Орать от ужаса, смеяться до слез, не понять ни слова, но запомнить на всю жизнь: первое знакомство с театром может заставить человека полюбить театр навеки или разлюбить навсегда. Эту подборку мы посвящаем Кириллу Серебренникову – человеку, который помогает нам любить театр и свободу. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими историями о Том Самом Спектакле – самом первом и самом важном.
Я был совсем-совсем мелкий. Мать повела меня на новогодний спектакль. Помню, как на сцену вышла Баба Яга и как я от страха забрался матери на голову… (Егор Осенев)
В три года повели на «Аленький цветочек». Когда на сцене появилось Чудовище, я заорала и орала до тех пор, пока меня не увели из театра. (Ирина Лащивер)
Спектакль «Синяя Птица» — было ощущение тягомотного кошмарного сна, откуда никак не проснуться. (shizayats)
Когда мне было лет 10, маме удалось достать билеты в театр на Таганке. Это знаменитый театр, где раньше играл Высоцкий (уже умерший к тому моменту), но спектакль был не из нашумевших. Сценическое воплощение какой-то деревенской прозы. Была там и драма, и любовь. Хоть за сюжетом я почти не уследила, но тема личных отношений меня волновала. И вот — лирическая сцена. Герой и героиня сидят рядом, плечом к плечу, и герой говорит мечтательно, с чувством: «Ох, как бы хотелось мне на волосах твоих хоть одну ночь выспаться!» Момент явно важный, напряженный. Я тихонько спрашиваю у мамы, что значит эта его фраза? Мама не пытается утаить от меня правды и отвечает, что герой хочет провести с героиней ночь, она ему нравится как женщина, и он вот таким образом об этом говорит. Я отвечаю, что это-то мне понятно, но вопрос в другом: где эти самые волосы? Уже который раз со сцены говорят про роскошные длинные косы героини, а у нее, вон, стрижка. Аккуратная такая, современная. Волосы чуть ниже ушей. Почему у актрисы НЕТ этих самых кос? Тут маме пришлось мне в очередной раз объяснять про условности театра и про то, что актрис подбирать на роль по длине и густоте их кос невозможно. Но меня это возмущало. Даже довод, что сейчас взрослые женщины редко отращивают длинные волосы, не убеждал. Еще мама сказала, что в этом театре актеры не носят париков, но и это было как-то не о том. Я же не хотела, чтоб она была в парике. Я хотела, чтоб она была с теми самыми волосами, длинными и красивыми. О которых речь. Иначе на чем же герой спать-то собрался?! (Nadia Shakhova-Mkheidze)
Лет в девять меня отправили на елку в МГУ. Что там было вообще — не помню, вроде отдельные номера, как в концерте. Но один номер меня потряс — помню его до сих пор, а уже больше полувека прошло. Сначала в зале вырубили свет и включили какие-то специальные прожекторы. Когда их навели на зрителей, все белые рубашки, кофточки, воротнички и банты засветились необычайным голубоватым светом. А потом эти прожекторы навели на совершенно черную сцену. И вдруг на этой черной сцене появился светящийся зеленый трехглавый Змей Горыныч, навстречу ему в светящихся доспехах вышел былинный герой и начал махать светящимся мечом. Змей Горыныч пускал дым в героя по очереди из каждой головы, но герой все ближе подступал к Горынычу, и срубил-таки ему одну за другой все головы, и они по воздуху (так же, одна за другой) медленно уплыли к краю сцены — и исчезли. Горыныч пал бездыханный, герой победно поднял меч. Тут снова наступила кромешная тьма. Зал не дышал, ошарашенный зрелищем. Включили свет, выступления продолжились, но это было уже лишним. Потом дома папа мне что-то объяснял про специальные краски и специальный свет, из чего я поняла, что это как бы не волшебство. Но для меня номер все равно остался волшебством. Наука наукой, но красиво обыграть — это надо уметь! (Татьяна Ионова)
Спектакль Кирилла Серебренникова «Человек-подушка» шел в МХТ в 2007 году, мы пришли на него с мужем по случайно подаренным билетам. Я даже не успела посмотреть, что за пьеса и что за режиссер. К тому же я не была искушенным зрителем. И вот на сцене началось вот это вот всё — странные люди, загадочные реплики, реки крови, кафельная плитка и мучительный белый свет. А еще прямо на спектакле я начала заболевать: стала подниматься температура, заболело горло, заложило нос. Мне и так было нехорошо от увиденного, плюс все это на фоне жара и лихорадки — натурально, кошмарный сон, который всё никак не кончался (и откуда время от времени приятно всплывал мужественный профиль Юрия Чурсина). Из зала я выползала на зубах. (Ira Che)
Мои родители работали в театре (тогда — в Братском драматическом), поэтому я смотрела спектакли с самого раннего детства. Из детских почему-то обожала «Волшебную мельницу», смотрела ее много раз и всячески фанатела. Однажды на этот спектакль повезли мою группу детского садика. Я ужасно гордилась тем, что знаю актеров, и весь спектакль рассказывала сидящим рядом, кто кого играет. Потом родители меня за это отругали, и я поняла: нельзя портить магию! По крайней мере, детям. (juliakorovsky)
Впечатлению от гастрольного спектакля с первым составом «Юноны и Авось», увиденного с третьего яруса, не помешали даже затекшая шея и плохой звук. Лет через 15 погнала на него равнодушных к театру сына и дочь. Уговорила. Потащились из вежливости, вернулись молчаливые. Подросткового скепсиса, высокомерной иронии к маминым восторгам как не бывало:
— Ну?
— Да… (Ольга Максимова)
Моим первым «таким» спектаклем стала «Комедия» минского Малого театра Игоря Забары. «Дзёма, калi аддасi?», «Мириам, зорочка. Брысь под лавку!» Чорт и мужик, но особенно Жид. Их закрывали, открывали, перегоняли, потом сменили владельца и режиссера, а текст XVIII века по-прежнему современен и актуален, спектакль играют с 1992 года. (abbra)
Первый спектакль Серебренникова, на который я попала по знакомству с художником-постановщиком, был «И.О.» Помню ощущение сегодняшнего, современного театра; было понятно, что надо следить за творчеством этого режиссера. А один раз, благодаря тому же знакомству, я даже поучаствовала в одном проекте Серебренникова, в поэтическом вечере в Политехе. Поэты и артисты читали стихи со сцены, а за ними был экран, на котором в реальном времени художники рисовали вдохновленные стихами картинки, я была среди тех художников. Запомнился больше всего прогон перед самим вечером: интересно наблюдать, как из хаоса режиссер организует стройное представление. (shizayats)
Шел 1989 год, мне было 18 лет и мы навсегда уезжали в Израиль, через Москву, в которой провели неделю. Это было абсолютно сюрреалистично, мы были в какой то черной дыре: уже не тут, но еще не там. Мама, по своей верной привычке, находясь в Москве, не могла не повести меня в театр. Пошли на то, на что были билеты. Это был спектакль «Так победим», в котором роль Ленина играл Калягин. Все это было очень показательно для нашей абсолютно трагикомичной ситуации. Я до сих пор помню многие детали этого спектакля. Это был полный абсурд. (Svetlana Gibert)
«Самоубийца» Эрдмана, ДК им. Ленина. В город должны были привезти Калягина, но он не приехал. Помню удушающий запах парфюма сидевшей передо мной женщины и шутку «Немцы мопса съели», которая, как мне теперь думается, повлияла на чувство юмора, обнаруженное во мне несколькими годами позже. (epislon)
Думаю, что первый спектакль, который я помню, это спектакль моего отца. Запомнила я его, видимо, потому, что в детский сад я ходить отказалась (мальчик Илюша дергал за косы. Илюша, скотина, я тебя помню!), поэтому родителям приходилось меня таскать на репетиции.
Тогда, в 4 года, я сразу поняла, что репетиция — это священнодействие. И как бы твоя четырехлетняя задница ни ерзала на стуле, нужно молчать и не отсвечивать. Мне это давалось с большим трудом, но вид моего отца во время репетиции меня всегда пугал. И восхищал. Он много курил, небрежно держал кипу бумаг с текстом. А его взгляд. Я один раз его словила. Так я научилась в раннем детстве сидеть на попе ровно.
Мильграм ставил спектакль по пьесе Мольера «Школа жен». Я до сих пор помню каждую сцену и весь текст. Мне было безумно интересно, хотя сейчас я не понимаю, как это вообще может быть интересно четырехлетнему ребенку.
Мне нравилось, как Арнольф говорит: «Пусть скажет “пирожок” или иное слово». Агнес казалась мне идеалом красоты. Какая у нее была юбка!
— Мама, что это?
— Это кринолин.
— Кринолин…
Больше всех мне, конечно, нравились Жоржетта и Ален. Ален так бил себя ладонью по лбу! Было очень смешно. Нотариус почему-то выезжал на роликах, но меня это не смущало. Я тогда еще не знала вот это «режиссерское видение» и «режиссерский ход». Выезжает и выезжает.
Но самый мой любимый момент в спектакле был выход актеров на поклон. Звучала какая-то потрясающая музыка. Я была уверена, что ее придумал папа, максимум при поддержке какого-то композитора. Актеры цепочкой, держась за руки и чуть пританцовывая, проходили вдоль задника так, что зрители видели только темные фигуры, а потом выходили так же цепочкой на сцену на поклон.
Какое-то время спустя (я уже точно умела читать) я стала разбираться в родительских VHS. Не знаю, куда уходили родители, но пока их не было, я пересмотрела кучу фильмов для взрослых. Помню, после «На последнем дыхании» я вытащила кассету, на которой было написано «Феллини. 8 1/2». Я села смотреть. Было скучно, непонятно, но я чувствовала, как приобщаюсь к великому. И каково же было мое удивление, когда в конце фильма я услышала музыку из отцовского спектакля. Актеры в фильме так же, держась за руки, шли цепочкой, чуть пританцовывая.
Я была в шоке.
Мой папа не просто поставил гениальный спектакль. У него еще и заимствовал сцену иностранный кинорежиссер! Вот это да!
Много лет прошло с тех пор. Далеко не все спектакли отца я считаю гениальными (в отличие от него, обожаю его уверенность в себе), но «Школа жен» и сейчас мне кажется в топ-5 того, что он сделал.
«Арнольф: Прекрасный день!
Агнес: Да.
Арнольф: Все благополучно?
Агнес: Котенок мой издох». (Мириам Харат)
«Лунные волки» в Молодежном на Фонтанке был дивный спектакль, не помню сюжет, но помню бзсхднст (безысходность. — Прим. ред), красивую музыку и что актеры чуть ли не просили прикурить у зрителей. (tarakanova)
«Вдох, выдох, приседанье, три прыжка на левой ножке — до свиданья, до свиданья, мы уходим по дорожке!». Песенку запомнила. (headleymist)
В московском театре «Школа современной пьесы» шла «Баллада о королевском бутерброде», меня маленькую туда привела мама. Это был, кажется, первый слегка интерактивный спектакль в моей жизни — в конце актеры, к моему дикому удивлению, вынесли подносы с бутербродами и стали раздавать их зрителям. Мне не досталось, но помню, что это был полный взрыв мозга. (Мария Вуль)
«Белая история», Комик-трест, ДК Пятилетки в Питере. ДК этот уже снесли, но «Белая история» до сих пор мой любимый, пожалуй, спектакль. Там три актера, за это время только одного человека поменяли в составе. Поскольку своей площадки у театра нет, они все это время выступают в разных местах, и я до сих пор каждый раз стараюсь попасть, если получается. Люблю. (tatireti)
Я из Омска, и в Омске есть совершенно особенный Лицейский театр — маленький, суперкамерный, воспитывающий будущих актеров из школьников в своих стенах своими силами. Несколько моих друзей прошли через него, а кто-то из знакомых и сейчас там играет. Был у них в репертуаре спектакль «Давай с тобой поговорим», не пьеса, а композиция из стихов и песен разных авторов. Герои, кажется, 9 молодых людей и девушек, почти не говорили друг с другом на сцене просто так, пели, читали стихи, обменивались взглядами и жестами — но было ясно, кто в кого влюблен, какие взаимоотношения между ними и вот это всё. Увидела я его еще в школьные годы, потом ходила еще раз, когда его собирались снять с репертуара, в другом составе уже отчасти. И он такой милый, трогательный… Это не классический театр. Но я нашла запись, и иногда пересматриваю, и половину песен знаю наизусть почти. Очень душевно. (sashashcha)
Как ни странно, как раз спектакль Кирилла, «Сон в летнюю ночь». До этого я бывала в театрах нечасто, больше в детстве, а в сознательном возрасте почти не ходила, потому что мне физически тяжело было смотреть на актеров, особенно если они очень стараются играть. Тяжело так же, как смотреть на человека, который мучительно несет что-то очень большое и массивное. Очень хочется, чтобы он закончил и поставил, и мы бы оба выдохнули. Для галочки, в общем, ходила, а в мае 2013 приятели затащили меня в «Гоголь-центр» на «Сон в летнюю ночь», и вот там я увидела, что играть в театре можно совсем по-другому. У меня тогда был не самый классный период в жизни, постоянно крутила свои проблемы в голове, а вот в конце «Сна», когда очухалась, с трудом могла вспомнить, какое сейчас время года — зашла в театр и пропала совершенно, какие уж тут мысли о проблемах. После этого была еще примерно на 25 спектаклях в «Гоголе», практически прописалась там. На «Сон» в этом году сходила в четвертый раз, каждый раз в конце практически рыдаю. (sikamikanico).
Помню, как в Нью-Йорк приезжал Малый драматический с «Гаудеамусом», выступали в Бруклинской музыкальной академии, а я только переехала, еле нашла. Мне эти поиски потом вспомнились на собеседовании в Принстон, и как-то разговор с этого заладился. (Maryana Breitman)
В 13 лет я начала ходить в питерский Театр Дождей. У них в тот год была премьера: невероятная совершенно, четырехчасовая постановка «Дома, где разбиваются сердца» Шоу с легендарным Вадимом Горловым. За эти четыре часа я влюбилась и в Шоу, и в театр в принципе, и в особенности в Театр Дождей. Это такой камерный театр, у них всего 45 мест в основном помещении — спектакли на расстоянии вытянутой руки, ощущение вовлеченности, удивительного сна, эмоциональной какой-то общности нас, сорока пяти смотрящих. (spinysun)
Я родилась в городе-миллионнике и училась в школе с глубоким изучением английского. У нас в программе был фокус на творчестве Шекспира — учили наизусть многие сонеты, ставили пьесы, участвовали в викторинах и т.д. И вот однажды, классе в восьмом, мы пошли в театр на «Двенадцатую ночь». Я на тот момент о себе не знала одной важной вещи, и поэтому плот твист (поворот сюжета. — Прим. ред) с переодеваниями сыграет важную роль.
Мы сидим, и тут Виола появляется в мужском платье, происходит вся эта история с Оливией, а меня захлестывают непонятно откуда взявшиеся эмоции. Антракт, класс вываливается в фойе, и тут во мне воспламеняется огонь и я абсолютно на пустом месте начинаю критиковать Виолу — мол, и актриса отвратная, и прочтение никудышное, и платья-то не те. Короче, прикапываюсь к каждой крошечной детали и горю святым пламенем. Одноклассники недоумевают — играет вполне себе прилично, мы вообще пришли в один из лучших неклассических театров города, а меня разрывает на пустом месте. Спустя время меня немного попускает, мы возвращаемся в зал и досматриваем пьесу. Прихожу домой, маме ничего не говорю, ложусь спать и не могу перестать думать про эту Виолу, пытаясь понять, чем же она меня так задела. Так происходит несколько дней, и только в какой-то момент, перед сном, меня как будто ударяет молнией и становится очень страшно. Потому что я понимаю, что это во мне была не святая ненависть — актриса была очень талантлива и Виолу отыграла супер, — а моя внутренняя гомофобия, которая отреагировала на то, что я то ли влюбилась в эту Виолу по уши, то ли впервые увидела девушку, которая репрезентует меня. (Т.)
Я любил встречи с актерами «один на один», поэтому в памяти как праздник отпечатались творческие вечера Юрского, Рецептера, где они, опережая программу по литературе, рассказывали мне, юному школьнику, об Онегине и Гамлете с эстрады, не обремененной декорациями и толпой содействующих лиц. По этой же причине, наверное, мне понравился «Холстомер» в настоящем БДТ (Большой драматический театр. — Прим. ред.). И было мне ничуть не скучно, а очень даже интересно, как в хорошем кино — а кино я любил. (Николай Кротов)
«Синяя птица» в горьковском МХАТе. Герои где-то по ту сторону реальности встречают умерших дедушку и бабушку. Все мои были на тот момент живы, и мне — шестилетнему мальчишке — тяжело было даже подумать, что они когда-то останутся лишь в воспоминаниях. (Модест Осипов)
Наш класс повезли в театр «Балтийский дом» на спектакль. Году так в девяносто седьмом. Было очень душно и невкусно пахло затхлыми декорациями, рядом сидела классная руководительница, а по сцене мотались некрасивые люди, кто-то что-то кричал, гремела непонятная музыка, в воздухе летала пыль… Мы с подружкой изнывали, но пытались приобщиться к культуре. Все это тянулось очень долго, минут 30 точно, а потом какой-то особенно страшный мужик проорал: «К нам едет Ревизор!». Тут я осознала весь ужас нашего положения и прошипела подруге: «Это *** (кромешный ужас. — Прим. ред.), там еще страниц 90, валим!» И мы убежали из театра, шлялись у вечерней осенней Петропавловки и катались на трамваях. Театр я так и не полюбила. (Oxana Burakova)
Уже в подростковом возрасте самое яркое впечатление оставил актер Авилов, сам спектакль не помню, но все, что шло в театре на Юго-Западной с его участием, было супер. (Ирина Лащивер)
Когда мне было лет 9-10, мама решила всерьез наверстать все пробелы в моем знании театра. Помню, что повела она меня на оперу, причем на «Паяцев» Леонкавалло. Почему именно на эту оперу, интересно мне сейчас? И, конечно, больше всего меня впечатлила ария «Смейся, пая-я-я-я-ц-ц-ц-ц, над разбитой любовью!» Я до сих пор могу процитировать этот текст наизусть: «…ты наряжайся, лицо мажь рукою. Народ ведь платит, смеяться хочет он. А Коломбину Арлекин похитил. Смейся, паяц, и всех ты потешай!» Наверно, именно тогда я поняла, что в опере, этой малопонятной мне форме жизни, случаются и интересные для меня события — например, любовные треугольники. (Nadia Shakhova-Mkheidze)
«Синяя птица», а у мужа — «Яшка-таракашка». Многогранный московский ТЮЗ! (Marianna Fundator)
Киевский театр «Черный квадрат», спектакль, уже ставший их визиткой, — «Казки втомлених міст» («Сказки усталых городов»). Это трагикомедия, в которой герой жертвует всем, что имеет, ради счастья любимой. А она так и не узнает, кто на самом деле помог ей обрести зрение. Я могла ожидать, что пролью пару слезинок в конце, конечно же. Но то ли ретроградный Меркурий с магнитными бурями повлияли, то ли мое внутреннее состояние в тот период жизни — словом, я ревела навзрыд, пока артисты кланялись, до заикания и дрожи. Это был какой-то катарсис, никогда больше я не переживала такого. Хорошо, что подруга-театровед, с которой я ходила, кажется, не слишком удивилась, и не решила, что я чокнутая. (Александра Кочубей)
Года в три мама повела на оперу «Волк и семеро козлят». Волка в конце спектакля наказывали, опускали в дымящийся люк на сцене. Меня это напугало до икоты. (Yulia Katsovich Minin)
В Молодежном театре была волшебная «Трехгрошовая опера», я ходила на нее раза четыре, причем один раз пролезала в театр через окно в туалете на втором этаже, потому что спектакль любимый, а мне 15 и денег у меня нет. Меня очень впечатлил сам брехтовский условный подход к театру. (tarakanova)
Спектакль «Таня» в РАМТе в 2003 году. Мне было 19 лет, и это был, как ни стыдно в этом признаваться, мой первый поход в театр. Смотрела, открыв рот, сопереживала главной героине ужасно. В конце первого акта, когда у нее умер ребенок, рыдала практически в голос. Потом еще несколько дней не могла отойти от увиденного. До сих пор считаю, что это лучший спектакль, на котором я побывала. Самое интересное, что впоследствии нашла пьесу, по которой был поставлен спектакль, посмотрела советский фильм «Таня» — все это показалось фальшивкой. А вот рамтовский спектакль до сих пор с восхищением вспоминаю. (Alfia Enikeeva)
«Доктор Айболит» тбилисского ТЮЗа. Театр приехал на гастроли в Батуми, где мы тогда жили, и мама купила мне абонемент на все спектакли. Я хорошо помню свое ошеломление от всего, что происходило на сцене. (Жанна Свет)
После всей этой детской обязаловки — «Щелкунчика» там, ёлок с «позовем Снегурочку» и персонажами в странных поролоновых головах — театр казался мне чем-то очень фальшивым, наигранным и тупым. И вот в классе 9-10 я прямо со школьной дискотеки попадаю на постановку «Чайки по имени Джонатан Ливингстон». Декораций минимум, какие-то железные конструкции, «предела нет, Джонатан», «все твое тело — от одного крыла до другого — всего лишь мысль». В общем, психику 13-летнего человека эти прозрения, глубина и символизм захлестнули похлеще, чем Коэльо захлестнул весь мир через пять лет. Ходила на этот спектакль еще раз, с другим составом; немножко разочаровало, кажется, потому что главный актер был не таким симпатичным, но все равно же — «предела нет, Джонатан». (Tonya Nikishyna)
Мама, когда мы приезжали в Питер, водила меня в Театр кукол. Там петушок был на вывеске, а на креслах можно было сидеть, когда они сложены — там было узенькое такое сиденье для самых маленьких. И сами кресла были из замши, на которой можно писать пальцем. Поэтому я очень этот театр любила. Первой запомнившейся пьесой была «Черная курица» — настоящая страшная сказка с плохим концом, куклы говорили взрослыми голосами, и от этого было еще загадочнее. Чтобы успокоиться, я водила пальцем по сиденью перед собой, рисуя там сложный узор. (Саша Смоляк)
Мне было 18. Меня повел в МДТ на «Молли Суини» мужчина, которому на тот момент был 41. Решил за мной приударить, а я, честно говоря, сначала даже не поняла. Спектакль меня так впечатлил, что я рыдала еще пару часов после. Ни о какой романтике уже не могло идти речи, но дружим мы до сих пор, уже 16 лет. (Galina Makarenko)
Мне было лет 6-8, точнее не помню. Что именно происходило в спектакле, я тоже не помню, но главным героем был кот Леопольд. Кто-то (наверное, мыши из того же мультфильма) постоянно пытался его то ли поймать, то ли побить. Все дети в зале страшно переживали и пытались его спасти. Вскакивали со своих мест, кричали: «Там! Сзади! Посмотри туда! Не ходи в ту сторону!» А я, гордая тем, что понимаю, что такое спектакль и как он устроен, сидела тихо и злилась на этих глупых малышей. А в финале кот Леопольд пожаловался, что у него украли все сладости. И (наверное, это была новогодняя елка) все дети побежали отдавать ему конфеты из своих наборов. И я тоже побежала. Потому что страшно жалко стало кота. (Daria Amirkhanova)
Именно благодаря Кириллу Серебренникову я и полюбил театр. До него был только один спектакль, «Мамапапасынсобака», который заставил меня, семнадцатилетнего, в голос рыдать прямо в зале. (Дмитрий Локшин)
«Кармен» в Оперном. Поразили декорации, выполненные до половины: пол- циклопического, двухэтажного быка с художественной мордой и каркасом вместо филейной части, недостроенная табачная фабрика и прочие строительные недоделки. Впрочем, в антракте знакомые девочки-костюмерши объяснили, что два последовательно призванных воплотить замысел худрука художника последовательно забухали, и пришлось вывозить как есть. (Александр Ивлев)
Последний спектакль в театре, на котором я была — «Галилео Галилей» Брехта. Он так запал мне в память, что после него я больше в драмтеатр не ходила. Сцена суда над Галилео, с толпой абсолютно голых пожилых кардиналов, запомнилась навсегда. Наш класс посадили очень близко к сцене. Ладно, что актеры были голыми, они все оказались пожилыми и обвисшими. (Julia Fukelmann)
Я с детства обожала театр, меня довольно рано стали брать на взрослые постановки. При всем обожании театрального волшебства, и профессиональной драмы, и всего того, что делает театр театром, наибольшее впечатление на меня произвел пуримшпиль нашей вильнюсской еврейской самодеятельности. Год был, наверно, 1989-й. Они выступали в тогдашнем Дворце Профсоюзов, на довольно высоком уровне для такого коллектива. Там была совсем недетская политическая сатира, и я упивалась своей причастностью к политике, к еврейской истории, ко всем этим людям в зале и на сцене, которые в принципе могли в любой момент поменяться местами. (Sivan Beskin)
Моя мама рассказала, что старший брат Толик, который её очень любил и баловал, повел её, пятилетнюю, в театр, и на все деньги, которые бабушка дала им на пирожные, купил ей грецких орехов: те в нашем городе были дефицитом, дети их видели только на елках. Орехи были чищенные, и Толик разрешил маме съесть их все в один присест. В результате все, что она помнит, — это что Толику пришлось тащить её домой на руках. (Линор Горалик)
«Летучая мышь» в Харьковском театре музкомедии. Я с детства обожала этот старый фильм с Соломиными. Бабушка, бывший директор филармонии, худо-бедно, но воспитала во мне любовь к классической музыке. Подруга позвала меня, школьницу, присоединиться к её классу и сходить посмотреть оперетту. «Мышке» было глубоко за шестьдесят, атласный костюм на ней сидел гармошкой, она тучно порхала по сцене и обвораживала собственного супруга родинкой на руках со вспухшими венами (да, со второго ряда мне было видно). Я вспоминаю об этом, и у меня до сих пор всплывает в памяти грузный топот её каблуков на досках сцены. А в массовке пели юные прекрасные девушки с божественными голосами… (Лия О’Ди)
В театр ходили часто, одно из самых сильных впечатлений — мы с братом вдвоем в Центральном детском театре, нам где-то 10 и 12 лет (я старше), спектакль «Отверженные». Мы сидели в партере с краю, у прохода. С самого начала спектакля наверху на балконе слышался какой-то шум, голоса, даже было уже неприлично, все смотрели наверх, и вдруг раздался громкий мужской голос: «Товарищи, без паники! В театре пожар!» Тут же включили свет, и оказалось, что весь зал в клубах дыма! И все начали кричать и бежать, я брату сказала: «Сидим, а то задавят». Мы остались сидеть, и было страшно интересно — на сцену рядом с артистами в костюмах выскочили люди из-за кулис, и все были такие перепуганные! Мы дождались, когда толпа из партера схлынула, и вышли на лестницу, там уже бежали здоровенные пожарные в касках, а вся Театральная площадь была окружена пожарными машинами и толпой народа. Мы с братом, недолго думая, помчались в кафе-мороженое «Пингвин» (было такое, очень модное в то время) и проели там все деньги, оставив только по 5 копеек на метро.
Потом оказалось, что в одной из гардеробных наверху кто-то забыл кипятильник. (Oxana Ladich)
Лет до двадцати я в театре практически не бывал (или бывал, но неудачно). Любовью к театру я обязан Михаилу Козакову. Козаков первой половины 90-х в Израиле — это эпоха, его спектакли на русском языке давали вкус к жизни огромному количеству людей. «Возможная встреча» — спектакль про якобы состоявшуюся встречу Баха и Генделя, сам Козаков играл Генделя, Валентин Никулин — Баха. Тогда это произвело на меня ошеломляющее впечатление, я впервые увидел настоящее театральное действо. Много лет спустя вышел фильм, где вместо Никулина играл Стеблов, хорошая вещь, но такого завораживающего ощущения уже не было. То ли Стеблов играл похуже, то ли за это время я посмотрел много других спектаклей, и это уже не было в новинку. (Evgeniy Khain)
Я лет в 13 смотрела в Воронежском ТЮЗе «Валентина и Валентину», и это так отличалось от всего, что я видела до этого — от веселенького балета «Чиполлино» с бодрыми солдатами-лимончиками в обтягивающих трико или оперы «Евгений Онегин», где Татьяна и Ольга — дородные и уже немолодые примадонны провинциального Театра оперы и балета. А здесь снег летел и вверх, и вниз, и в разные стороны, Валентина ходила по сцене в пальто с меховым воротником, молодая, живая, раскрасневшаяся от мороза, звонила из телефона-автомата своему Валентину, светловолосому, с круглым, немного детским лицом. Я после спектакля подобрала и унесла с собой немного этого бумажного снега. А через несколько лет этих актеров (кажется, мужа и жену) убили в подъезде дома, где они жили. (Екатерина Владимирова)
«Юнона и Авось» с Караченцовым в главной роли, Ленком, в старшей школе. (Alexandra Bronnikova)
Я не могу забыть спектакль о муми-троллях, антрепризную постановку Константина Богомолова, случайно виденную мной в СТД лет 15 назад. Как-то совершенно случайно на нее попала, Богомолова тогда не знала, просто дочка любила Туве Янссон. Время вообще изменило ход, клянусь, это была магия. Муми-папа писал мемуары (выдумывал, конечно), муми-мама заботилась, фрекен Снорк расчесывала челку, горели глаза змей (или рубины), маленькую зверушку совершенно волшебно играл двухметровый Сергей Епишев, и это лучший невроз в театральном искусстве, когда-либо сыгранный. Магия, сказка, волшебство, хочу туда снова. (Лада Бакал)
ТЮЗ, Малый Оперный… Мне подруга до сих пор завидует — ведь мне на поклоне подмигнула овечка из «Щелкунчика»! («Танец пастушка»). Вот как я им хлопала! (Дина Школьник)
Чтобы описать чувство, которое я испытала на том спектакле, требуются исключительно матерные слова. Кажется, я таких слов тогда еще даже не знала, а лет мне было тринадцать, и нас с классом привели на «Ромео и Джульетту» в волгоградский Новый Экспериментальный театр. А год был, соответственно, 1993-й. Атмосфера свободы… Короче, я не помню всего, но навылет меня поразил Ромео в выразительных плавках на авансцене и фонтан, из которого лилась настоящая вода (поэтому у первых рядов были клеёночки). Мы сидели не на первом ряду, так что ничто не отвлекало… Я-то Шекспира начала читать лет в десять, и он потряс. Но иначе. А тут плавки… вода… в театре? Очень было сильное впечатление! (Russell D. Jones)
Когда мне было года три, папа впервые повел меня на спектакль, он назывался «О петушке, который потерял свое кукареку» или что-то в этом роде. Сюжет не помню, помню, как выглядел петушок, помню зал, полный детей, помню, что действие меня захватило. В какой-то момент петушок расстроился и сказал, что уходит. Все дети кричали ему из зала: «Петушок, не уходи! Останься, петушок!» Наверное, я тоже кричала. Больше тридцати лет прошло, папе до сих пор смешно. (Ирина Шейкина)
Диалог с четырехлетней дочерью после спектакля «Айболит»:
— Понравилось?
— Очень!
— А кто понравился больше всего?
— Чебурашка!
— ?..
Да, уши у Чичи были выдающиеся. (Елена Парфенова)
Я специально прилетел в Москву из Томска посмотреть на «Секс Пистолс». Они должны были вроде в Лужниках выступать. До концерта была пара часов свободных, и меня знакомая девушка, стоявшая на билетах в «Школе современной пьесы», провела на спектакль. Он был без слов, там только актеры мазали огромные, во всю круглую сцену листы бумаги краской и ползали по ним. Я стоял в узкой щели под самым потолком и боялся шевелиться, боялся задеть висевшие колокола. Офигенный спектакль. Ни на каких «Секс Пистолс» я не смог от него уйти. (саша колпаков)
Мое первое осознанное воспоминание — балет «Чиполлино». Мне лет 6-7, наверное. Больше всего эмоций во мне вызвала огромная люстра, нависшая над залом. Эта груда хрусталя заставила пережить восторг вперемешку со страхом перед вероятным падением этой красоты на головы зрителей. Еще одним откровением стали буклеты, которые всем выдали на входе. По ним можно было отслеживать и расшифровывать происходящее на сцене. Смотришь — вроде люди просто прыгают по сцене, оттягивая носки. А в буклетик заглянул — и оно там вон как все непросто, оказывается (Ilya Galperin)
Забавно (и в чем-то судьбоносно), что первой моей любовью от театра был именно спектакль Кирилла Серебренникова. Мне было 11, я впервые попала в Москву, и в один прекрасный вечер мы с мамой пошли в МХТ — смотреть брехтовскую «Трехгрошовую оперу», там еще главную роль играл Хабенский. И это было невероятно. Я мало что поняла в тот вечер, мудрено ли — одиннадцатилетнему ребенку вникнуть в эпический театр, тем более в историю о ворах, убийцах и проститутках. Но музыка Курта Вайля осталась со мной навсегда. Особенно песенка Мэкхита, которую Брехт и Вайль написали в некотором роде случайно и которая порвала Берлин в свое время, — до сих пор одна из моих любимых мелодий, мы ее часто с мамой потом напевали. И текст я в итоге выучила, уже когда могла разговаривать по-немецки на приличном уровне. И другие пьесы Брехта прочитала (в итоге влюбилась еще больше). А 150-страничный буклет, купленный тем вечером, храню до сих пор — и это, пожалуй, самое ценное, что есть в моём доме. (Kateryna Nikolenko)
«Тристан и Изольда», довольно поздно, лет в 13. Нас чуть не выгнали из зала за юношеский юмор. (Павел Полозов)
В Гоголь-центре в 2013 году шла магическая совершенно «Медея» Владислава Наставшева с нордической Гуной Зариней в главной роли. Текст — Еврипид плюс хоры Бродского. Хором были мальчики-дети Медеи, а сама она, кажется, одним только голосом держала всех остальных персонажей за горло. Впечатления того до сих пор ни один спектакль не перебил: ревела всю дорогу до дома и дома еще чуть-чуть. Для меня с этого спектакля начался современный театр, а теперь я и вовсе в театре работаю. Проняло. (Евгения Ульянкина)
Когда мне было четыре года, я летом просидела под репродуктором на даче, на скамеечке, часа четыре, слушая «Риголетто». А потом залилась безутешными рыданиями. Долго не могли успокоить — я рыдала и повторяла: «Джильду жалко!» Похоже, я уже тогда все поняла. Через пару дней родители привезли на дачу огромную куклу с меня ростом. И рассказали, что Джильда тогда не умерла, спаслась и выздоровела, стала моделью. И с нее сделали вот эту куклу. Кукла Джильда провела со мной детство, отрочество и юность. Доломали её только младшие сыновья. (Ирина Морозовская)
Там песенка была: «Электрический стул. Раз — присел, два — уснул. Легкий треск в волосах, и ты на небесах». (Julia Gavrilova)
Мы сидели в первом ряду, а актриса чихала и кашляла. Мама очень боялась, что меня заразят. (Евгения Риц)
Впервые в жизни я натурально расплакалась в театре на спектакле «Дни Турбиных» в Молодежном на Фонтанке. И до сих пор по силе ни один спектакль с ним так и не сравнился. «Белая гвардия» и «Дни Турбиных» с того дня для меня самые любимые булгаковские произведения. Боже, это было прекрасно… (Anna Chekhovskikh)
Про спектакль не помню, но когда нас принимали в пионеры в понтовой школе в Киеве, то отвели в какой-то зал, рассадили с другими школами, погас свет, на сцену в белом пятне прожектора вышел Ленин. И все зашумели — Ленин, Ленин… Он был в кепочке, жилетке, брючках таких, выбросил руку вперед, и, картавя, сказал речь. Её я не помню, что-то про молодежь, но ощущение было совершенно мистическое, словно он воскрес специально, чтобы нас принять в пионеры. Я вроде бы понимала, что это актер, но в то же время он был немножко как бы и Ленин тоже. Наверное этот механизм заставлял девочек влюбляться в актеров (понятно, что не в Ленина), он как бы и Боярский, но все таки немножко Д’Артаньян… (Мария Галина)
Там было все было перемешано — Колобок, Винни-Пух, какие-то пионеры… А мне было 4 года, я знал только Колобка, и меня сразу адски напрягло, что с ним черт-те что происходит! Короче, когда зажгли свет и мы пошли забирать одежду, выяснилось, что у нас проблема: я от нервов сгрыз наполовину деревянный номерок. Родители были в ужасе, но я нормально прокакался. А вот Колобку — да, Колобку в тот раз как-то хреново пришлось: я помню, что он был антисоветский и пионеры его лицом по луже катали. Странно, что я только полномерка сгрыз. (Marat Martynov)
Я реально прорыдала всю ночь. Это не метафора — я плакала слезами. Меня и раньше водили в театр — как положено в интеллигентной семье в интеллигентном советском городе-милионнике: то ТЮЗ, то балет, то еще какой «Щелкунчик». А потом они приехали из Питера, что ли, и привезли этого самого «Овода». Мюзикл. В СССР. В середине восьмидесятых. Я теперь понимаю, что ничего не поняла. То есть ни сути не ухватила, ни сюжетной линии. Но они разговаривали человеческими голосами. И еще помню, что время на сцене шло нелинейно. И еще там была песня — не для того, чтобы ребята в зале «подхватили», а просто песня, несюжетная: «В этот день веселый мая // В небе бабочки порхали…» Короче, это было искусство — настоящее, живое. Я не могу объяснить, почему я плакала: просто потому, наверное, что ничего подобного в моей жизни до этого не происходило. Изумленная мама согласилась повести меня во второй раз — но они уже уехали. И вот я взрослая девочка, а в театр почти не хожу: черт знает, может, боюсь, что такого больше не будет. И эти слова про бабочек ни разу не погуглила — боюсь. (И. О.)
Мы с сестрой полюбили театр благодаря маме. В детстве самое сильное впечатление было от «Синей птицы» Сац, смотрела несколько раз, в более старшем возрасте — «Служанки» Виктюка. Именно те, первые. Помню все до сих пор, особенно музыку. (Елена Спирина)
Ходили всей школой на спектакль «До третьих петухов» по Шукшину вроде. Я училась тогда в восьмом классе. Сейчас вообще не скажу, про что был спектакль, однако концовку помню до сих пор. Главный герой выходит на сцену в халате, сбрасывает его и оказывается в стрингах. Потом ещё пару дней всей школой это обсуждали. На дворе было начало 2000-х, а за окном Маленький провинциальный город. (Светлана Мартынченко)
«Веселые медвежата», театр Образцова. Видела я его на репетиции. Папа, начинающий режиссер-кукольник, время от времени забирал меня после детского сада с Трубной в театр, на Самотеку. Первый в своей жизни спектакль я увидела со служебного входа, во всяком случае, так запомнила. (Ася Штейн)
Мой первый поход в оперу был на «Снегурочку» в Оперную студию Ленинградской консерватории. У нас были билеты ряду в третьем, сильно сбоку, и когда на сцену в кресле выезжала Весна-Красна, я видел инвентарный номер на спинке ее кресла. В следующий поход — в Мариинку на «Лоэнгрина» — мы попали на третий ярус, и при появлении лебедей на озере (и на заднике сцены) я отчетливо видел, что они катаются на колесиках. Не знаю, что еще сказать. Видимо, тогда и началась моя карьера оперного композитора. (Boris Filanovsky)
У моей прабабушки в ящике с бельем хранилась куча театральных программок с либретто. Читать я научилась рано, поэтому я еще до походов в театр знала сюжет «Жизели» и «Страданий юного Вертера». (Светлана Орлова)
Я раннее детство провела в оркестровой яме оперного театра: мой дядя был концертмейстером оркестра. Первое театральное впечатление — ноги артистов в спектакле «Кошкин дом». (Lena Zemlinsky)
У меня были ямы, первая — в ростовском Театре оперетты. Поэтому в сердце моем «Летучая Мышь», блестит-переливается, со всеми своими пайетками и роскошными веерами. Но самым ярким первым впечатлением, конечно, останутся гастроли Ленкома с Караченцовым. Я рыдала под «Юнону и Авось» от первого удара колокола до самого конца. Там-то и забрался мне в голову змей-гордыныч, который шептал: «Эти малыши-одноклассники вообще ничего не понимают». И ведь прав же был. (Диана Таратута)
Балет «Щелкунчик» в детстве. Было очень красиво, я смотрела, открыв рот; что происходит — совершенно не понимала, зато запомнила название «Щекотунчик». (shizayats)
Когда мне было два года, я с родителями жила в деревне Сростки, на родине Шукшина. Местный Дом культуры на школьных каникулах поставил попурри из детских сказок, в частности, там была инсценировка процесса вытягивания репки. Роль репки я получила за внешнее сходство, но не могла смириться с тем, что она без слов. Говорила я бойко, но имела дефекты дикции. И вот занавес открывается, я сижу в декорации огорода в костюме репки, зал, что называется, затаил дыхание, и в этот момент я поднимаюсь, подхожу к краю сцены, протягиваю руку к зрителям и восклицаю: «Я — ебка!» (Нелли Шульман)
В ДК Тепловозостроителей шел «Питер Пэн». За пару лет, пересматривая спектакль как мультик, я сходил на него не меньше двадцати раз, был на премьерах сезона, нескольких генеральных репетициях, знал составы, расстраивался, когда полюбившиеся мне актеры вместо основных ролей играли прохожих или персонажей флешбеков. Спасибо папе, который стоически терпел эти походы, играли ребята, полагаю, не очень. (epislon)
Московский ТЮЗ, мне 10, спектакль «Маугли». Очень живой, яркий, яростный Маугли. Защищая Акелу, Маугли вскочил на скалу и пел что-то почти ро́ковое, рефреном было «Стая, назад». И рукой так проводил над волками. Я влюбилась. Поделилась с мамой. А она сказала, что Маугли играла женщина. Так я поняла, что люди не то, чем кажутся. (Ksenia Ksenia)
Киев, «Рогатка» Виктюка. Мне 11 лет, мама его тогда только для себя открыла, и я за ней увязалась (билеты дорогущие, но как-то уж). Звон разбитого стекла, качель, Queen — The Show Must Go On (железная ассоциация с тех пор) и истошный крик Бозина: «Никто из вас любить не может»… как я рыдала! И анекдот еще этот, про крыс в сточной канаве и летучую мышь — «Мама! Смотри, ангел, мама». (Людмила Прокофьева)
«Синяя птица» в МХАТ, 1965. Хлеб играл Яншин, если не путаю. (Михаил Сорокин)
Самым ярким для меня стал спектакль «Юнона и Авось». Причем слушала я ее с пластинок, сидя где-то на полу в доме друзей родителей. Ария Пресвятой Девы перевернула весь мир (мне было лет 8 или 9). Я знаю «ЮиА» наизусть, никогда не могла смотреть спектакль. Наверное, живые актеры, сколь бы прекрасными они ни были, снижают для меня пафос искусства. (Anna Rytsareva)
Мне, как старому балетоману, наш Оперный запомнился эпическим полотном последних лет, «Карминой бурана». В нем наличествовала эстакада на манер фильмов времен заката Третьего рейха, по которой была выставлена шеренга из полусотни застывших на одной ноге артисток кордебалета, в пачках и белых трико. Чтобы как-то компенсировать глубину перспективы, от переднего до заднего плана построение было проведено по размеру бюста — от нулевого на фронте до твердой «троечки» вдали, у кулис. Единственное, что нарушало гармонию панорамы — это дисбаланс отнесенных на задний план: без более привычного им стриптизерского шеста они вибрировали, с трудом держа многоминутное фуэтэ на одной ноге, и я слышал, как менее сдержанные театралы «замазывались» на коньячок — упадет или не упадет «вон та, с зачетной попой». (Александр Ивлев)
Это был детский спектакль. Не помню о нем ничего: ни названия, ни сюжета, ни актеров. Но. Там была странная сцена: главный герой попросил какого-то говорящего кота о помощи, кот отказал, а когда герой собрался уходить, кот сказал: «А ты попроси меня еще, я на третий раз обычно соглашаюсь…» Вот тогда я и поняла, что обращать внимание на отказы не стоит. А еще поняла, что в жизни есть такие ребята, которые очень любят, чтоб их уговаривали… (Катя Шольц)
«Дальше — тишина» с Пляттом и Раневской, 1982 год. Мне 7 лет. Кажется, последний год в этом составе. (Елена Ландэ)
Мне кажется, что в Одесском кукольном театре (тогда он был в удивительно красивом здании реформатской церкви на Пастера) все мое детство шел один и тот же спектакль. По крайней мере он там шел всегда, когда моим родителям приходила в голову мысль сводить меня в театр. «Стойкий оловянный солдатик». Надо сказать, что с Гансом Христианом у меня и так непростые отношения, а тут еще регулярная театральная добавка. И угадайте, как меня ласково называл мой папа? Правильно, стойким оловянным солдатиком… (Николь Толкачева)
Не помню, сколько мне было лет, и не помню, почему меня взяли на взрослый спектакль, но настоящим театральным потрясением стала «Смерть Иоанна Грозного». Было так задумано моими родителями, что я должна посмотреть все спектакли трилогии о русских царях, или нет, но повели меня на все три — может, сказался мой полный восторг после первого. (Marina Sakirski-Hrabrov)
В раннем детстве «Щелкунчик» со страшными мышами. Лет в 13 «Добрый человек из Сезуана» — Театр на Таганке в Таллинн с гастролями приезжал. (Natalja Galtsova)
Ленком приезжал на гастроли, играли, кажется, в ДК Горького напротив Нарвских ворот, и мы с папой пошли на «Поминальную молитву» с Леоновым. Почему-то опоздали и простояли все первое отделение на ногах. А все второе я проревела. И запомнилась фраза: «Хорошо там, где нас нет», — а это было, наверное, начало девяностых, разгар еврейской эмиграции, и там такой вопрос в зал был двусмысленный: «А где нас нет?!» (Maryana Breitman)
Мне невероятно повезло: маме подарили совершенно блатные билеты на «Тиля» — второй ряд партера, места по обе стороны центрального прохода, и она отдала их нам с подругой. 9 класс, самый подходящий возраст. Еще до появления Караченцова было восхитительное ощущение, что ребят из «Аракса» можно потрогать за плечи — они же сидели прямо перед сценой со своими инструментами. А потом вышел Тиль, и мы пропали! До сих пор стоит перед глазами, сумасшедшая харизма. (Julia Kuperman)
Не спектакль, но балет «Щелкунчик». Незадолго до того мне дали попробовать взбитые сливки, и это было самое вкусное, что я когда-либо ела. И вот мне обещали, что мы пойдем на «Щелкунчика» в Большой театр и там будут взбитые сливки — но их не было. А в антракте сказали, что я увижу путешествие Щелкунчика. Мой жизненный опыт на тот момент сообщал, что «путешествие» — это когда на байдарке сплавляешься. Стало очень интересно, как же это будет выглядеть на сцене — но после антракта они продолжили танцевать. И никаких лодок. (Алина Сафуанова)
Родители водили на какие-то поддельные спектакли со старыми тетями-мальчиками, а по телеку показывали удивительную историю Карлсона по имени Спартак*. (Marina Hagen)
*Телеспектакль «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (1971), в роли Карлсона — Спартак Мишулин
Забавно, но первым спектаклем в моей жизни была оперетта «Принцесса из Марьиной рощи». Лет 13 мне было. Нам с мамой попались очень крутые места за спинами обкомовских бонз, и мама потом папе шепотом рассказывала ( я подслушал) про бриллиантовые серьги у какой-то женщины. Это Ленинабад, 1981 (?) год. Гастроли Новосибирского театра оперетты. Спектакль я, конечно, благополучно не помню. (Andrei Sen-Senkov)
Самое первое: тяжелое. Кукольный спектакль. Три поросенка, кажется. Кричала: волк! Волк сзади же… Мне года четыре было. Поросенок меня не слышал… (Дина Школьник)
Я помню, как на сцене были прекрасные розы. А когда я подошла в антракте посмотреть поближе — они оказались свернутыми и покрытыми краской тряпками. Спектакль был «Иван – крестьянский сын», если не ошибаюсь, в театре Моссовета. Я тогда была жутким снобом, реплика «А это Иван-подкидыш, мы его только что нашли. Вон там, в фойе» меня жутко покоробила — я была не готова к такому грубому слому четвертой стены. (Светлана Орлова)
«Кузмин. Форель разбивает лёд» в Гоголь-Центре. До сих пор помню, насколько он элегантный, светлый и красивый. Я редко плачу от красоты, но там было именно так, причем плакала я весь спектакль и немножко после.
«И потом я верю,
Что лед разбить возможно для форели,
Когда она упорна, вот и все», — эти слова навеки про Кирилла Серебренникова для меня. (Татьяна Колобакина)
Театр-студия на Юго-Западе. 1984 год. Спектакль «Уроки дочкам». Один раз увидев, как играют эти «непрофессионалы», я утонула навсегда в любви к настоящему театру. По сей день, 35 лет спустя, я все постановки меряю по компасу того моего впечатления. (Natasha Haim)
В десятом классе из Питера мы поехали в Москву, и за четыре дня посетили пять спектаклей — просто отчаянно веря, что мы сможем купить проходки в последний момент: учительница математики объяснила, что нет такого зала, в который не поместится еще один зритель. И так утром, перед дневным поездом, мы попали на «Поминальную молитву» Ленкома. Я прорыдала весь спектакль и запомнила мелодию, чтобы дома, напев её родителям, впервые узнать, что во мне течет еврейская кровь. И спустя двадцать лет после того спектакля я переехала в Израиль. (Olga Andreeva)
Первый в жизни спектакль был прекрасен. Ни театра, ни названия не помню — но это был театральный фестиваль в Москве, и отвязные сибиряки привезли детский спектакль про Робина Гуда. Замечательным было то, что на деле это была добротная зонг-опера (типа «Доброго человека из Сезуана»), нашпигованная зонгами на стихи Роберта Бернса.
Я впервые его услышал. Автор переделал для сюжета многие стихи; так, плененного Маленького Джона вели на казнь под лихое «…так весело, отчаянно шел к виселице он — в последний час в последний пляс пустился Крошка Джон. Привет вам, тюрьмы короля, где жизнь влачат рабы! Меня сегодня ждет петля и гладкие столбы…» А второе действие начиналось с охоты шерифа Шервуда, где конники пересекали сцену под тяжелый зонг: «Рога трубят, рога трубят, и птицы приветствуют день. И двор короля несется в поля, в дубравы где бродит олень». Это был настоящий властный каток — отойди, растопчем.
Со мной была мама, она была в восторге. Наутро после спектакля она, хитро улыбаясь, протянула мне томик английской поэзии. К обеду я написал на тамошнее стихотворение первую песню, балладу о кентерберийском епископе. (Гамид Костоев)
Цветаевское «Приключение» в мастерской Петра Фоменко — абсолютное попадание, совпадение, ни одной фальшивой ноты. Со временем в памяти стерлись детали (забудешь и Генриетту), но эстетика обреченной безбашенности — мое все, на всю жизнь. Сам по себе текст такого впечатления не производил, все волшебство творилось на сцене. Жаль, что этого спектакля больше нет. (Lena Ostrovskaya)
Я выросла в оркестровой яме буквально. Бабушка меня сажала под надзор оркестровых музыкантов знакомых, и я смотрела балеты и оперы снизу, видя иногда краешек юбки солистки, под страшный топот пуантов и пяток кордебалета, бесконечных стрельцов и князей Игорей. Между утренней репетицией, классом и спектаклем балетные много курили, рыдали (оттого что жили не с теми, кого любили, а с членами политбюро, как говорили бабушкины подруги на работе), разговаривали по телефону в артистическом фойе грубыми голосами и бегали в свитерах, надетых на ноги, отчего ноги казались короткими, а шишковатые ступни огромными. Я среди этого спокойно себе росла и была уверена, что все так и должно быть. И вот на «Щелкунчике» однажды меня пристроили в ложу. И я увидела, что эти жуткие грубые тетки с наклеенными ресницами и странных пропорций мужчины — танцуют. Как боги. От потрясения я принялась рыдать: пазл сложился. (Alena Shwarz)
«Аленький цветочек» в 70-е в театре Пушкина. Меня совершенно не заинтересовали ни Аленушка, ни Чудище. Меня покорила Баба Яга, потому что она летала по сцене в ступе. Мама очень смеялась: все маленькие девочки хотят на Новый год в детском саду быть принцессами, на худой конец снежинками. И только я твердила, что хочу быть Бабой Ягой. Но страшно разочаровалась, когда выяснилось, что летающую ступу раздобыть не получится. (Julia Trubikhina)
«Прозрачный Джакомо» — постановка одесского ТЮЗа, мы были всем классом. Спектакль по произведениям Джанни Родари, неудивительно, что запомнила, я очень любила революционную романтику. У Джакомо были прозрачные мысли — то есть он всегда говорил правду и его мысли можно было увидеть. Ясное дело, что врагам это не нравилось. (Anna Talisman)
Очень был хороший спектакль «Снежная Королева». Наверное, это был 1986-88, мне пять или шесть было. Меня невероятно впечатлило то, что этого всего в книжке Андерсена не было (как потом оказалось, это была пьеса Шварца). Но еще больше меня впечатлило, что по дороге туда моя тетя, разозлившись на кого-то на дороге, произнесла слова «на хрена оно надо». Меня тут же накрыло: стало понятно, что если надо будет родителей напугать, то я так тоже скажу. И помню, как потом сказала. А в спектакле было смешнее всего, когда хитрый король куда-то провалился, а потом выбрался, держа в зубах свой тапочек. Я ржала так, что мама притворялась, будто я не с ней. (Neanna Neruss)
К театру была равнодушна довольно долго: в маленьком провинциальном городе, где провела детство, государственного не было, а к самодеятельности относилась свысока. «Не верю!» — хоть и играла в драмкружке. Первым перетряхнувшим меня спектаклем, уже в Ленинграде, стало гастрольное «Чествование» Бернарда Слэйда с Ширвиндтом в главной роли. Поверила. Вышла в каком-то катарсисе. (Ольга Максимова)
Мне было лет 5, наверное. «Остров сокровищ». Джима играла актриса, которая мне очень понравилась. Хорошо помню сомнения: ничего, что мне нравится мальчик, или это как-то нехорошо? (Mikhail Kruk)
Случайно пошла на «Московский хор» в Малый драматический, просто потому что мне надо было написать рецензию, а он оказался потрясающий — и сам спектакль, и музыка, и многоэтажные декорации. (tarakanova)
В новосибирском «Глобусе» долгое время шел спектакль «Циники» по Мариенгофу. Он поражал театральностью и сложностью постановки: сцена делилась на несколько частей, каждая из которых обозначала свою локацию; были проложены рельсы, по которым двигался революционный поезд; а как виртуозно была организована игра светом! В первый раз я видел такое сложное и продуманное управление светом. А в первый раз сходили мы на него очень забавно. Я в принципе любил «Глобус» и выбрал по аннотации новый спектакль, чтобы сходить на него со своим тогдашним партнером. Мы пришли, посмотрели первый акт — нам понравилось. Но дело в том, что спектакль был очень длинным, и первый акт сам по длине был как отдельный спектакль. Поэтому когда загорелся свет и все стали массово выходить из зала, мы решили, что всё, показ окончен, отправились в гардероб и затем домой. Только недоумевали: какой-то странный получился спектакль, непонятно чем заканчивается, ружья развешаны, но не выстреливают. Видимо, высококонцептуальный. Меня так долго мучил этот недосказанный сюжет, что я сходил на «Циников» еще раз — и обнаружил, что у них таки есть второй акт. А потом сходил еще раз. И еще. И так пока их не убрали из репертуара, о чем я до сих пор жалею. (Марк Кантуров)
«Сирано де Бержерак», в Симеизе играла выездная труппа Александринки с Горбачевым, Лебзак, на летней эстраде; ночью мы с ними в одном автобусе ехали к нам в Алупку, и я, шестилетний, всех веселил пересказом сцены, где Сирано описывает свой собственный способ попасть на Луну. (Yanislav Wolfson)
Очень запомнилась опера «Иван Сусанин» в еще старом Большом театре, где маленького внука Ваню традиционно исполняла женщина. Мы с сестрой мелкие сидели прямо над оркестровой ямой и отчетливо видели то, что не должны были: что Ваня — это пожилая актриса с большой грудью. Грудь, наверное, чтобы не смущать нестыковкой, «распустили», распластали ей по телу и перевязали поясом. В итоге она колыхалась совсем не там, где у человека должна быть грудь. Вблизи это было страшно. (Julia Lev)
Я была в классе шестом или седьмом, когда нас повели на «Маленького принца» Экзюпери в Драматический театр. Я там до того была и любила все это. Мы ходили на исторические спектакли, я обожала атмосферу и наряды. Но. Наш класс попал на театр одного актера. Это было ужасно. «Маленький принц» и так непростая вещь, а тут еще все очень странно с этим актером. Я о наркотиках знала мало, но по рядам ходила мысль, что актер что-то принял. Все эти разговоры с самим собой… Не детская, в общем, вещь. Смеялись все 30 человек, сидящих в маленьком зале. Я сидела с краю одного из рядов и тоже хохотала. Где-то в середине актер, не прерываясь, спустился со сцены, взял меня за плечо и вывел из зала. Остаток спектакля я провела в холле театра. (Ольга Минчукова)
Детский сад. Мне три-четыре, что ли, года. День Нептуна в открытом бассейне в детском саду. В ролях воспитатели и нянечки. Была отличная там лягушка. Очень ей сопереживала, радовалась и грустила с ней. А потом тихий час. Я открываю глаза, а рядом с моей кроватью сидит эта лягушка, ноги в тазике с водой, пемзой оттирает зелёную краску. О. Я горько рыдала. Нет, я понимала и во время спектакля, что эта лягушка — Галина Асадовна, но это была какая-то страшная изнанка, сталкиваться с которой я не желала. До, наверное, универа все театральные действа были мимо, ничего не впечатляло: я все время думала об изнанке, репетициях и костюмах. И чуда не случалось. (Инна Азарина)
Первый запомнившийся мне спектакль запомнился мне как довольно-таки так себе спектакль, потому что я в нем участвовал. В младшеклассном возрасте играл Лешего в новогодней постановке. Костюм, который мне сделали мама и бабушка — обтягивающее трико, валенки и картонные рога, — по-моему, не очень подходил для Лешего, и я переживал и был зажат. Сидя в каком-то пне, чихал от пыли, потом перепутал текст… словом, с тех пор театра я робел, робею его и по сию пору. (Сергей Круглов)
Первые спектакли я наблюдала из-за кулис в мамином театре. Мне казалось, что актеры и персонажи — это разные люди. Просто это такое волшебство: тишина, и вдруг персонажи самозарождаются на сцене. А в момент ухода со сцены исчезают у линии кулис. А за кулисами — вот они, знакомые мне люди. В момент трансформации я не дышала. (Ася Тарасова)
Это был новогодний спектакль в ДК «Победа» в поселке Удельная. Было мне года три или четыре. Запомнился он мне потому, что я засунул ноги между сиденьем и спинкой кресла впереди меня, а спустя минуту на это кресло сел Очень Толстый Мальчик, и тут же погасили свет. Было очень больно, я начал страшно орать, но все, должно быть, подумали, что просто какой-то ребенок орет, дети же всегда орут, и все шло своим чередом, а Очень Толстый Мальчик еще и ерзал. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но в конце концов Дед Мороз (сам Дед Мороз!) громогласно произнес со сцены: «Что такое?», свет включили, меня вынесли на руках и положили на скамейку. Что было потом, я не помню, но то, что зритель может таким, пусть и экстремальным способом, взаимодействовать с актерами, мне, очевидно, понравилось: следующий спектакль, «Вождя краснокожих» в Театре Гоголя (привет, Кирилл Серебренников!), я решил сорвать уже нарочно — воплем «Надоело! Надоело!» Помню, что очень хотел, чтобы актеры обратили внимание. Дальше красная мама вывела меня из зала, и мы поехали домой заниматься чем-то более интересным. (Лев Оборин)
Мне было 10 лет, когда Слава Полунин устроил «Караван мира», созвав в Москву уличные театры из разных стран. Такой прорыв! Среди них был театр из Корнуолла Footsbarn, разбивший шапито в парке ЦДСА (теперь Екатерининский). Они играли «Мастера и Маргариту». Спектакль оказался сделан очень грубо, но был волшебным и страшным — настоящий площадной театр. Все артисты говорили на разных языках, Маргарита летала под куполом, а гроб с телом Берлиоза выносили на улицу и шли с ним вокруг шатра. С факелами, в длинных плащах, под музыку, и в этой траурной процессии участвовал весь зрительный зал. Не одна я, а все, тогда еще совершенно советские граждане, офигевали от свободы и красоты происходящего. (Мария Зерчанинова)
Огромное спасибо всем, кто поделился с нами историями. Присоединяйтесь к нам на фейсбуке и в телеграме — мы собираем и рассказываем истории именно там. Хотите рассказать свою историю на эту тему? Пожалуйста, пришлите её на story@postpost.media, а мы иногда будем пополнять наши подборки.