В детском саду, сидя в кустах, во время лепки из пластилина, в лагере, в обшарпанном и страшном туалете, посреди удачного секса. Мы попросили наших читателей рассказать о том, кому, когда, где и как они первый раз признались в любви. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами историями.
Мне было десять, и я любила своего одноклассника совершенно взрослой любовью — даже теперь она не кажется мне ни смешной, ни наивной, я вообще ненавижу, когда про детскую любовь хихикают и мимими. Это была настоящая любовь, огромная и болезненная. Он меня не замечал. Я написала ему письмо про то, что я люблю его, что это значит — я готова для него на все, что я хочу помогать ему в жизни, что я хочу быть его опорой. Каким-то образом про это письмо узнал весь класс. Мне было все равно: я не понимала, почему в книгах любовью надо гордиться, а в жизни скрывать, я и вслух готова была все то же повторить при всех. Реакция была удивительной: класс меня зауважал, а он возненавидел. Я думала, что умру, но не умерла, и любила его еще четыре года. Это было ужасно. (Юлия Горяева)
Я впервые призналась в любви в шесть лет. Мальчику по имени Игорь в лагере. Там была какая-то тема с тем, что ты заходишь в комнату, смотришь в камеру и говоришь что-нибудь важное. Для меня на тот момент ничего важнее этой любви не было, и я взяла и сказала. Но почему-то не предположила даже, что потом это покажут всему лагерю на экране. А они, естественно, показали. Я помню, как я нервничала и переживала, когда начали этот показ. В какой-то момент очередь дошла до моего признания, и все почему-то засмеялись (наверное, они так умилялись), но для меня это был позор и кошмар, я зарыдала и потеряла голос на несколько дней. В лазарете сказали, что у меня ангина, кололи мне какие-то уколы и заставляли полоскать горло какой-то гадостью. Игорь и другие ребята из отряда через окно передавали мне рисунки и прочую милоту, голос вернулся. Но потрясение долго оставалось со мной.
На удивление, это не остановило меня от последующих столь же позорных признаний, пока я не нашла свою любовь, которой и признаваться не надо было, все и так было понятно. (Серафима Труевцева)
Мне было лет семь, я училась в классе, где все девочки были влюблены в мальчика Мишу. А я не была в него влюблена, но зачем-то сказала всем, что признаюсь ему в любви. Что это было — сложно сказать. Мне кажется, так я пыталась произвести впечатление на окружающих. А может, меня раздражало, что все хихикают и шепчутся, хотелось показать и доказать, что я могу быть круче и смелее. Короче, я позвала этого Мишу в туалет. Туалет был весь обшарпанный и страшный. Посреди этой разрухи я, понимая всю глупость ситуации, сказала ему: «Я тебя люблю». Ответ меня сильно удивил; он сказал: «Мне многие это говорят». Больше мы с ним не общались, да и веса среди одноклассников у меня не прибавилось. (Валентина Талис)
Мое первое признание закончилось каким-то фарсом: в 18 лет я безнадежно влюбилась в преподавателя философии. Полгода я чахла, смотрела на него влажными глазами и читала все, просто все книги по программе и около, и думала, как же признаться. Учитывая то, что рассказывать о подобном чувстве действующему преподавателю я считала крайне неэтичным поступком, шанс у меня был только один — выложить все сразу после экзамена, когда мы не будем связаны формальностями. О моем плане знал весь курс и еще пара факультетов, за меня болели люди. В день икс я, бледная и взволнованная, ответила на все вопросы, получила свое отлично и уже начала речь: «А. А., я должна вам признаться…», как вдруг поняла, что абсолютно, полностью его разлюбила. Поэтому дальше заинтригованный А. А. услышал: «…я вас больше не люблю». Пояснять ничего не стала, забрала зачетку и ушла, оставив в кабинете не человека, а скорее аллегорию удивления. Больше на такие подвиги я не решаюсь — вдруг в процессе опять что-нибудь не то осознаю. (Yana Mezheynikova)
У меня было много влюбленностей, и очень сильных, начиная с детского сада. Но как-то я всегда понимала, что признаваться нельзя, надо наоборот, отпираться до последнего. Но в 14 лет в лагере я встретила того, кто явно что-то давал взамен, какие-то троганья волос, обмен фенечками, цитирование вслух наперебой Али-Бабы и Чуковского, ночевки в обнимку в палатке. Ну, и потом мы разъехались. И за год я настолько была вымотана этими визитами в его школу в жопе мира, конечно, ни к чему не приводящими, поиском общих знакомых, чтоб узнать о нем хоть что-то, рифмованной писаниной и вечным ожиданием чуда, что уже в 15 в следующем таком же лагере я ему что-то высказала такое, кажется, даже без слова «любовь», а скорее с вопросом, типа: «Это все вообще что-то значило?» Нахер, нахер! Никогда я больше не признавалась ни в чем первой, никогда. (Neanna Neruss)
Мне было 13, а ему 20. Я призналась в любви, а меня за это поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних. (Ирина Машнова)
В девятом классе при всех читала возлюбленному стихи Блока. Всем было неловко страшно. Но сходили потом в консерваторию, за руки держались. Ушел к другой. Потом к следующей. Класс-то был филологический, четыре юноши на двадцать пять обгормоненых девушек. (Marina Maria Velichansky)
Раз десять признавалась в любви первая, а любила-то всего один раз. (Анька Кожура)
В начальной школе я сказала, что люблю одну девочку, и меня побили ее подруги. Как вся моя жизнь, а. (Sofia Egorova)
Уже будучи на первом курсе универа, страшно влюбилась в одиннадцатиклассника из своей бывшей школы. Он был красив, как Давид Микеланджело, и я пропала. Таскалась с ним на каток, в бассейн, на рынок за косухой, на все пьянки, где мы даже один раз неистово целовались. Его отношение ко мне при этом оставалось неясным, и я решила выяснить. Полдня меня наряжали подруги. И вот я, со своими 180 см, выплыла навстречу своей большой любви, пошатываясь на какой-то невероятной платформе, с чудовищным, как сейчас понимаю, макияжем и жуткими африканскими серьгами, зато с ощущением собственной неотразимости. Парниша явно прихуел, особенно когда я, развязно куря ментоловый Vogue, призналась в чувствах и предложила встречаться. В ответ он промычал нечто нечленораздельное, что ситуацию никак не прояснило. Я только поняла, что, кажется, это значит «нет», страшно расстроилась и пошла запивать пивом. Года через три, когда мы-таки начали встречаться, он признался, что тогда вообще ничего не понял, впрочем, отметив, что на тот момент в принципе мало что понимал. (Margarita Karlinskaya)
Я влюбилась в однокурсника. В общежитии все время тусила у него, общались. В какой-то момент решила ему признаться: вечером остановила в коридоре и сказала о своих чувствах. Он ответил, что ему нужно подумать. Меня после этого очень трясло и было тяжко. Зашла к подружкам, они отпаивали чаем и успокаивали, а я рыдала. Через три дня он подумал и вызвал на разговор. Говорил много разного — что не готов сейчас к серьезным отношениям, но самое главное, сказал, что любит меня. Точно так же, как и своего соседа по комнате. Скажем так, это было эпик. Наверное, испытываю какие-то чувства к нему до сих пор. (Александра Ткаченко)
Мне было, что ли, лет 7-8, он был на три года старше. Трогательные записки о любви, защита меня в школе, и не только от обидчиков. Умилялся весь 120-квартирный дом, называли Ромео и Джульеттой. Потом очень болезненный для ребенка разрыв, месяц мокрой от слез подушки. А потом моя первая любовь в возрасте Христа умер от проспиртованности организма. (Maria Balitska)
В первом классе в меня втюрился мальчик Костя и позвал играть с ним в секретную игру про вампиров. Костя был красивый, кудрявый, играл на пианино «Сурка» и про вампиров придумывал жутко интересно. Ответно втюрилась почти мгновенно. У меня почему-то не было в базовых настройках заложено ощущения, что любовь — это стыдно, что нужно скрывать, краснеть и смущаться, что это моя слабость или что-то еще такое. И после того, как терапией проработала этот случай, настройки вернулись к базовым. Если кого-то люблю — говорю об этом свободно и радостно. Вот и тогда, в первый раз, без задней мысли рассказала Лешке и Веронике с парты перед моей: мол, влюбилась я в Костика. На следующей же переменке Леша с ехидной мордой позвал Костю и все ему рассказал. На этом вампиры закончились. Костя меня возненавидел, а я не могла понять, почему. Потом как-то все притихло и мы просто друг друга не замечали. А в восьмом классе меня начали травить — и Костя вдруг присоединился к главному зачинщику с таким энтузиазмом, что очень скоро превзошел его в изощренности издевательств. Все же из интеллектуальной семьи мальчик и с творческой жилкой. Уж не знаю, какую такую травму задело в нем мое нехитрое шестилетское признание, что его настолько зацепило. Было бы интересно спросить, но, судя по картинкам из фейсбука (перекачанные мышцы, золотая цепь, тачки-телки-пальмы), он, похоже, так ее и не проработал. (Оля Ко)
Трижды признавалась в любви, все три раза закончились плохо. Первый раз признание было по канону: письменное, много раз переписанное, каждое слово на своем месте, стиль отточен. Даже без орфографических ошибок обошлось. Письмо было вложено в книгу, книга оставлена так, чтобы тот, кому предназначалось, ее открыл, прочел и все понял. Естественно, открыл не тот, понял все, позор, стыд, мучения и терзания. Тот, кому это было, тоже все понял. По-моему, его это забавляло. И еще льстило, конечно. Разница между нами была лет двадцать, классические отношения учитель-ученик. Второй раз не знаю, что меня ударило, но я на спор отбила мальчика у всех, кто за ним бегал, в результате влюбилась смертельно. Не совсем до смерти, но с попытками. Ночью как-то рассказала, как я его люблю. После чего он стал меня избегать, очень быстро завел подругу, которая почти не говорила, женился и зажил счастливо. Лет через пятнадцать мы увиделись, и он попытался пройти сквозь меня. Третий раз был смешной: где-то посреди удачного секса я вдруг осознала, что, наверно, люблю партнера. О чем ему и сообщила. Пришлось ему согласиться. Возражать дыхания не хватило. В этот раз тоже все фигово закончилось, если закончилось. Но больше я никому ни в чем не признаюсь. Имею право хранить молчание. (Volftsun Olga)
В 11 лет написала письмо следующего содержания: «Дорогой Александр Александрович! Пусть Вы женаты на Любови Дмитриевне, но, пожалуйста, знайте, что я Вас люблю и буду любить всегда! Вечно!!! Ваша страстная поклонница». Письмо я отнесла на Литераторские Мостки и с большим тщанием зарыла там неподалеку от его могилы. В белые ночи, разумеется, то есть вечером, потому что ночью кладбище закрыто. Письмо лежит в консервной банке, если стоять лицом к обелиску, то справа и немного за спиной будет дерево. Вот под ним. Люблю вечно, как и обещала. (Нелли Шульман)
А я в 12 лет никого не любила. И это было так обидно, на фоне драматично и безнадежно влюбленных сверстниц, что я придумала себе любовь. И писала записки, которые потом «нечаянно» оставляла в местах, где их точно найдут. Имя любимого — это единственное, что я забыла придумать, и в записках звала его «душа моя» — скопипастила из популярного индийского фильма. Мои послания находили и читали как роман все девчонки параллели, а мальчишки передрались, пока выясняли, кто из них тот самый. На чистую воду меня вывел учитель истории и за руку отвел в театральный кружок. Одноклассникам не выдал, после выпуска мы с ним общались какое-то время, и я даже чуть не влюбилась, но это уже другая история. (Наталия Иванникова)
Если не считать мальчика Андрюшу в детском саду, с которым мы пылко клялись друг другу в любви, сидя в кустах, и он твердо обещал на мне жениться, а сам меня бросил ради Наташки, изменщик коварный. В общем, мне было 13, и в меня по уши влюбился страшно взрослый 20-летний руководитель чего-то в клубе, где я занималась в театральной студии. Он провожал меня до дома, робко брал за руку и смотрел глазами. Мне это все, конечно, немного льстило, но в принципе я никак не могла понять, что это за фишка такая, и отчего нормальный вроде бы парень как-то заметно глупеет в моем обществе. В какой-то момент он набрался храбрости (дурости?), объяснился в любви и полез целоваться (мне не понравилось). И я решила, что если признаюсь ему в ответных чувствах, то сразу все пойму про эту вашу любовь. Ну и призналась, чего тянуть. Он как-то смешно засуетился, начал что-то говорить, лапки ко мне тянуть. В общем, я ему сказала, что пошутила. От греха подальше. Он страшно оскорбился и был таков. Прошла любовь, завяли этивот. А я еще пару лет жила в убеждении, что все эти любови — литературный прием, не более того. В реальности такого не бывает, примерно как марсиан. Уж я-то знаю про любовь все, у меня это уже было, а вы нашли о чем мечтать вообще. (Alena Lynxie)
Влюбилась, но не призналась лет в пять, а призналась во втором классе, хотя влюбленность была сомнительная. Мы дежурили с одноклассницей на перемене, заговорили о мальчиках, она спросила, кто мне нравится. Я, крепко подумав, сказала, что Коля. Она говорит: «Признайся ему!» Взяла промокашку из его тетради и написала, как сейчас помню, с ошибкой: «Кли от Нади». И дала мне. Я вписала: «Коля, я тебя люблю». Когда Коля пришел с перемены, то, увидев промокашку, возмутился и потребовал, чтобы я ему принесла новую. Я на следующий день принесла. (Надя Делаланд)
В восемь лет признался в любви однокласснице. Она сказала, что не может выйти за меня замуж (или что семьи у нас не будет), и мы побратались, смешали кровь. Тем не менее до разворота пубертата мы были вместе, и она была моя девочка. Ну, то есть 5 или 6 лет… И мы по-настоящему были вместе, вплоть до того, что я пытался щебетать с ее подружками, а она пыталась ходить со мной на каратэ. Чем это закончилось, сложно сказать. В какой-то момент мне казалось, что она меня предала, потом ей, возможно, тоже казалось, что я ее предал, когда я стал неформалом. Она вышла замуж за брата моего любовника, и у них все было хорошо. (Кирилл Кулаков)
Я впервые призналась в любви в детском саду. А он вместо ответа подарил мне трансформаторную катушку, которую вертел в руках. (Alena Shwarz)
У меня признание неудачно совпало с потерей дорогого зонтика девочкой, которой признавался. Поэтому ответ был: «Черт, меня мама убьет! Что ты сейчас сказал? Извини, я пропустила…» (Олег Лекманов)
В пять лет у меня была любовь — Сережка. Мы собирались пожениться, я ему признавалась в любви, качала на качелях во дворе, отдавала свои конфеты, которые мне раз в неделю выдавали, ругалась, если он не приходил, а я ждала. А потом я уехала и мы не виделись, а во взрослом возрасте нашла его в соцсети, а он меня забыл. (Елизавета Винокурова)
Мы лежали на кровати, смотрели вверх, а может быть, я сидел на полу рядом с кроватью, а может быть, она сидела за стулом у письменного стола, но признания мы процедили друг другу сквозь зубы и это было как будто признание в том, что ничего не получится. (Захар Львов)
Я впервые влюбилась в четыре года — в 13-летнего мальчика. И как-то это сразу стало всем очевидно. Мальчик Рома сидел на крылечке частного (деревенского) дома и выстругивал деревянный самолет. Такие самолеты раскрашивались, обрастали флажками бумажными и являлись предметом гордости обладателей и отличным способом играть. Мальчик Рома нервно, пятнами краснел от моего внимания. И мои, и его родители участливо спрашивали меня, ЧЕГО ЖЕ Я ХОЧУ. Подержать его за руку? Погулять с ним? В гости прийти? Поговорить? Чего? А мне было достаточно смотреть, как он выстругивает самолет. И мне было нужно, чтобы меня перестали спрашивать, чего же я хочу. Я и сама не понимала. (Лена Дудукина)
С детского сада до 8 класса была влюблена в одного мальчика. Он первый меня поцеловал во время лепки из пластилина. Все делали вместе, даже в музыкалку он не хотел без меня ходить. Моим родителям этого не хотелось (обучать музыке). А в восьмом классе я влюбилась в будущего мужа от ревности. Я видела, как он смотрит и ухаживает за одноклассницей. Мы счастливы вместе уже 35 лет. (Svetlana Kouznetsova)
Классе в четвертом призналась мальчику в записке на самодельной открытке с картинкой из пластилина. У него ресницы были, как крылья махаона. А потом другого полюбила за мужество — он был хрупкий отличник, сломал на физкультуре руку и не заплакал. Таскала ему портфель (у него ведь рука в гипсе), засиживалась в гостях. Тот, с ресницами, мне лет через 20 привет передал. (Людмила Казарян)
Мне было 4-5 лет, я подолгу жила у бабушки в деревне. У бабушкиной подруги был единственный сын 17-18 лет, Коленька. Я слышала разговоры бабушки и моей крестной об этом Коленьке в исключительно положительном ключе, и в какой-то момент самостоятельно пришла к нему знакомиться. Он как раз был дома. Зашла, спросила: «Это ты Коленька?» — «Я». — «А невеста у тебя есть?» — «Нет». — «Тогда я буду». И расположилась у него в доме с моими игрушками. Коленьке пришлось со мной играть. Так я стала приходить в этот дом регулярно. Потом парня в армию забрали, а меня родители к себе, в город. Приехала я к бабушке уже 14-летним подростком, увидела меня, в сопровождении бабушки и тетушки, бабушкина подруга и рассказывает, что Коленька в армии отслужил, потом на заработки на Север уехал, не женился. А я не представляю даже, о ком речь? И тут эти женщины понимают: я ни сном, ни духом о том, что я — «Коленькина невеста». (Наталья Клянчина)
В 17 лет, в палатке, шепотом. (Vera Bergelson)
В первом классе у меня был «роман» с мальчиком Сашей. Мы сидели за одной партой, и он дарил мне красивые ручки. Не знаю, почему, но я посчитала, что любви не бывает без поцелуев, загнала его на перемене в угол и поцеловала. А во втором классе мы разругались, и он потребовал вернуть ему подаренные ручки. (Ирина Лащивер)
Влюблялась часто, взаимность не требовалась, обычно я молчала как партизан, мне было достаточно видеть моего героя каждый день в школе. Бывало, что избранник замечал что-то, не мою симпатию, нет, а меня вообще, и так неуклюже принимался ухаживать, что обычно это разбивало все очарование, хуже не придумаешь, хотелось исчезнуть. Тогда, в ранней школе, я поняла, что раз не влюбляться не получается, то лучше влюбляться где-то на стороне, не в школе, не во дворе, не на кружках, не в лагере, так, чтобы когда пройдет, не страдать от неизбежных встреч и несоответствия образа моего принца и реальности. А объяснительные писала, некоторые даже сохранились. Помню всех мальчиков, которым я нравилась, примерно с яслей, среди них только двое были совсем уж странными, один от ревности мстил — резал одежду и портил вещи, второй обижал и дрался. К счастью это было давно, когда мы были вдвое короче, а деревья выше крыш. (Solmaz Guseynova)
«Мама, я тебя люблю». (Max Signae)
Он вернулся в группу после болезни. А я так обрадовалась, что обняла его и поцеловала, заодно и сама поняла, что люблю. Нам было по пять лет. (Евгения Чикурова)
У нас во дворе были два брата, младший Пашка был влюблен в меня и поэтому вечно доставал, что меня, естественно, раздражало, и о взаимности речь не шла. А его старший брат Антон (на пять лет нас старше) всегда заступался за меня и был внимателен и заботлив. И вот, мне было года четыре, я ворвалась домой с криками: «Мамааааа, я в Антона влюбилась!» И умчалась обратно во двор. Уж не помню, сказала ли я о своих чувствах самому Антону, но это уже и не важно. Мы, кстати, дружим и общаемся до сих пор. (Ася Лазо)
У меня было одновременно два друга — Володя в детском саду, а Дима во дворе. Володя был самым маленьким в саду, Дима всегда и везде — самым высоким. Все было взаимно, мы регулярно признавались друг другу в любви. При этом эти две любви как-то не пересекались — мне кажется, я не знала, где живет Володя, и не помню, чтобы он был у меня в гостях, а Дима приходил ко мне под окна после садика и звал во двор. Вполне возможно, при этом, что Дима ходил в тот же садик, но это как-то никому не мешало: было ясно, что в саду я люблю Володю, а Диму люблю после сада. Все было совершенно естественно и не вызывало никакого диссонанса. Признания меня не напрягали, но однажды, под впечатлением сцены из какого-то фильма по телевизору, я очень испугалась. Я долго носила этот страх в себе, а потом все-таки решилась спросить маму: если женщине делают предложение, она что, не имеет права отказаться? Мама хоть и не сдержала смех, но успокоила меня, сказав, что, конечно, я не обязана соглашаться. (Лана Айзенштадт)