделай сам или попроси помочь. Очень скучаю. (Lena Pashkova)
Сначала — дедушка, который был удивительным человеком, учил меня всему, читал мне Джека Лондона, Марка Твена, Некрасова, Гоголя и многих других. Познакомил меня, в общем-то, с литературой; возил меня на занятия зимой, в гололед (он потерял на войне ногу), делал мне игрушки из дерева, а другие — шил из старых вещей… Учил меня таблице умножения и чтению… никогда не ругал, верил, что я все смогу. Он был целым миром для меня. Он ушел из жизни, когда мне было 13. А потом, лет в 17, я встретила другого, очень важного для меня человека, который, как мне казалось, знал почти все об устройстве мира. Мне до сих пор так кажется. Удивительная, тонкая, мудрая и очень добрая. Ей сейчас 70, мы дружим больше 25 лет. (Shulamis Elena Vilensky)
Не было главного. Мои родители, дедушка и две бабушки все были такими прекрасными людьми, что невозможно выбрать. Самые лучшие люди в мире для меня. (Нелли Шульман)
Две мои начальницы Люся Карклэ и Света Толстова, мои коллеги времени работы в «Руна Консалтинговая Группа» — Женя Федорова , Катя Малышева, Паша Зыгмантович, Снежана Ефимова, Ольга Саначина — те, кто был и остается взрослыми, умными, очень осознанными. С кем рядом было просто невозможно не повзрослеть самой. (Кира Кононович)
Мой отец. Научил меня писать. В 18 лет подарил ручку с золотым пером, никогда не говоря, что хочет, чтобы я стала заниматься литературой. Мы с ним мечтали о межпланетных путешествиях и беспроволочной планетарной связи. В 2013 рядом с теми местами, где мы гуляли с отцом, в галерее «На Солянке», мы (арт-группа ТОТАРТ ) осуществили нашу мечту — мультимедийный проект «Подпольная типография» с участием наших друзей-медиахудожников из многих стран при помощи интернета и технической поддержки галереи. (Наталия Абалакова)
Убогие были взрослые в моем детстве-юности. Я выросла и сама себе стала взрослой. (Кира Фатеева)
Не было одного главного. Были папа и мама, бабушка (это Самые Главные). Еще были герои книг, диафильмов, сказок и пластинок. Одиссея я почему-то особенно уважала, Гулливера не очень. (Марина Тихонова)
Моя прабабушка. В девяносто с гаком — на каблуках, в помаде, с прической. В юбках до колена — и выглядело это весьма и весьма неплохо. И это ей не мешало мгновенно складывать и перемножать в уме многозначные числа, точно помнить весь календарь событий семьи (чтобы напомнить, кому куда и зачем надо), а также вести хозяйство на шесть человек. Она играла со мной в школу и болтала о пустяках, как настоящая подруга. Никто не верил, что это моя прабабушка. Даже бабушки моих ровесниц выглядели старше. (Светлана Орлова)
Неожиданно ответ на вопрос: «Кто был значимым взрослым» может быть очень болезненным. Когда я была маленькой, безусловно, главным взрослым был отец. Он человек девяностых — легкие деньги, легкий и щедрый характер, легкий на подъем. Но также легко сдался, когда всей семье нужна была поддержка. И где-то с 11 лет значимым взрослым для себя и семьи была я. Пафосно звучит, но это так: когда нечего было есть (бизнес схлопнулся и отец не хотел идти на пролетарскую работу, а мать после 11 лет декрета не могла ее найти), мне приходилось придумывать какие-то схемы и планы. С 16 лет я зарабатываю, с 17 — полностью себя обеспечиваю: платила за учебу, врачей, жилье. Меня прилично достало быть самой взрослой в семье — и своей, и родительской. Но каждый житель Беларуси сам себе немного маленький Лукашенко, который не умеет делегировать и вовремя остановиться, так что у нас тут еще и национальная травма значимого «взрослого». Но справляемся, каждый по отдельности и все вместе. (Мария Малевич)
Моя свекровь Фрида. Она показала мне пример безусловной и мудрой любви к своим детям. Она показала мне, что значит нести ответственность за себя, не забывая о себе. Она вдохновляет и поддерживает. Она снисходительна к нам с позиции мудрого взрослого, хотя нам уже под 40. Но это такое счастье, когда и в этом возрасте можно почувствовать себя ребенком. Любимым ребенком. (Мария Степанова)
Сама себе была главная. (Вера Лихачева)
К бабушке можно прижаться всегда, в любую минуту, даже если она очень занята, даже если у нее руки в тесте и она не может погладить меня по голове… Я ткнусь носом в ее мягкий живот, повязанный фартуком, впитавшим множество кухонных запахов, обхвачу ее руками, и она остановится, и скажет мне: «Ох ты мой ангел…» или: «Ну что, милок?» А если руки испачканы — подержит их на весу, и мы замрем так, и постоим, хотя бы минуточку. А потом она вернется к своим делам и я побегу по своим. — Вот такие воспоминания. (Наташа Слюсарь)
Одного главного взрослого не было. Самые главные — родители, бабушки, деды (хотя скорее даже рассказы о них). А когда умер папа, а это случилось в прямом смысле слова у меня на руках, единственный человек, кому я смогла позвонить и мысль о котором давала мне опору — старший брат. А вообще у нас большая семья и часто бывавшие у нас дяди и тети были тоже очень важны, всегда и до сих пор. А вот если не брать родственников и тех, кого я условно могу назвать ровесниками (а среди них есть те, кто очень сильно повлиял на меня в позднем подростковом периоде), то это моя учительница по литературе в старших классах, мы, кстати, дружим до сих пор. Она просто всегда была на моей стороне, вне зависимости ни от чего, это было невероятно важно. (Елена Львова)
Моя прабабушка, Лидия Владимировна, институтка Екатерининского института, с тяжелейшей судьбой, любящая меня безмерно, выходившая меня травами и гомеопатией от букета хворей. Она прожила 96 лет, до последнего дня с ясной головой, читающая стихи по-французски. Самый мой любимый и главный человек. (Светлана Викторова)
У меня было счастливое детство, соответственно, и «главных взрослых» в моей жизни было очень много: мама, папа, бабушка… Расскажу здесь про папину сестру и мою тетю Эллочку, просто потому, что она умерла раньше всех, в 1974 году, когда мне было 7 лет. Умерла она от рака, но я уверен — еще и потому, что была небывало красивой, умной и доброй — не могут такие ангелы долго выдерживать среди нас, злых людей. Причем красоту, например, свою она сама «выработала». Вот я смотрю на Эллочкину фотографию в двадцатилетнем возрасте — милая рыжая девушка, в облике которой еврейские черты интересно сочетаются с татарскими. А потом перевожу взгляд на ее же фотографию в возрасте тридцати — небесной красоты золотоволосая женщина, таких Боттичелли и Россетти писали. А еще у Эллочки было редчайшее — мягкое чувство юмора. Помню, я в пятилетнем возрасте вообразил, что если в спичечный коробок посадить живую пчелу и засунуть туда цветок, то пчела обязательно даст мед. Через час после начала эксперимента моя прекрасная наивная мама вбегает на дачную терраску с большими глазами, а в руке у нее пустой коробок с мааааленькой капелькой меда.
— Смотрите, Алька был прав, она дала мед! — кричит мама торжествующе.
— Клааарочка… — смеясь одними глазами, отвечает Эллочка. (Олег Лекманов)
Мой главный взрослый — мой папа. Одна из причин, почему это так — потому что он же и главный ребенок. В детстве мы вместе ходили по пустырям, поджигали шины, залезали на крыши многоэтажек, папа показывал химические опыты с огнем, дымом, пузырьками, жидким азотом. Рисовал фантастические картинки, придумывал истории, знакомил с физикой и астрономией, рассказывал про черные дыры в космосе. Сейчас он такой же «сумасшедший». Ездит на велосипеде в двадцатиградусный мороз. Встречаю его в толпе на митинге против нашего дурацкого политического режима, папа может лихо перелезть через двухметровую ограду и вместе со мной убегать от омоновцев. С ним можно поделиться любой личной информацией и получить поддержку и понимание, параллельно прослушав лекцию по биохимии и устройстве психики человека. Еще он продолжает продуктивно работать как ученый, слушать альтернативную музыку и интересоваться искусством. Недавно ездил в США к моей сестре и показал неожиданные достижения в роли «усатого няня», помогая сестре с уходом за маленькими детьми. Я была искренне удивлена. Короче, люблю и горжусь. Моему папе сейчас 70 лет. (Larissa Belkovskaya)
Дедушка однажды, забирая меня из школы, поскользнулся, замахал руками и задел меня по голове уголком дипломата. И потом всю дорогу домой убивался, что лучше б он упал и разбил себе все, чем мне сделал больно. Он умер, когда мне было 17, хорошо, что до того, как мой первый парень начал меня *** (бить. — Прим. ред.) через день. Не знаю, что бы с ним было, если бы он узнал. Родители мои как-то это приняли. (Neanna Neruss)
У меня главный взрослый — бабушка. Простая, деревенская баба Наташа, которую вызвали из деревни Орловской области — сидеть со мной. Ибо другая бабушка, мамина мама, не совладала с «молодежью» — моими родителями, они там чего-то тогда разругались, а ребенка не с кем было оставить. Бабушке досталась я, эгоистичная, энергичная детская пятилетняя особь. И одинокая, как многие советские дети, которых с полутора лет уже отдавали в ясли, потом в сад. Бабушка Наташа одарила меня настоящей простой любовью, которая помогает мне и сейчас, и непохожей на ту, что была у родителей ко мне. Меня она очень, что ли, жалела. Понимая, чувствуя своей природной мудростью, что « жизнь прожить — не поле перейти». Сама со сложной личной историей: потеряла любимого мужа, растила одна сына, она ни разу не озлобилась, не была по-женски завистлива и очень жалела людей. Плакала, когда смотрела по телевизору о жертвах стихии или происшествий. У нее не было образования, только четыре класса школы, но умение любить, прощать — было. До сих пор чувствую себя виноватой за многое. Бабушка ушла в 2011 году. Но до сих пор в день ее рождения, и в марте, когда она умерла, у нее в комнате, в квартире моих родителей, где сейчас мало кто бывает, по каким-то непонятным законам расцветает белая малюсенькая орхидея, которую мы принесли в комнату, когда она уже болела. Сейчас я цветок этот поливаю редко, потому что там не живу, а родители в отъезде, и я каждый раз, приходя, искренне полагаю, что цветку давно капец, уже того. И какое же удивление у меня каждый раз, когда вижу эти белые цветы и когда сопоставляю даты — сразу мурашки по телу.
Но с бабушкой связано и много классного, смешного. Она была свидетелем моей бурной молодости, родители тогда мотались по командировкам, а мы жили с бабушкой. И это был кайф. Но и я же заставила ее седеть. Остался среди друзей моей юности, как принято сейчас говорить, мем. Бабушку я так настрополила, что когда мне кто-то звонит, не надо сразу меня звать (вдруг это неугодный сэрдцу, привязчивый поклонник). Сначала надо зайти ко мне в комнату и уточнить, хочу ли я с этим разговаривать или нет (предварительно, конечно, бабушке было велено уточнить все данные звонившего). При звонке домой и наличии меня дома бабуля моя говорила так в ответ на просьбу услышать Олю:
— А хто ее просить?
— Там такая-то/такой-то.
— Пойду, посмотрю, — говорила ба (все после этого думали, что живу я в хоромах пятикомнатных).
Далее ба шла, медленно шаркая, ко мне, спрашивая, даже если я спала:
— Такой-то звонить. Будешь говорить или спать?
— Спать, бабуль. Скажи, нет ее.
Ба шла в большую комнату и по телефону громко рапортовала:
— Оля в училище (так ба называла МГУ), дома неть ее, когда придеть, не знаю.
И сразу бросала трубку. Возражения не принимались. И никто не знал до конца, хитрит бабуля моя или нет. Но уважали и немного боялись простую деревенскую бабушку. А мем остался #олявучилище, сокурсников это очень веселило. (Olga Markusheva)
Дедушка Митя. Так мало его было в моей жизни, всего пять лет, но его любовь и забота греют до сих пор. Когда я родилась, деду было уже 75, я была его младшей любимицей, чего он не скрывал. Родившись в 1907 году еще в царской России, мой удивительный дед пережил революцию, гражданскую и обе мировые войны. Вернувшись с последней, спустя 15 лет после Победы дал жизнь моей маме, деду было уже 53 в тот момент. Работал до последнего дня, имея всего три класса образования, даже на восьмом десятке был почетным читателем станичной библиотеки. Долго не хотел покидать дом, построенный своими руками, и переезжать к старшему сыну. В день переезда там, в дверях родного дома, и остановилось его сердце. Но я до сих пор как будто слышу его ласковое «тикай отседа» с украинским говором. (Изабелла Кулешова)
Мамина сестра, моя тетя. Она всегда знала, что делать, и была очень-очень спокойная. Именно она сказала мне пойти в кафе и попроситься работать, когда я выпала в академ в универе. Она научила меня принимать гостей. «Оля, у тебя снова не убрано? Тогда я не приду». Очень рано ушла от нас. А теперь главный взрослый — это мой муж. Он всегда был взрослый. (Olha Sudak)
Наша преподавательница литературы в последних классах школы, Надежда Ароновна Шапиро. У нее я научилась всему — читать, писать, делать вот так вот бровь, если страшно или трудно, и вообще более-менее быть человеком. (Анастасия Воскресенская)
В жизни много важных взрослых, но особняком стоит тоже бабушка — с маминой стороны. Она пережила голод 30-х, потеряв практически всю семью, Великую Отечественную войну, потеряв первого мужа, затем потеряла второго мужа, который был сильно старше нее, но которого она очень любила, потом развал Советского Союза, девяностые. И она была одна, без родных, с детьми. Тяжелая жизнь. И при всем при этом она была удивительно светлая. Это не наигранный позитив, а настоящая глубокая любовь к жизни, к людям. Я помню, что каждую ночь перед сном она благодарила Создателя, желала успокоения ушедшим и добра живущим. И мне кажется, хоть это и был ее многолетний постоянный ритуал, она каждый раз говорила это с искренним чувством, так я это слышала. При этом она была максимально далека от образа такого «просветленного» человека, закуклившегося в своем «дзене». Она могла поболтать о чем угодно, любила посмеяться и пошутить где-то на рискованные темы. Люблю, скучаю. (Жулдыз Алматбаева)
Бабушка, как и у многих, рожденных в 70-х. Воспитан я фактически ею. Она меня очень любила, возможно, еще и потому, что я похож на ее рано умершего мужа, моего деда. Бабушка была человеком жестким, волевым и решительным, к старости напоминала по повадкам питбуля. Была единственной из многочисленных братьев и сестер, получившей высшее образование и сделавшей карьеру. Воля, способность принимать решения, способность идти на конфликт при необходимости, письменная речь — это все у меня от нее. Очень тосковал после ее смерти. Потом стал встречаться с ней во снах, в ее мире мертвых, и тоска прошла. Она все еще со мной. (Алмат Малатов)
Прабабушка. Вроде все было тихо, но когда в терапии дошли до нее, она как выпрыгнет! (Рубен Макаров)
Преподаватель английского в институте. Она всегда говорила: «Ты все сможешь!» (Филатова Светлана)
Учительница начальных классов, мы до сих пор общаемся — Татьяна Бондаренко. Татьяна Николаевна как скала: добрая, справедливая и очень ясно объясняющая все, от житейской премудрости до сложных правил. А еще она в нас очень верила. В нас, детей, как в будущее, и в каждого по отдельности. (Valeriya Geldash)
Дед. Прошедший войну, много работавший уже на пенсии по увековечиванию памяти ушедших на фронт из нашего города. Сильный телом и духом. Не пивший, не куривший и не употреблявший ненормативной лексики. Добрый и требовательный одновременно. Никогда не ссорился с бабушкой. Только много позже я понял, что он и разговаривал-то с ней редко. (Юрий Родыгин)
Их было очень много, значимых взрослых вокруг — я единственный ребенок в семье. И каждый был по-своему для меня крут. Но если один — то, наверное, мой крестный, он дал мне горизонт! Он умер всего два года назад… эх… (Элина Мухина)
Бабушка. Она умерла в 96 лет, когда мне было 27. Я с этим начала свыкаться только несколько лет назад. (Alisa Nagrotskaya)
Главный взрослый в моей жизни — это, к сожалению, я сама. Лет в одиннадцать я поняла, что мама, растерянная разводом и с ребенком на руках, чувствует себя еще более испуганно, чем я. Потом — и весь подростковый возраст, и, наверное, лет до двадцати с лишним — я очень искала взрослую фигуру — наставника, учителя, который мог бы научить. Очень сильно чувствовала нехватку — но так и не нашла, к сожалению. Зато сейчас, после сорока, я учитель и друг тому своему внутреннему ребенку. Это лучше, чем ничего. (Slava Shvets)
Не было у нас в семье взрослых. Были уставшие женщины. Да и из меня так себе взрослая получилась. (Анна Фадеева)
Не было. Теперь очень непросто быть мамой, когда сама в себе стала отращивать здорового взрослого всего пару лет как, с помощью терапии. (Александра Каминская)
У меня мой папа — главный взрослый. Я появилась у него в 40 лет и была единственным ребенком. Он любил жизнь, людей, меня всякую, моих собак и мужей. Каждый день мы созванивались в восемь вечера, потому что иначе беда, и меня будет разыскивать полиция/мчс/администрация, и все равно, в какой я стране и сколько мне лет. Как это меня бесило, а сейчас я больше всего на свете хотела бы ему позвонить, и все еще звоню понарошку, когда плохо, в восемь в космос. (Ольга Бухал)
У меня это был дед по матери. Работавший всю жизнь с 14 лет. Воевавший и до конца дней крепко друживший с теми, кто остался жив после всех кошмаров войн. Я в раннем детстве вообще хотел танкистом стать, как он. (Илья Иткин)
Бабушка Поля. (Наталия Ильина)
У меня — отец. Чем дольше живу, тем он главнее. Всю жизнь безуспешно искала в спутниках это сочетание мягкости, оптимизма, внутреннего покоя интеллигентности — а вместе с ними мужества и защиты, которые ощущались и благодаря работе (виртуозный хирург), и из-за реакции на любые катаклизмы моей жизни. Его значение стало ясно со временем, когда потеряла. Даже смерть его была такой же деликатной, как и жизнь: не проснулся, но успел поговорить со мной по телефону накануне ухода.
Из взрослых, не связанных кровными узами, — Валентина Андреевна, учитель литературы, которая своих самонадеянных надменных учеников незаметно для самолюбия тыкала носом в классические вопросы, не подсказывая ответ, но поощряя самостоятельные формулировки. И Дора Мироновна — старая дева, эмигрантка, учитель французского, спускающая, невзирая на вопли, три шкуры, ставящая четверку отличнице-мне на том простом основании, что могу и должна больше. (Ольга Максимова)
Никто. Я сама свой взрослый с семи лет, очень устала от этого. Я прекратила быть ребенком после рождения младшей сестры, а после того, как мы переехали в Европу в мои 16 и я быстрее всех выучила язык, я стала еще и главным по документам, бумагам и коммуникациям с бюрократами. (Olga Perepelitsa)
Дед. Он был обалденный — высокий, красивый, пижонски одетый. Бабушка умерла, когда мне было десять, он прожил еще 15 лет, и я только потом поняла, что эти хрустящие белоснежные рубашки, эклеры по пятницам (он в пятницу к нам приезжал) и прочие признаки какой-то нездешней и шикарной жизни дорогого стоили. Пенсия 80 рублей, коммуналка (бывшая квартира нашей семьи) — и при этом премьеры, выставки, толстые журналы (все прекрасное пришло от него!). Когда в последний год я приезжала на его «дежурства» по коммуналке, туалет был уже вымыт: «Ну детка, как можно!» И он был самый интеллигентный человек в моей жизни — при блестящем образовании он никого не осуждал и не судил, любая короткая юбка была просто немного дольше осмотрена — родители кричали и стыдили, пьяницы были подобраны и усажены безопасно. Он до самого конца был всегда безоговорочно на моей стороне, может быть, это и удерживало меня на «светлой стороне», не могла его подвести. Очень по нему скучаю. (Мария Ромейко-Гурко)
Моя тетя. Только она купила мне, школьнице, первый крем для лица и повела в парикмахерскую делать модную стрижку. Она хвалила те книги, которые мне понравились. Она утешала меня, когда я рыдала от любви к хоккеисту Харламову, а мама называла меня дурой. Она вязала мне свитера и учила вязать. Она возражала моей маме, которая была недовольна моей речью: «Оля не агрессивна, она просто так разговаривает». А родителей я любила априори, но они не говорили со мной так, так говорила моя тетя. (Ольга Эльгитарова)
Моя бабушка. Она ходила в астраханский «Мемориал», слушала «Машину времени», обожала рыбалку и нарды. Несмотря на мой детский возраст, она говорила со мной о репрессиях, голоде, войне и культе личности. Даже про убийство Влада Листьева я тоже узнала от нее. Бабушки не стало, когда мне было восемнадцать, а суть многих вещей, о которых она мне рассказывала, дошла до меня уже в более взрослом возрасте. Иногда я сверяю какие-то свои действия и принятия решений с ее принципами как с моральным компасом, все чаще ловлю себя на мысли, что мы с ней не договорили, и очень скучаю по нашим разговорам за калмыцким чаем и партией игры в нарды. (Polina Delia)
У меня в детстве были взрослыми мама и папа, но я не считаю их главными. А когда переехала в Москву учиться, сначала появилась подруга, которая стала второй мамой — мы даже внешне похожи. Она поддерживала меня во всех жизненных катаклизмах, никогда не бросала, принимала такой, какая я есть, научила открытому и широкому взгляду на жизнь и людей, познакомила с кучей классных людей, которые стали моими друзьями. Она же и познакомила меня со второй подругой. Вторая какой-то невероятной красоты и вкуса женщина, очень тонкая, очень справедливая, с наработанным спокойствием. Я смотрю на нее и учусь достигать, добиваться, работать равномерно и усердно. И обе они, конечно, показали мне, как можно проявлять любовь и заботу к своим близким, как дарить подарки, как ценить себя. (Юлия Чуркина)
У меня в начальной школе была совершенно потрясающая учительница физкультуры. Мы обе очень фанатели от лошадей, и на переменах я приходила к ней в кабинет выпить чаю и обсудить наше общее увлечение. А потом ее уволили, потому что какой-то мерзкий школьник, которому она поставила двойку за отказ заниматься, сказал, что она якобы его ударила. (Настя Дюжарден)
Бабуля, папина мама. Все хотелось повторять за ней. А еще у нее было трюмо, в котором много духов, косметики и заколок для волос. Могла я часами там сидеть, перекрашиваться. (Γιούλια Βερεσστάγα)
Папа и свекровь. (Polina Kapelyush)
Взрослая — это я… Со всеми вытекающими и втекающими… (Николь Толкачева)
Моя бабушка, Зинаида Алексеевна, была совершенно потрясающей. В 28 лет осталась вдовой с двумя детьми (дедушка погиб в сорок втором). Они познакомились на истфаке. Бабушка больше ни на кого никогда даже не посмотрела, любила только его. В эвакуации работала сначала на комбайне, на сиденье подкладывала книжки, чтобы что-то видеть из кабины (рост у нее был 154 см). Всю жизнь работала историком и ушла с работы, когда ей было уже за 70, чтобы забирать меня из школы и водить в музыкалку. При этом продолжала помогать своим сотрудникам писать докторские, редактировала их статьи и работы. Потрясающе вкусно готовила, всегда в красивом фартуке, до сих пор пеку по ее рецептам (и помню запах фартука). Помнила дни рождения всех родных и многочисленных друзей, всегда в этот день звонила или заблаговременно посылала открытку. Всегда выглядела, как английская королева: элегантные костюмы (только юбки), броши, блузки, шляпки с лентами (соломенные летом, фетровые зимой), пальто и обувь на небольшом каблучке. Даже дома, если не собиралась никуда выходить, надевала чулки (которые пристегивались к поясу), блузку, юбку, аккуратно причесывалась. При этом была весьма хулиганистой и очень остроумной, обожала меня, записывала мои смешные фразочки (как я теперь записываю за своими детьми). Без устали играла со мной во все, что я хотела, всегда была на моей стороне (информация про двойки всегда передавалась от меня маме через бабушку, чтобы смягчить последствия). Когда я была маленькой, каждое утро я прибегала к ней в кровать, и она читала мне главу из «Песни о Гайавате». Она научила меня играть в шахматы и на фортепиано. Когда я чувствую, что могу поступить как-то не так, я всегда спрашиваю себя, могла бы я рассказать о своем поступке бабушке? Если нет — значит, и не стоит так поступать. Она мой нравственный камертон. (Olga Iskiyaeva)
Моя дорогая бабушка Настя. Моя семья, мой близкий и родной человек. Сама себе взрослой я не стала, уже семь лет я рядом с зрелым мужчиной, и любимый муж мой — главный и взрослый. (Ольга Лучкина)
Моя бабушка, сестра моей бабушки. Самая родная, самый добрый человек на свете. Она была тем, кто всегда за меня. Когда мои родители разводились, сходились, снова расставались, семья была охвачена войной. И только один человек смотрел на меня, видел меня и любил меня так безусловно и с такой силой, что уже 18 лет прошло, как ее не стало, а я все плачу и тоскую очень. (Natalia Bulatova)
Раньше бабушка, теперь ее нет. Сейчас тетя — мудрая, заботливая, умная, родная. (Veronika Fidler)
Самые значительные взрослые, сформировавшие меня, это мои бабушки — родная и двоюродная, они были родными сестрами. Обе — словесницы, преподаватели русского и литературы, настоящие интеллигенты в моем понимании этого слова. Родная бабушка Лина Ивановна жила с нами и, по сути, растила меня с трех месяцев до школы. Она была сдержанная на эмоции, но при этом ласковая и невероятно терпеливая. С ее легкой руки в три года я (незаметно для себя) уже читала и сносно писала печатными буквами целые поэмы. Двоюродная бабушка Екатерина Ивановна жила с мужем отдельно от нас, у них не было детей, поэтому мы с братом являлись для нее практически родными внуками. Обе бабушки, как я позже осознала, существовали то ли в этикете британской аристократии (хехехе), то ли русского дворянства из романов про всякое благородное, и прививали его нам. В реальности эсэсэсэра такое воспитание выглядело довольно необычным, хоть и было адаптированно к условиям быта. Но дело даже не в пресловутом ежедневном использовании столового ножа, а в общем кодексе, основу которого составляло: «Учитесь властвовать собой» (никаких нюней и жалоб, собралась и сделала или перетерпела). «Не надо никого судить — кто ты такая, чтобы судить людей?» — злословие порицалось. «Не врать!» (ложь в первую очередь унижает тебя саму). Самым большим ругательством, которое я слышала из уст обеих бабушек, было: «Это что-то невозможное!» или «Да ЧТО же это такое?» Честное слово! Они могли порицать какие-то поступки: «Да что же это такое? Как можно было поступить настолько низко?» — но при этом воздерживались от личных характеристик. Ко всем незнакомым людям — даже детям — обращались на «вы». Это было страшно необычно для советского ребенка — когда у моих подружек при знакомстве бабушки спрашивали разрешения обращаться на «ты», те вытаращивали глаза. Родной бабушки не стало, когда мне исполнилось двенадцать. Двоюродная бабушка стала моим настоящим другом, начиная с тех самых двенадцати, и была им до самого конца, до своих последних дней. Человек с исключительно светлой головой и великолепным чувством юмора даже в почтенной старости — под 90, она ушла, когда мне уже было чуть за 30. Такое счастье, что ее помнит и любит мой сын — ее правнук. По сей день чувствую эту пустоту и в качестве ориентира примеряю на себя ее истины, ее правила жизни и самодисциплины, железной воли, щедрости, даже манеры составлять свой гардероб — всего много, очень много. Это самое лучшее наследство. (Екатерина Прокофьева)
1. Главным взрослым в моем детстве была бабушка, папина мама. Они с дедушкой вырастили меня в своей семье, как дочь. Окружили заботой и любовью. Я была для них очень важным человеком. Мои родители были совсем не приспособлены к родительству, если бы не бабушка и дедушка — я не знаю, что было бы со мной, детство точно было бы покалечено. Назвала бабушку потому, что она была рядом ежедневно и ежечасно, кормила, заплетала косы, мыла, вникала во все мои проблемы. Дедушка был ненавязчив, оттеснен на периферию, весь день на работе… Его я оценила много позже. 2. Главным человеком моих отрочества и юности был учитель литературы. Он подарил многим, в том числе мне, целый мир поэзии и «разрешил» жить в нем, дал понять, что «так можно». Дал основные ценности: бескорыстие, красоту, доверие, честность, пренебрежение к материальному, к мелочам… 3. Главным человеком моей взрослой жизни был В. Он был единственным мужчиной, который заботился обо мне, интересовался моими проблемами и мыслями, он многих поддерживал и многим помогал, в том числе мне. Он был очень умен, очень много работал, был прекрасным ученым — ему не повезло со временем и страной, но он держал на своих плечах многое и многих. Был человеком разносторонних интересов. Никого из этих людей уже нет среди ходящих по земле, но для меня они всегда живы. (Ирина Луговая)
Главным взрослым была я, как это ни прискорбно. (Ирина Фалина)
У меня главных взрослых по-честному было три (и это — самый минимум). Я вот правда не могу сказать: мол, только мама, и все. Или сказать: дед. Или: тетя. О боже, а ведь это я сейчас взяла и отцензурировала сама себя, пять главных взрослых взяла и сократила до трех. Да зачем же?! Пять их было, пять! Мама, дед с бабушкой, тетя (сестра мамы) с дядей (мужем тети). (Nadia Shakhova-Mkheidze)
Пытаюсь понять, кто же главный взрослый был. Никого не было. Да и детства у меня не было. Сколько я себя помню, а это лет с пяти, я всегда сама принимала решения и всегда за них самостоятельно несла ответственность. Кто только не пытался меня навязчиво учить жизни, но значимого, близкого и родного человека не было. До моих 19 лет. Тогда я встретила свою любовь, и он стал главным человеком в моей жизни. (Маргит Руди)
Бабушка Шура. Любила меня безусловно. Потом, уже старенькая, так же любила мою дочь. (Ельчина Юлия)
Бабушка… сегодня как раз годовщина ее смерти. (Ната Кр)
Дедушка. Он самый главный взрослый в моей жизни,который может все, и всегда поддержит, и любит той самой безусловной любовью. Он умер уже давно,но все равно в моей жизни постоянно присутствует (Rogozin Asia)
Бабушка. Человек, который не мог «рассыпаться» или начать плакать и психовать от того, что я, еще крошка, что-то не так сказала или не то спросила. Который оставался взрослым, практически всегда. Океаном спокойствия в мире, полном ужаса. Потому что помнил, что я ребенок, а она взрослый. Человек, с которым можно было существовать рядом, но не быть в постоянном контакте. Который не прогонял меня и не отвергал, и не давал понять, что я обуза, и что где-то лучше и интереснее, чем со мной. Было видно, что ее радует время вместе. И она готова включать меня в свои дела, я могу помочь, я не бесполезная, а важная и нужная. За эту включенность в ее жизнь я ей очень благодарна. За возможность быть с ней рядом и чувствовать, что тебя хотят видеть рядом. (Полина Шех)
Мама. Я была очень болезненным ребенком, и, несмотря на перестройку и все трудности, она увезла меня в четыре года в незнакомую богом забытую деревню, где свежий воздух и чистая вода, благодаря этому я сейчас дышу и практически не болею. Когда мне было пять, мы уходили на целый день в лес за грибами и ягодами, промокали под грозами, но это закалило меня. Когда меня в детстве ударил какой-то мальчик, она научила меня давать сдачи. С тех пор ни один человек не поднял на меня руку. Когда у меня были проблемы (детские, конечно, но проблемы) она сказала мне, чтобы я решала их сама. И только после этого, если у меня не получится, я могу обращаться к ней. Это научило меня самостоятельности. Когда мне было 10-12 и появились мысли о суициде, она просто, ненавязчиво и без поучений сказала мне, что единственное самое ценное, что есть у человека — это жизнь, остальное все решаемо. Эта фраза поддерживает меня в любых передрягах. Когда в 15 лет я решила уйти из дома — она поддержала меня и помогла мне жить отдельно, пока кризис не прошел. Когда в 20 лет я сказала, что влюбилась в девушку, она плакала месяц, пересмотрела кучу фильмов и сказала мне, что хочет, чтобы я была счастлива. Она всегда принимала меня такой, какая я есть. Я знаю, что она меня выслушает и поддержит всегда, чтобы ни произошло. Она мой лучший друг. (Natalia Shemelina)
Старшая сестра. Разница у нас 2 года 8 месяцев. Маму я боялась и ничего не рассказывала. А сестра мне сказки читала на ночь, учила, как правильно делать. Была очень начитанной и знала многое. И когда я созрела, пришла к ней, а не к маме. (Evgeniya Nikulnikova)
Бабушка. Ее любовь и то, как она ценила мои успехи и прощала промахи и глупости. Великодушие и благородство ее, нежность. В два года внезапно помню себя — я сижу в белом махровом полотенце после купания, ем яблоко. А она читает мне Пушкина из старинной книжки с металлическими застежками и гравюрами. Руслан бросается в погоню за Людмилой, бабушка делает страшные глаза, я замираю с яблоком, рядом уютно лежит ее собака, голландская печка гудит теплым белым боком, а я понимаю, что ничего прекраснее в моей жизни не будет. Искусство и любовь. Только ради них стоит жить. (Алена Шварц Аношина)
Главный взрослый был и остается мной. (Lala Greengoltz)
Я сама. Проблемы решала в основном сама, решения принимала сама, уехала из дома в 16, тогда же и начала работать. (Надежда Сазонова)
Задумалась. Было очень много взрослых в моей жизни, главных. Но, наверное, главным взрослым в моей жизни была дирижер детского хора, Марта Любимова. Она появилась в моей жизни прямо на уроке, в 4 или 5 классе. Точно не помню. Она ходила по классам в школах города и искала детей с хорошим голосом и слухом. Надо было повторить ритм, который она настукивала, и что-то спеть. Я спела романс «Нет, не люблю я вас да и любить не стану», и она очень удивилась. И позвала меня в хор «Рига» при Доме пионеров. Мне уже 43 года, я до сих пор не понимаю, как она умудрялась в те дикие годы с нами справляться. Половина хора были малыши, половина — борзые подростки, боровшиеся за свою независимость и настроенные нигилистически. Эта отважная женщина организовала хоровую школу, вела хор железной рукой, и, как я сейчас понимаю, это было невероятно тяжело. С этого человека началась моя Музыка. Я узнала свой голос, научилась верить ему, и в самые мрачные моменты моей жизни, которые, кстати, в том числе пришлись на время, когда я начала ходить на хор, Музыка вытаскивала меня, держала на плаву, открывала любые сердца и двери. Это только благодаря ей я играла на четырех инструментах, могла понять любую систему музыки, пела постоянно до недавнего времени. Только благодаря этой маленькой отважной женщине, которая так искренне боролась и с нашими подростковыми закидонами, и с этой невыносимой жизнью, которая развернулась в 90-е. Самые мои лучшие и светлые воспоминания детства и отрочества связаны с хором. Гастроли, фестивали, даже Артек, концерты, классическая музыка, народная музыка, музыка на разных языках, церковная музыка… Лучшие мои знакомства с интереснейшими людьми связаны с хором. Мои самые лучшие черты, самые важные интересы на всю жизнь — начались с хора. Дома было очень плохо, и я только спустя много лет поняла, что хор буквально спасал от безысходности. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы однажды она не пришла в мою школу в поисках голосов, и я ей не спела этот романс… (Ksenija Truhana)
Моя тетя (старшая сестра мамы) — умная, красивая, элегантная, образованная женщина. Была строже и жестче, чем мама, но мы с сестрой ее любили. Но при этом из всех взрослых верила в меня и воспринимала меня такой, какая я есть, без каких-то накрученных ожиданий, надежд, домыслов. Она сама была не замужем и без детей (отчего-то не сложилось). Поэтому много посвящала времени нам с сестрой. Увы, рано умерла (в 47 лет). (Дарья Аппель)
У меня как-то все отличные: родители, обе бабушки, дед (второй рано умер). Главный, наверное, папа был. Он научил меня быть неплохим человеком. Надеюсь, я оказалась хорошей ученицей, пап, и тебе за меня не стыдно там, где ты теперь. (Elena Popova)
Бабушка. Вот как в первой истории. Только она была совсем не крупная женщина. Веселая. Теплая. Ее нет уже 24 года, а я все еще плачу о ней. (Елена Голубкова)
Как-то все понемногу, родители и прочие родственники разной степени удаленности, но больше и ближе всего всегда была только я сама, набралась опыта, глядя вокруг. (Zhanna Nasupkina)
Я сама всегда была для себя главной, увы… В 18 лет уехала из дома. Жаловаться и что-то говорить родителям было нельзя — мама начинала капризничать и волноваться, надо было утешать… Потом появился муж и встал со мной вровень, стало полегче: он такой же главный в моей жизни, как и я. Знаю точно, что главным человеком для моей младшей дочери была и есть… моя мама — та, которую всегда надо было утешать как маленькую. А старшая дочь тоже главная для себя. Но тоже делит это место со своим мужем. (Елена Генерозова)
Мой дедушка. Всю жизнь была «дедушкина внучка». Благо прожил дед долго — к моменту его смерти мне уже было 20 лет. Успела у деда поучиться. Удивительной личностью дед был. Умница, ярчайший харизматический лидер, человек одновременно жесткий и очень душевный. На похоронах деда, а умер он в 1994 году в возрасте 84 лет, один из пожилых людей, пришедших на похороны и поминки, сказал: «Помянем Ивана Гавриловича — не будь его, и мы бы не жили». Еще три или четыре пожилых человека подтвердили — да, не жили бы. Выпили, не чокаясь… Я заинтересовалась. Тогда рассказали они такую историю (часть — относительно дедовой работы — я знала, но большую часть — нет). В конце тридцатых годов мой дед, Луговской Иван Гаврилович, был главным технологом Грозненского нефтеперерабатывающего завода (то есть оборонка, и должность такая, что 400% гарантии: при любой неполадке это будет объявлено вредительством, а главного технолога — под расстрел). Деда не посадили и не расстреляли. Невысокий, жилисто-коренастый (напоминающий Гимли из «Властелина колец», но без малейшей анекдотичности), с огромными нависающими бровями и громким голосом, он заявлялся в НКВД, с ноги открывал двери кабинетов, орал на сотрудников: «Сами вы враги народа! Немедленно отпустите моих сотрудников!» Его боялись до судорог — не знали, кто стоит за таким наглецом. Над нквдшниками самими висела серьезная вероятность «десяти лет без права переписки». За дедом никто не стоял. И его сотрудников отпускали. Скольких он спас — не знаю. Не думаю, чтобы он сам знал точно. Но то ли четверо, то ли пятеро из спасенных — после того, как прошло более 50 лет, в которые вместились и Вторая мировая, и время репрессий, да и просто столько времени, за которое люди умирают от вполне естественных причин, — пришли на его поминки… (Tanda Lugovskaya)
Единственным взрослым, кому я был всерьез интересен, была бабушка по матери. Отцу тоже, но они с матерью развелись, и контакт так и не восстановился. (Vasiliy Tolstoy)
Мама. Хотя, честно говоря, я не уверена. Все были главными. Не один, а много взрослых. Повезло, наверное. Но выделить самого-самого главного не могу. (Тамилла Мамед-Заде)
Учитель в художественной школе. Он не был жестким человеком, не вдалбливал нормы. Он просто был. И мы для него были. (Marina Fridman)
Главным взрослым в моем детстве и юности был мой старший брат. Он брал на себя вину за мои детские проказы и всегда защищал меня от разгневанных родителей. Он брал меня, маленькую, с собой на свидание с девушкой, я счастливо таскалась с ними по городу, и он никогда не говорил, что я ему мешаю. Он пришел из армии, когда мне было 11, и взял меня под свою опеку и защиту от всех и всего. Он всегда был (и есть) рядом в самые трудные минуты в жизни. Когда меня обидели одноклассники, и я, рыдая, пришла домой и услышала от родителей «сама виновата», он забрал меня в комнату, посадил на колени и сумел отвлечь и успокоить. А вечером я слышала, как он, 20-летний, говорил родителям на кухне, что расстроенного ребенка сначала надо обнять и утешить, и уже потом разбираться в деталях. И я навсегда запомнила: ребенка сначала утешать. Когда подхватила лишай наша собака, и я, обладательница длинных волос, шарахалась от нее, боясь заразиться и облысеть, брат сказал: «Пожалей ее. Собака — такое же существо, как человек, только более одинокое», — и без перчаток намазал собаке лишайные залысины. И я навсегда поняла и запомнила: всех жалеть — людей, собак и вообще все живое. Он никогда, ни разу в жизни не дал мне почувствовать себя плохой и во всем виноватой. И мне не страшно рассказать ему о себе самое отвратительное. Теперь мне пятый десяток, а ему шестой, он седоватый и очень толстый человек, обнимая которого я не могу сомкнуть рук. Но я всегда буду видеть его тем мальчиком, которому я в детстве утыкалась носом в живот и который во многом определил то, какой я стала. (Юлия Драбкина)
Дед. Он был потрясающий. (Елена Платонова)
Дедушка. Мой главный взрослый. Потеряв его, потеряла и всю семью, и собственное детство, юность, глупость и безрассудство. С уходом главного взрослого ты становишься на его место и понимаешь, что ты следующий. А он был… он был всем и постепенно заменял всех, кто уходил. Был отцом, матерью, бабушкой, дядей… Семьи не стало, остались мы вдвоем и жили, как могли. Он до последнего меня берег, переживал и опекал, хотя уже давно я отвечала за все, начиная от таблеток, заканчивая закупками, деньгами, документами… но все равно он старался даже в своей уже уходящей слабости бдить, беспокоиться и отдавать последнее. Не спать ночами, когда я уезжала работать. Держаться, даже когда падал и лежал без сил несколько часов на полу. Человек, у которого была очень трудная жизнь. Война, голод, сиротство, оккупация, бедность, колоссальный труд до 80 лет, военные городки и стройки по всему Советскому Союзу. Человек, который похоронил всех: родных, сестер, братьев, детей… Человек, который любил меня так, как никто больше не будет любить. (Татьяна Войстрик)
И у меня бабушка. Точнее, сестра моего деда. Рядом с ней всегда было уютно, тепло и весело. Ей можно было все рассказать и получить кусочек любви и поддержки. Она любила меня такой, какая есть. Когда все остальные стали бы ахать, всплескивать руками и выедать мне мозг, она умела просто поддержать. Или даже посмеяться. Потому что умела доверять. В том числе доверять моему интеллекту. Умела видеть во мне взрослого человека и в то же время любить моего внутреннего ребенка. Знала про все мои похождения. Могла рассказать анекдотец с матерком, рюмочку опрокинуть и донышко поцеловать. Работала главбухом в геологоразведочной конторе. Пела красиво. Я всегда буду реветь, вспоминая бабушку. (Юлия Мыльцева)
Двоюродная тетя (ну как «тетя» — у нас разница в возрасте восемь лет). Ей было до меня дело, в отличие от: примерно лет с 9-10 я каждые нелетние выходные оставалась ночевать у нее и ее родителей, она зачитывала мне интересные книжки (Булгаков, Ильф-Петров, Стругацкие — оттуда), мы валялись в ванне, разговаривали обо всем на свете, и у меня было ощущение, что я и мои мысли имеют значение, и я не «все время мешаю», а могу быть интересна. Думаю, это меня сильно спасло в человеческом плане: общая депрессивность и «жить не хочется» постоянным фоном были еще долго, я только к сорока годам более-менее из этого подвыбралась, но подозреваю, что без этой поддержки все нехорошие намерения однажды таки реализовались бы, а не остались только желаниями… (Анна Мазухина)
Бабушка, мама мамы, русская девочка Лизавета из раскулаченной в Вятке семьи. Жизнь-калейдоскоп, как у многих в ее поколении. Когда я родилась, ей было 64 года. Я была ее единственной внучкой и часто жила у нее. Она часто рассказывала мне о своих историях и географиях, без морализаторства. До сих пор мне это помогает — хотя бы потому, что в этих рассказах не было ханжества (так редко бывает, когда взрослые говорят с ребенком). Она искренне интересовалась моими чувствами, но как-то интуитивно понимала границы. Не навязывала, а объясняла. Говорила со мной о любви и дружбе. Дружила со своей лучшей подругой с 15 лет и любила моего мужа. В старости полюбила читать классику и любовные «одноразовые» романы: раньше никогда времени не было. Если бы не она, мне повзрослевшей было бы сложно стать самой собой. Бабушка умерла, когда моей дочери было три года. Но бывает, я делюсь с ней важным и теперь. (Наталия Вениаминовна)
Наверное, моим главным взрослым был бы дед, если б не умер в мои восемь, свои 54. Я его очень любила, а он меня обожал. Он и был главным взрослым, просто очень мало, я не успела зарядить батарейки как следует. Когда он умер, для меня солнце закатилось, иногда кажется, что так больше и не выкатилось по-настоящему. Так, над горизонтом чуть-чуть повисит и обратно. (Лора Белоиван)
Бабушка. Это человек, который всегда был на моей стороне. (Tinatin Dias)
До 19 главного взрослого у меня не было. То есть я очень люблю и любила маму, но как-то я всегда почему-то с ней боролась скорее в детстве, спорила, конфликтовала, особенно в подростковом возрасте, чем прислушивалась. А потом до моих лет 25, а то и дольше, главным взрослым для меня был Антон Носик. Когда мне было 25, я за что-то на него ужасно обиделась, уже не помню за что, немного перестала его прямо-таки боготворить, но все равно продолжала прислушиваться, советовалась с ним по поводу своей карьеры, жизненной фигни, даже по поводу мальчикоф, лол. До сих пор голос разума в моей голове — это голос Антона. И многие базовые установки. Например, спросила его про какую-то покупку, как лучше сэкономить, он посоветовал, что выбрать, но добавил типа, что надо больше зарабатывать, а не экономить на ерунде. Так и пытаюсь с тех пор жить. (Michal Gitel)
Прабабушка, Агафья Леонтьевна, мы были в семье старый да малый, любящая, искренняя, помню ее улыбку, с которой она внимательно выслушивала мои детские бредни, помогала разобраться и разложить мысли по полочкам. Умерла в восемьдесят пять, мне было семь лет. Когда вспоминаю ее, на сердце тепло и щемит. (Alexandra Urbanas)
У меня была бабушка, единственный человек, к которому я могла пойти в период подростковых страшных бурь без страха и который кормил супом, гладил по голове и принимал безоговорочно. Она была единственным человеком (кроме, наверное, себя самой), перед которой мне бывало стыдно за подростковые выкрутасы. Вся моя совесть, мне кажется, от нее, и умение любить тоже от нее. (Марина Казначеева)
Я до трех лет жила у бабушки с дедушкой (родители в ожидании своего жилья снимали угол). Для бабушки я стала первой внучкой, а она для меня — первым и самым главным в жизни взрослым. Когда она умерла, мне было 28, это была первая смерть в нашей большой семье. И сразу все посыпалось, семья стала постепенно разваливаться на куски… С того момента мы уже ни разу не собирались все вместе. (Татьяна Бушенко)
Два дедушки, мамин и папин папа. Оба любили меня бесконечно, хотя внуков было дофига. С маминым папой у нас была безумная любовь. Он был человек-тиран. И только со мной он был мягким и добрым. Моя старшая двоюродная сестра до сих пор мне вспоминает, что дедушка любил меня больше. И только меня он никогда не наказывал. А когда родители развелись — он вообще заменил мне образ мужчины. С папой папы была другая история — он был замкнутый, с тяжелым характером. Нормально общаться с ним могли только бабушка и я. После смерти бабушки он ел только то, что я готовила. Я ездила из Киева в Тирасполь раз в две недели, чтобы наготовить ему еды и сделать «заморозки», которые он мог бы разогреть на сковороде. Мой отец жаловался, что дед отказался кушать, потому что он приготовил «не так, как внучка сказала». (Jean Illina)
Бабуля, или бабика, как мы ее звали. Всю жизнь она воспитывала детей, своих и чужих. С 16 смотрела за младшими шестью братьями-сестрами, потом за их детьми, по дороге из разбомбленного поезда подобрала еще двоих, потом за детьми детей, детьми детей детей. И сына моего до двух лет воспитывала и приглядывала. А потом мы все разъехались и заботиться стало не о ком. И бабуля умерла. (Marina Naaber-Glazistova)
Мама, с которой так и прожили вместе 35 лет. Психолог потом сказала, что на момент ее умирания (от онкологии) у меня как раз наконец начался этап подростковой сепарации. А дело в том, что она была матерью-одиночкой. Причем матерью сильной, независимой нравом, веселой. Я долго тоже не могла создать семью, многое пришлось прочистить в голове, прежде чем это получилось. И вот у нас с ней была семья из двух человек, и мы годами были вместе, и нас объединяла любовь к веселому и простому времяпрепровождению: поесть, повыбирать шмоток, посмотреть пищеварительный, как я это называла, фильм, типа комедий и про любовь. В юности наступил кризис, когда я взяла курс на мальчиков и подруг, и мама казалась ничего не понимающей, чуждой. Зато к зрелости мы вдруг научились заново разговаривать. И я удивилась, как точно мама разбирает мои профессиональные, женские, человеческие волнения, хотя она вообще не про литературу и сама по себе человек другого темперамента, чем меланхоличная я. Приятно, когда люди, знавшие ее, говорят, что слышат в моем голосе мою маму, и я сама, став мамой, ловлю себя на том, что иногда действую так, как она бы могла. У меня чувство, что за эти годы я ее немного присвоила как модель поведения, и эта внутренняя мама выручает тогда, когда меланхоличная я не справляется. Одна из последних ее заповедей, усвоенных и сказанных мне в пору очередных метаний, а для нее в дни уже тяжелой стадии болезни: что не надо заниматься х…ней, в смысле изводить себя бесплодной рефлексией о пережитом. Уже после ее ухода накрыло, как это точно. Теперь я говорю себе иногда это сама, и в этом много для меня ее здравого смысла и силы. До сих пор удивляюсь, что двум таким разным людям было вместе и тягостно, и хорошо — но тягостно и хорошо всегда от любви. А сепарация поздняя, потому что мы не могли расстаться. Помню это чувство, что после ссоры или просто разлуки всегда тянуло стуситься опять, и отношения снова шли к пику какого-то веселого и беззаботного единения душ. Как-то мы так сочетались, что и доставали друг друга различиями, и одновременно складывались в пару очень обрадованных друг другу родных людей. (Валерия Пустовая)
Главных взрослых было несколько, но все по-разному и не без травм. Но тем единственным человеком, кто любил меня безусловно, ничего не требуя, в том числе взрослую, это бабушка. Моя самая лучшая, единственная, самая добрая на свете бабушка Лида. Она так умела любить всех. Когда мы прощались с ней, мама сказала: «Умер единственный человек, который меня любил». При том что дети, я и сестра, стояли рядом. И как бы мне ни было больно от этих слов — это правда. Ее способ любить был недосягаемый, совершенный образ любви, соединявший родственников в разных странах, исправлявший чужие ошибки одним разговором, задававший стандарт совести и милосердия одновременно. Она была учительницей начальных классов больше сорока лет в нашем поселке. Если бы ее хоронили там, пришли бы тысячи людей, из Гомеля бы приехали, так ее любили в ответ ученики разных поколений. 11 лет, как ее нет, и одна из моих вечных горестей — что она не увидела мою дочку. (Светлана Бодрунова)
Очень взволновала меня эта тема. Когда психолог как-то спросила, чего мне не хватает в жизни, я подумала, и ответила — чтобы у меня была настоящая любящая бабушка, и чтобы дед не умер так рано… У меня, конечно, была мама, которая «всю себя отдала детям», но отдача эта была во многом не радостная, а жертвенная, да и времена были тяжелые. Так что я из тех детей, у которых не было в жизни действительно важных взрослых, кроме мамы. Да, были хорошие учителя в школе, но это было очень фрагментарно. В основном главным человеком в моем детстве (лет с 12 и до института) была моя любимая подруга, мы рано стали сами себе взрослыми. (Nadya Neuymina)
Старшая пионервожатая Ира Шарапова. Я любила ее до беспамятства, в бурные годы — 1989 год — она была готова на наш бунт, мы взяли и вышли из районного совета дружины потому, что нас никто не хотел слушать! Помню, как наша завучиха и председатель комсомольской ячейки орала на нее. Я умирала от восторга — вот был пример стойкости. (Ania Pivovarova)
Не было главных взрослых. Все были как-то недостаточно авторитетны. Сама со всем разбиралась. (Елена Лесникова)
Папа. У меня никогда не возникало сомнений, что ему со мной интересно. И что он меня видит. (Анна Савиных)
Моя тетя. Папина сестра. До сих пор ее не хватает. Уже 30 лет. (Ольга Антоненко)
Бабушка, конечно же, бабушка. И за маму, и за папу. Кормила, лечила, как могла, воспитывала. Объяснила мне, почему не надо бояться смерти. И это потом очень сильно помогло мне в жизни. Когда она умерла, мне было 16 лет. Я не почувствовала ее ухода. Мы до сих пор общаемся на каком-то неведомом языке. Вот с мамой не общаемся. Мы и при жизни-то не особо общались. А бабушка как ангел-хранитель всю жизнь мою за плечом. В детстве меня оберегала. И потом не забыла. Наверное, тот, кто любил тебя при жизни, будет любить всегда. (Юлия Флегинская)
Самый взрослый человек в моей жизни — моя дочь. Она сразу родилась мудрой, так бывает. Лучший мой советчик, с поразительной способностью понимать других, и взрослых, и детей, и тех, кого обычно мало кто понимает. Была у древних китайцев поговорка о том, что дети — наши главные учителя. В моем случае — сущая правда. Сейчас моему главному взрослому 14 лет. (Марина Гарбер)
Я сам был самым взрослым, все понимал и оценивал быстрее и правильнее «взрослых». Теперь я перестал быть взрослым и становлюсь старым. Понемногу впадаю в дедство. (Michael Scherb)
Оня. Она была нашей соседкой по лестничной клетке. И как-то так само собой получилось, что с двух лет я проводила почти все время только с ней — своей семьи и детей у нее не было. Родители мои работали и, видимо, не очень понимали, как заниматься детьми. Оню звали Ниной Матвеевной Веселовой — я просто в два года могла выговорить только «Оня», так и звала ее всегда. Она была невероятная. Все в нашем доме ее боялись, потому что она работала в Министерстве культуры, а до этого — учителем русского и литературы, и умела всех строить. К своим 70 она стала управдомом, и тогда ее боялись еще сильнее. Она обожала Роджера Федерера, не пропускала по телевизору ни одного его матча, знала наизусть весь рейтинг ATP и еще любила смотреть снукер — там у нее тоже были свои кумиры. Для меня она была самым главным взрослым и остается до сих пор — она всегда была на моей стороне, даже когда я была ужасным эгоистичным подростком и орала на нее. Когда кто-то незнакомый называл ее при мне моей бабушкой, она очень смеялась, а я была в недоумении и говорила, что «вообще-то, это моя подЛуга!» — ведь мы всегда были на равных. Она научила меня любить чистоту, при том, что дома у меня всегда был хаос. Я до сих пор каждый раз, когда убираюсь, с благодарностью о ней думаю. Мы пекли невероятные плюшки с сахаром, не по рецепту, — ей нравилось, что я чувствую тесто руками и сама говорю, чего и сколько нужно добавить. Мы бегали с ней наперегонки во дворе, когда мне было 5, а ей 65, и она всегда зимой покупала мне мороженое и разрешала его есть по дороге домой. Вечерами мы усаживались и раскладывали пасьянсы: нужно было задать вопрос на «да/нет» (про себя, не вслух), и потом разложить карты — она свои, большие, а я свои, маленькие. Если у кого-то не сходилось, и она видела, что меня это расстроило, она всегда говорила, что я плохо сформулировала вопрос и надо все разложить заново. Так один вопрос мы могли раскладывать целый вечер, пока наконец все не сойдется. Мы любили разгадывать детские кроссворды из «Мира новостей», а потом уже и взрослые сканворды, когда я подросла — я читала вслух вопросы, и мы вместе думали над ответами. Она называла меня «Котенькой» и «Балдушкой». Она говорила, что у меня золотые руки, и мне нравилось все чинить у нее дома — она очень мной гордилась. Когда я уезжала в Израиль, самой страшной перспективой для меня была жизнь без нее, и еще я боялась, что она умрет, а меня не будет. Я приезжала раз в полгода, а все оставшееся время она как будто постоянно была со мной в моей голове. В сентябре 2020 она упала и после этого два месяца лежала в кровати, не вставая. Не знаю, как это вышло, но я звонила ей из Израиля каждый день, в течение двух месяцев, иногда даже по два раза в день. При том, что до этого около десяти лет звонила от силы раз в две недели. В один из дней я попросила маму, чтобы она отнесла к ней свой телефон, и мы поговорили по видеосвязи (из-за коронавируса мы не виделись год — я не могла приехать в Россию). Мы поговорили, увидели друг друга, я показала ей свою собаку, про которую до этого два месяца ей в подробностях рассказывала. Оня лежала такая маленькая и седая, я подумала, что она больше не встанет, хотя воли и сил у нее было хоть отбавляй, и она уже строила планы на ближайшие недели в свои почти 90. На следующий день после нашего разговора, 27 октября, ее не стало, и я до сих пор не понимаю, как это вообще возможно. Карты, которые мы раскладывали, со мной до сих пор, здесь, в Израиле — и ее, и мои. (Оля Курочкина)