Все, кроме галстука: маленькие истории про прием в пионеры

Кто-то во время церемонии съел гвоздику, а кто-то грохнулся в обморок. Кого-то принимали на Кубе в страшной жаре, а кого-то – в санатории рядом с бюстом Ленина. Кто-то стоял в одном ряду с последними двоечниками, а кто-то получил галстук и значок в первый заход. Мы попросили наших читателей рассказать о том, как их принимали в пионеры. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими историями.

Наша первая учительница была молодой и прогрессивной и ратовала за равенство и братство. Никаких «отличники в первую смену, двоечники в третью» — весь класс во вторую, и все тут. У отличников и их родителей была истерика, а я, хотя и был отличник, как-то страшно ее решением гордился и очень его понимал. Так что когда в «А» и «В» появились первые пионеры, надутые от гордости, мы их немножко презирали: зато мы были один за всех и все за одного, и это было круто. (Alex Achinsky)

Помню настоящее ощущение, что у меня выросли крылья. Даже родители нас не доставали, чтобы мы застегнули куртки, хотя было довольно холодно, и мы шли с галстуками напоказ. Я была совершенно счастлива, и все это было абсолютно всерьез. (Даша)

У нас в первую волну приняли активистов, отличников и хорошистов, а во вторую раздолбаев, троечников, двоечников и меня, тогда отличницу с редкими четверками, которая «может лучше». И в коллектив я могла, считалось, влиться погомогенней как-то. Мера сработала криво, в пионэры к приему уже не хотелось, в комсомол потом и не пошла, хотя по времени еще попадала и типа надо было. (Наталья Гаськова)

Я боялась, что меня не примут в пионеры. Потому что подралась. Когда обсуждали, кого принимать, а кого нет, весь класс был за то, чтобы меня принять, ведь я рисовала все стенгазеты, но девочка, с которой мы подрались, была против… Но, конечно, приняли. Не могу сказать, чтобы это было так радостно. У нас была школа им. Карбышева и нас принимали в Военной академии его имени и долго про него рассказывали. Я как человек впечатлительный и эмоциональный настолько погрузилась в обстоятельства его гибели, что мне скорее было страшно, чем радостно. (Кира Скрипниченко)

В школе принимали в пионеры дважды в году — осенью принимали самых лучших, отличников-активистов, которых выбирали целым педсоветом. Это происходило в школе, на торжественной церемонии. И всех остальных — весной. Я была в первой группе, офигенно рада и горда собой. Но как было обидно, блин, когда всех остальных весной повезли в Севастополь и в ряды пионеров они входили просто офигительно — на военном корабле, с салютом, шариками, празднованием. А нас (первых) туда не брали, мы же типа уже приняты. Так что не всегда быть в высшей касте лучше. (Diana Dusha Davidova)

В школу пошла в сентябре 1991-го, через неделю после объявления независимости. Обещанная, уже купленная родителями октябрятская звездочка прямо из рук уплыла. Было не то чтобы обидно, но непонятно. Звездочка была мне, как сейчас бы сказали, фиджетом, хотелось вертеть ее, пристегнутую к форме, колоть пальцы острыми лучами, гладить ее глянцевую поверхность. И тут на тебе — оказалось, что в школу такое теперь не носят… Руководство школы тем временем быстренько сориентировалось в новых реалиях и объявило, что у нас теперь не школа, а престижная гимназия. Ну и соответственно, всех по старому доброму сценарию с торжественной линейкой скоропостижно приняли в гимназисты — и нас, неслучившихся октябрят, и старших, кто уже ждал пионерского галстука, и, кажется, вообще всех учеников. Позже и значки гимназические напечатали и заставили всех родителей купить и на форму прицепить. Круглые и без лучей, но зато с какой-то переливающейся «голограммой». Вполне сошло за мировоззрение. (Оля Ко)

Я любил учиться, любил читать, решать задачки, рисовать на рисовании, слушать музыку на уроках музыки, трудиться на труде и даже сидеть на скамейке в спортзале на уроках физкультуры. Любил получать пятерки и чувствовал себя самым умным в трех параллельных классах. В «А» собрали местное хулиганье, в «Б» — туповатых середнячков и полных балбесов, и только в моем родном «В» были толковые ребята. По крайней мере, так мне тогда казалось. Корона крепко держалась у меня на голове первые три года — похвальные листы за каждый класс, почетное звание командира звездочки, а вслед за ним — титул старосты класса. В пионеры — в первых рядах, в музее Ленина. В самом главном музее главного города главной страны на планете!
Из-за своей дурацкой астмы я пропустил всю подготовку к ритуалу, не учил клятву, не пел песни про костры и синие ночи, не знал, что галстук — это четвертушка самого прекрасного на Земле красного флага, и даже повязывать его толком не умел… Принимать непосвященного в пионерскую организацию никак нельзя, но мальчишка-отличник — птица слишком редкая, сделали исключение. В музейном зале, темном и торжественном, мои товарищи хором клялись в чем-то коммунистическом, я лишь открывал рот, потому что слов не знал. Инициация пройдена, старшие повязали нам алые галстуки и прикололи значки с Ильичом чуть выше сердца. Мы стали частью большого и светлого мира взрослых, отныне будем жить еще честнее, заниматься еще прилежнее! (Модест Осипов)

Мой дед был коммунистом, ветераном войны и моим личным героем. Я зачитывалась про подвиги пионеров, комсомольцев и мечтала быть как они. Я не была отличницей, всего лишь хорошисткой, но меня пообещали принять в первых рядах, если я исправлю свой почерк и буду писать аккуратно. Помню, я старалась. И старания мои увенчались пионерским галстуком в первых рядах. Сам ритуал приема не помню, но помню, с какой гордостью я шла домой в галстуке. Помню, как потом, многие годы до приема в комсомол, каждый раз повязывая галстук утром в школу, я гордилась тем, что я пионер. Все же принадлежность к чему-либо большому дает силы, хоть многократно и берет себе в службу. Когда всё (СССР, КПСС) закончилось и исчезла необходимость им служить, я долго чувствовала опустошение, отсутствие ориентиров и поддержки. (Инна Волобуева)

Принимали в пионеры всех в третьем классе. Мне это было очень важно. К ужасу всей семьи, я была очень идейная. К счастью, к старшей школе это прошло. Видимо, поумнела. Так вот, всех отличников и хорошистов должны были принять, а меня нет, потому что мне не было десяти лет. Мысль о том, что у меня не будет красного галстука, была настолько невыносимой, что я написала письмо в «Пионерскую правду» (вот она, вера в силу печатного слова). Это была не жалоба, конечно, а призыв к справедливости. Видно, в школе решили с малолетней принципиальной дурочкой не связываться, тем более что училась я хорошо и общественной работой занималась охотно (это тоже прошло к старшим классам). Принимали в Музее Калинина, клятву помню до сих пор (детская память цепкая). К слову, из комсомола ушла, как только представилась такая возможность. С тех пор ходить строем и в прямом, и в переносном смысле ненавижу. (Юлия Раутборт)

Нас возили на Лютежский плацдарм принимать в пионеры. (Elena Fadeeva)

Меня должны были принимать в пионеры в первую смену, осенью. Но с какого-то хрена моя мать приперлась в школу, поговорила с учительницей, и меня передвинули на вторую, на весну, дескать, чтобы не загордилась, не выпендривалась, и вообще недостойна. Обидно было до слез именно из-за несправедливости. (Наташа Татаринова)

Всех принимали в пионеры на др Ленина. А меня не приняли, точнее, сказали не приходить. Все из-за Пасхи. Я в тот год принесла из дому куличик и произнесла «иже щедрости ради Твоей», перед тем как раздать одноклассникам. Кто-то сдал: стукачи бывают и десятилетними. Ну, 22 апреля я смотрю утренний мультик, а моя соседка громко хлопает дверью и кричит что-то своим, но чтобы и мне было слышно через дверь. Меня зло берет, но не то чтобы очень. Потом кино пошло про Буратино. Сама церемония должна была начаться в 12. Но где-то в 11 началась страшная пыльная буря, а за ней гроза с ливнем на час. Соседка Лена появляется мокрая, измурзаная. Они прятались в здании «Детского мира». И с галстуком в руке. Церемония не состоялась. Нас обеих потом приняли в День пионерии. Родители не дали отказаться. А очень хотелось. Я только потом, лет через десять, поняла, чего они боялись… (Angelina Danilenko)

Принимали в пионеры в Музее истории комсомола на Пресне, в первую смену. Вышел небольшой конфуз, когда обнаружилось, что мне только восемь лет, но я был выше всех — прокатило. Помню, что на репетиции от нас потребовали, делая шаг вперед, вскидывать правую руку с галстуком, но выходило так похоже на нацистское приветствие, что от этой глупости отказались. Галстуки, конечно, на обратном пути выставили наружу: мы ж пионеры! А «рождение отряда» было на Красной площади в День пионерии, сразу после посещения мавзолея, — тогда принимали последнюю, четвертую смену. (J-Andrey Manoukhin)

Нас принимали в пионеры в храме на Сретенке. (Ия Белова)

Сначала, как водится, повязали галстуки отличникам и прочим примерным детишкам. Не помню, как именно, но, кажется, таскали их на церемонию в старую школу номер 1 города Ульяновска — ту, в которой учился Владимир Ульянов и где до сих пор стоит его парта. Мы этого не видели: в один прекрасный день гордые отличники просто появились в школе в галстуках и стали «пионер — ребятам пример». Их было несколько человек на три класса. А нас, лоботрясов, через несколько дней оптом повели в Ленинский мемориал, в торжественном зале нарядили в пионеры, сфотографировали, поздравили и вернули в школу. Никакого особого пиетета я не испытывал, к пионерии относился как к наличию погоды на улице. Но через несколько лет я попал в то время, когда комсомол уже как бы отменился. Так что формально я до сих пор остался в пионерах. (Valery Gv)

Накачка перед приемом была чуть ли не за год, так что сам факт воспринимался как полет на луну, не меньше. Книги, фильмы, училки твердили… Так себе опыт. (Гоша Димитрюк)

«Как повяжешь галстук — береги его. Он ведь с нашим знаменем цвета одного». Остальное все в тумане. (Евгения Сапункова)

Самых первых (нас) — в классе у доски. Вторую порцию — в музее завода «Красный пролетарий». Третьих не помню где, но в еще более понтовом месте (музей? Ленина? исторический?). И уж последних — двоечников и хулиганов — на Красной площади. (Dmitry Flitman)

Нас отвели к ближайшему, видимо, капищу — бюст Ленина в палисаднике, наверное, завода или КБ, фото есть, сохранился ли этот уголок — вот не факт, много лет проезжал и даже проходил мимо, не помню. Клятву учил, прочитал, галстук повязали. Ничего особенного не чувствовал, мне помнится так, но и никаких циничных шуток тогда не знал. (Anton Karpov)

В музее Красной Пресни. (андрей чемоданов)

Меня приняли в пионеры в первых рядах как отличницу. Мне казалось, что церемония будет какой-то интересной, захватывающей, и я настроилась на нечто вроде новогоднего чуда. Но было скучно, нас отвезли в Исторический музей, кто-то из старших произнес речь, содержание которой я не запомнила, нам повязали галстуки, сфотографировали около Вечного огня. Потом, правда, было интересно: нас повели в Мавзолей смотреть на Ленина. Всем было любопытно на мертвого в гробу посмотреть. Это была середина восьмидесятых, идеология из этих обрядов вся повыветрилась. И мало кто из детей (а может, и из взрослых тоже) понимал, к чему это все. (Анна Мурадова)

Ну, поскольку у меня были хорошие оценки, но проблемы с поведением, меня принимали в пионеры во вторую очередь. Как лоха, в феврале, а не на День пионерии, как нормальных. В санатории был бюст Ленина. Нас туда отвели, все быстренько прочитали клятву пионера и двинули на море. Шли в расстегнутых куртках, понтовались. Потом, правда (за то же поведение), меня угрожали из пионеров выгнать, но не успели, пионерия закончилась раньше. (Анастасия Бондаренко)

Меня принимали в пионеры на Кубе в страшной жаре. Ждали Фиделя, однако он задерживался, и кубинский пионер сзади все время щипал меня за попу. В конце концов мне это надоело, и я с размаха наступила ему на ногу. Он взвыл, но в этот момент взвыли и все остальные, потому что приехал Фидель. (Нелли Шульман)

С первого класса стращали: «Будете плохими октябрятами, не примем в пионеры!» И таки приняли, надо же! Мне даже поручили бить в барабан на торжественной линейке. Горн не дали, но барабана хватило. Мы были предпоследними пионерами. (Марина Тихонова)

В музее Ленина, в первую очередь, как отличницу. До сих пор помню запах отглаженного галстука и как засовывали бантики под шапку. (Anna Lamin)

Принимали меня вместе с четырьмя последними двоечниками. Из этого должно было быть для меня позор и поругание, но вышло все совершенно наоборот. Во-первых и в-меньших, мне очень нравился двоечник Костюков (он был объективно сумасшедший в самом классическом и брутальном смысле, я ему тоже странным образом нравилась, но в седьмом классе его оставили на второй год, потом он вообще куда-то пропал и лет в 17 его убили за отсутствие тормозов). Так вот, мы с ним стояли плечо к плечу (его локоть к моему плечу, если точно), и это было восхитительно. Во-вторых и в-больших, последышей принимали в день рождения Ленина, 22 апреля — был истошно солнечный, победительный весенний день, вот этот сибирский апрель, в котором снег не тает, а горит, пар от сугробов столбами стоит в раскаленном воздухе, нас принимали в пионеры перед памятником Ленину, на улице, под вот этим бешеным небом. И тетенька-вожатая что-то блекочет, а Тенгри смотрит и смеется сверху. А в-третьих и в самых больших, мой родной дедушка родился в один день с Лениным (ну несколькими годами позже), а памятник Ленину стоял во дворе дедушкиного института, и смотрел прямо в окна профессорского дома, так что и нас расставили в рядок прямо лицом к дедушкиным окнам, и когда все закончилось, я перешла дорогу и пошла к бабушке и дедушке в гости, прямо в галстуке и с букетиком тюльпанов. Мне столько дофамина за раз считанные разы в жизни перепадало, честно. (Ася Михеева)

У меня за день до этого умер дедушка. И мама не успела купить мне нарядную форму. Поэтому мы поехали за формой в Москву, к моей подружке. Но так как форму берегли, а школа была рядом, то мне сказали — скажут готовиться, и придешь за формой. Конечно же, из школы меня никто не выпустил и на пионерской фотке я стою единственная в коричневом платье и коричневом фартуке. Страшно убивалась и плакала по этому поводу. (Майя Богданова)

Мне реально это запомнилось, как инициация во взрослую ответственную жизнь. Меня не хотели брать в первую десятку принимаемых из-за поведения — я хорошо училась, но как бешеная гоняла на переменках, что говорит обо мне сейчас, что я нормально развивалась. И я так рыдала и просила, что сердце учительницы дрогнуло, тем более что я прекрасно декламировала со сцены. И я помню эту дрожь, это возвышенное чувство, когда в музее, под звуки барабана, происходило это действо… И когда пионер, повязывавший мне галстук, запутался и попросил рядом стоящую одноклассницу свою повязать мне… я на него посмотрела как на дебила, но восторженности мне это не поубавило. Нам подарили книгу (действительно хорошую) про девочку-разведчицу, которую я зачитала до дыр. И отпустили домой, и день был такой ярко-снежный, и мама дома попросила показать галстук… А потом грянули 90-е и все быстро закончилось. А галстук завязывать я тоже так и не научилась толком. (Анна Быкова)

Нас принимали в пионеры на Красной площади, и потом фотография появилась в передовице «Пионерской правды». (Тимур Деветьяров)

Нас принимали в пионеры по кастам. Отличников типа меня — в музее Ленина с обязательным заходом к мумии. Худших — месяц спустя в музее Калинина (кажется, его уже не существует как музея). Одного двоечника, практически парию с точки зрения воспитательного актива, вообще по-тихому в актовом зале школы галстуком осчастливили. Потому что в школе же не могло быть ученика — не пионера. А вот брату моему 1981 года рождения повезло. Его успели принять в октябрята, а к моменту пионерского возраста пионерскую организацию уже отменили. Но его школа, чтобы добро не пропадало, сделали обязательное скаутство. И он побыл скаутом какое-то время. (Natalia Marshalkovich)

Моего папу не приняли за плохие оценки, и он сам себе где-то раздобыл красный галстук и носил. (Zhenya Oliinyk)

Как меня в пионеры принимали, я не помню. Зато отлично помню, что в школьном сочинении, посвященном этому грядущему торжественному событию, я написал: «Скоро мне на шею повяжут красный галстук», а учительница Людмила Борисовна назидательно исправила сомнительную «шею» на горделивую «грудь». Кажется, я уже тогда что-то понимал. (Юрий Володарский)

Нас принимали в пионеры в три смены. В остальных классах параллели не помню, кажется, сначала отличников. В нашем — в первую командиров звездочек, потом отличников и хорошистов, потом остальных. В итоге первую смену торжественно повели к Вечному огню и повязали галстуки. Второй вручали в актовом зале и, кроме галстуков, дарили подарки. А третьей — во Дворце пионеров, и еще был концерт для них. Не то чтобы хотелось подарок или концерт, но некую нелогичность ощутила,
ну, гордилась конечно. Но это ж некий этап признания тебя взрослым. Сейчас помню только, что пионервожатая была хорошая, Марина (Алексеевна — совсем молодая, поэтому отчество произносилось только при обращении). (Юлия Максимцова)

Во вторую смену, зато мы были единственные, кого сняли с уроков и повезли в музей. Первая смена завидовала. Нас выстроили в линейку, напротив — старших, которые должны были повязывать галстуки. Велели вытянуть правую руку, в ладонь положить значок, на руку повесить галстук и ждать. В общем, на всех старших хватило, а на меня нет. Я так и стояла последняя, пока какая-то девочка в юбке не по уставу не сжалилась и не подошла ко мне. Ощущения дурацкие: стоишь с протянутой рукой, в гольфах, зимой, в музее Карбышева! (Анна Зайцева)

Нас принимали в пионеры в музее Ленина незадолго до Дня пионерии. После того, как приняли, сводили в мавзолей. Весь процесс (кроме нахождения внутри мавзолея, конечно) снимало телевидение, и непосредственно в День пионерии показали сюжет в программе «Время» — дескать, новое поколение пионеров и т.д. (Виталий Панин)

Обещали не принять в пионеры, и я волновалась, принимали под памятником Ленину, после чего осталось ощущение разочарования — ничего «такого», из-за чего можно было волноваться, не обнаружила. Никакого чуда не произошло. (Людмила Альперн)

Помню только два момента: нам, «пионерам первой очереди», повязали галстуки, но октябрятские значки остались на груди. Поэтому завидующие еще не принятые в пионеры одноклассники язвительно просили нас определиться: мы все-таки пионеры или октябрята. Второй: я вообще была супертревожным ребенком, поэтому всю ночь накануне не спала и будила маму речами про то, что у человека четыре ступени в жизни: октябренок-пионер-комсомолец-коммунист. Семья при этом у нас была самая обычная, без веры в светлое будущее и без единого члена КПСС в составе. До третьей ступени развития я так и не дожила, так как уже через два-три года все это развалилось. (Ольга Колесникова)

Это была первая смена и первая моя комбина. Разумеется, на выборах, кого в какую смену, подружки выбирали друг друга. Но это же для лохов. И подружек у меня не было. Так что я скучковала некоторое количество народа и предложила выборы в цепочке. Маша Катю, Катя Лену, Лена Петю, Петя Машу. Так себе схемочка, конечно. Но для 3 класса прокатило. Неподружки почесали голову, сказали — очкарик дело говорит! — и так мы попали в музей Ленина. О самой процедуре воспоминания не особо сохранились, зато сохранилось фото, где мне велико все, кроме галстука. Но ощущение сопричастности к чему-то глобальному было, конечно. Юных ленинцев отряд и все вот это вот. А потом я сама стала вожатой, но это совсем другая история. (Anna Baikeeva)

Целое событие, но запомнилось не тем, чем надо: во-первых, нас два часа везли на автобусе в Москву, меня страшно тошнило, но я держалась, как настоящий будущий пионер, и вот когда автобус встал наконец, тут-то все и случилось, и рубашку мою белую гордую стало уже не узнать. Принимать нас везли к мавзолею, но что-то пошло не так, и весь класс отправили в музей типа кунсткамеры, где маринованые лягушечки-мутанты в банках, а у них из спины головастики торчат. В принципе стилистика была сохранена. А где сами галстуки нам повязывали, уже не помню. (Ira Polubesova)

Я была отличницей и должна была вступать с ними, но незадолго до этого заболела. Пришла на занятия за несколько дней до, и мне сказали ждать второй очереди, потому что я все равно не выучу клятву. Обиднее всего было, когда на церемонии я поняла, что клятву можно было и не учить: ее произносили хором, и если запнешься, то знать об этом будешь только ты. (Екатерина Савенкова)

Мы были последние пионеры, следующую параллель уже не пионерили. Принимали всем классом в соседней воинской части без всякого пафоса, и первый раз в жизни я «не выучила стих» и просто открывала рот во время клятвы. Все ощущалось ненатурально и как-то скисше по сравнению с атмосферой из книжки. У меня была книжка, написанная для октябрят о том, как стать пионером, где много про порядочность, учебу, отношения, взросление и прочее небесполезное для младшего школьного возраста. (Galyna Puzyrna)

Нас, меня и еще четверых отличников, принимали в пионеры в числе первых в торжественной обстановке в заполненном актовом зале завода ТамбовАппарат. Это был апрель 1989 года, ближе к концу второго класса. Помню ощущение душевного волнения и насыщенной гордости (Максим Сафенин)

Весь класс приняли в пионеры в Парке Победы, у могилы Неизвестного солдата. Возложили цветы и пошли пить воды Лагидзе. В 1987 году уже было все равно. В апреле 1989 галстуки сняли и больше не носили. (Tasha Megre)

Меня принимали в пионеры в первую очередь, но это уже было в 1990 году, поэтому без фанатизма, но по отработанной программе. Первую очередь в Музее училища штурманов в зале «камикадзе», где говорилось про то, как все эти люди убились, направив свой горящий самолет на вражескую колонну. Ну и в школу я ходила по улице Гастелло. Немного стремное место даже тогда. Перед этим нам долго рассказывали про пионеров-героев, которые тоже плохо кончили. Но потом нас отправили в кафе с мороженным и что-то подарили, поэтому норм. Галстук еще просили надевать для выступлений школьных, но началась свободная форма, и про него как-то быстро забыли к 1993 году. (Таня Панфилова)

Всех принимали в пионеры в третьем классе, а некоторых отличников в первых рядах во втором классе, в том числе и меня. Я страшно гордилась. Позже мне никто не верил, что меня приняли в пионеры во втором классе. (Natalia Tkacheva)

Нас принимали в пионеры посменно — самые лучшие первыми. Я попал в последнюю очередь. Но последнюю группу принимали на Красной площади, и край моих очков попал в программу «Время». (Александр Музланов)

Меня принимали в пионеры среди отличников, на общешкольном сборе в местном Дворце Культуры. Волновалась, учила клятву. Сам сбор — ритуал, отточенный годами, но и красиво в определенной степени. Выносили знамя дружины, знамена отрядов, знаменосцы в белых перчатках. Девочка-горнистка (потом встречала ее в клубе бардовской песни), старшеклассники-оболтусы оказались вдруг вполне себе барабанщиками. Вызывали нас, мелких, клятву произносили все хором, можно было особо и не учить. Галстук каждый приносил с собой и держал в руках, его и повязали. Помню, меня потом шокировала идея, что можно иметь запасной галстук и менять их, и не особо беречь, ну как же так, он ведь с нашим знаменем цвета одного… (Екатерина Иконникова)

Я хорошо училась, но была неудобным ребенком, спорила с учителем, поэтому меня в воспитательных мерах не приняли ни в первый заход (с отличниками на Красной площади), ни во второй (с хорошистами). Я ужасно переживала, чувствовала себя настоящим изгоем. И вот перед третьим заходом, когда меня должны были, наконец, принять, у меня поднялась температура до 39. Но я все равно пошла, так как мне было почему-то это ужасно важно. Так как я болела, учителя думали, что я не приду — поэтому мне не досталось подарка и значка пионера. Еще один повод для переживания. Сейчас я недоумеваю, зачем я шла через сугробы в ДК завода «Серп и Молот» с температурой 39?! Какая же это все глупость, но тогда это было важнейшим вопросом самооценки. (Anna Semida)

У меня (у нас у всех) выглаженный галстук висел на спинке парты. И мальчишка, который сидел сзади, брызнул на него чернилами — предположим, нечаянно. Я рыдала. Клара Константиновна послала кого-то из старшеклассников в ближайший киоск за новым галстуком — сколько он тогда стоил, в 1973-м? 75 копеек? Больше из этого дня не помню ничего. Нас в Грозном идеологией особо не терзали. (Marina Nasardinova)

Ой-ей… Нас должны были повезти автобусом на военный мемориал за городом, а я очень некстати сломала ногу, гипс до колена и костыли. Торжественный прием в октябрята я пропустила (мы уезжали), а теперь могла и это пропустить. Мама поехала со мной, сестру младшую пришлось взять, табуреточку для меня и торбочку харчей. Наш класс ходил за экскурсоводом по довольно-таки большой территории мемориала, а в арьергарде шел наш обоз. Устали страшно, я руки растерла костылями до кровавых мозолей, но зато я была вместе со всеми в такой момент. (Eugenia Vodolazhskaya)

В 90-х в пионеры принимали по желанию. Я любила остаться в стороне от общественного, но на торжественную часть принудительно повезли автобусом весь класс. Был какой то сквер, танк посреди клумбы тюльпанов. Речь торжественная, клятва. Я собирала венок из одуванчиков на соседней поляне, укрепив свою репутацию «несерьезная». Где-то на середине речи про патриотизм и дедывоевали я стала пацифисткой, навсегда. (An Stefaniya)

Никому и никогда я не завидовала, кроме Наташи Тереховой, которую приняли в пионеры раньше всех прямо в начале учебного года, потому что родителей посылали работать в Иран. Смешно, но как всех остальных принимали, вообще не помню. Наташа Терехова благополучно вернулась и доучилась с нами в старших классах, а потом потерялась на просторах Калифорнии… (Катя Слу)

Я экстерном сдал экзамены за третий класс и из второго перешел в четвертый. А в пионеры принимали в третьем. В итоге я — отличник, ботан и хороший мальчик из интеллигентной еврейской семьи — был единственный не пионер в классе. А я еще и в другую школу перешел. И первое время учителя сильно недоумевали, порой и вслух: блин, отморозок Никита пионер, пробитый на всю голову Даня пионер, псих со справкой Кирюша пионер, а ты не пионер, мальчик?! Это что же ты за больной ублюдок, если этих всех и то приняли, а тебя не сочли достойным?! …В общем, по-быстрому меня зачислили в пионеры прямо в классе, без церемониала. (Георгий Михайлец)

Принимали в пионеры в музее Ленина в траурном зале. 22 апреля. Видимо, остальные залы были заняты. Читала там стихотворение. Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного… До сих пор помню. Потом были в мавзолее. Фотографии есть. Мы на Красной площади в очереди. Тогда радовались, наверное. (Татьяна Улетова)

Самое запоминающееся — это подарок мамы на мое вступление в пионеры. Мягкий игрушечный козел! (Анна Трушкина)

Самое главное было — попасть в первую пятерку принятых. Это было признание и нереальный респект со стороны одноклассников. И вот сидим мы на собрании, выбираем наиболее достойных. Выдвигаем, так сказать, кандидатов. И тут мой сосед Вовка Ижутов (Вовка, привет, если ты это читаешь!) говорит: я Аню предлагаю. Учительница просит пояснить какими достоинствами я, так сказать, выдаюсь. А Вовка и говорит: она очень классно дерется! Все засмеялись, а я подумала, что теперь меня вообще никогда не примут в пионеры, и ужасно расстроилась (Вовке, конечно, немедленно прилетело от меня). Но меня выбрали в первую пятерку и приняли около какого-то там памятника. Я ужасно гордилась пионерством и даже куртку расстегнула, чтобы галстук видно было.
«Мы не были шпаной, мы галстук пионерский
Сжимали в кулаке, от гордости смеясь» (с). (Анна Уштей)

Нас принимали в музее Калинина. Не знаю, почему выбрали именно его — там как раз ремонт какой-то был, паркет перекладывали… В общем, поставили в линейку, мы прочли то, что требовалось. Потом старшие пионеры повязали нам галстуки. Они это делали медленно, так что вожатая не выдержала — и тоже пошла вязать галстуки. Мне вот завязала. У нас это почему-то считалось плохой приметой, если вожатая галстук завязала. Так что ощущения были крутые (такая инициация), но немного стремные. Ждала праздника какого-то, а нас тут же и отпустили. И дальше праздника не было. Только мама выдала шоколадку «Дюймовочка» таллинскую. Я не любила шоколад, но очень скучала по Таллинну. (Светлана Орлова)

В Музее обороны Москвы. И это было ощущение бессмысленности и рутины, именно потому, что отличников принимали в пионеры где-то еще, а мы ощущали себя вторым сортом. Унылее был только прием в комсомол. (Marisanna Shteynman)

У нас в школе принимали торжественно, в актовом зале. Сначала активистов, по 3-5 человек из класса. Через месяц — тех, кто без троек учился. Потом таких, как я. А потом всех остальных. К этому готовились, учили клятву, всякие истории, типа почему галстук красный, перечисляли пионеров-героев и так далее. По сути, это был первый в жизни экзамен. Старались не получать двоек и чтобы нареканий по дисциплине не было. Завидовали тем, кто уже был принят. И радость была большая, когда первый раз шел домой в галстуке. Но… Потом пересмотрели всю организацию класса. Октябрята были поделены на звездочки и все. А тут уже официально выделили актив, выбрали совет отряда, председателя. Естественно, почти все — девочки. Примерно с того момента я понял, что актив — это не про меня. И не про моих друзей. Началось определенное противостояние тех, кто хотел в актив, и тех, кто считал, что это не по-пацански. Но это уже совсем другая история… (Юрий Родыгин)

Я не попала в первую очередь, так как была хорошисткой, а не отличницей, и это была трагедия: первым галстуки повязывали партизаны-медведевцы из бывшего отряда Д.Н.Медведева, и это было очень круто. Попала во вторую, и это, конечно, было уже не торт. Нас принимали у траурного поезда Ленина в конце января, но я нифига не помню, потому что по дороге подралась с лучшей подружкой (нас вместе принимали), а заканчивали драку уже в процессе приема. Но дома был тортик и отмечание небольшое, несмотря на весь скепсис родителей по поводу советской власти. (Анна Агранович)

В пионеры принимали в 19-й школе всех вместе (с комсомолом было иначе, да и школа уже была другой). Наш 3 «А» класс (кажется, вместе с параллельным 3 «Б») повели 22 апреля 1981 года, в очередной день рождения В.И.Ленина, в Дом офицеров, на улицу Ленина. Там был ближайший к школе актовый зал. Именно в Дом офицеров водили нас на киносеансы и концерты — к праздникам и траурным дням (вскоре началась знаменитая гонка на лафетах). В умеренно торжественной обстановке (не было ни зрителей, ни слишком долгих речей) мы произнесли слова пионерской клятвы и подставили свои шеи. Значок надевали уже самостоятельно. Все было всерьез, но волнения не было — траектория движения воспринимались как естественная, единственно представимая. (Boris Dolgin)

Вообще не помню сам процесс, помню, как потом стояли в музее Ленина и обсуждали с подружками, глядя на шинель, простреленную Фанни Каплан, какой он, Ленин, был герой. (Татьяна Мищенко)

Всех принимали у памятника Ленина, на улице — стояли долго, многие заболели. Я заболела раньше, и меня принимали с двоечниками в Военно-морском училище, там было загадочно (охрана) и красиво (дворец!). Курсантики за меня немножко подрались: двоечники были исключительно парни, а каждому полагалось по пионеру — завязать галстук и провести экскурсию. Было круто, и мир двоечников заиграл новыми красками. (Мария Ромейко-Гурко)

У нас весь класс возили в город Ульяновск (из Набережных Челнов) в апреле, то есть в конце учебного года — для приема в пионеры на родине Ленина! Это было безумно почетно, хотя я как отличница и лишилась привилегии быть принятой в пионеры в первых рядах. До сих пор помню ту поездку, это было сильное впечатление. (Татьяна Скворцова)

Я не помню, как меня принимали в пионеры, зато помню, как была в знаменной группе, когда бесконечно снимали с уроков, чтоб кого-то принять в пионеры. Взвейтесь, кострами! (Ольга Журавлева)

У нас в классе было несколько диссидентов, которых родители отговорили вступать в пионеры, в частности я. И мы были гонимы и страдали — всем новоиспеченным пионерам родительский комитет раздал наборы фломастеров и сладкий пирог, а мы сидели и смотрели, как они едят, одна свежая пионерка великодушно предлагала дать откусить за 5 копеек. Это был май 1991 года. Осенью они все сняли галстуки и сказали, что пионерской организации больше нет. (Neanna Neruss)

Мы попали в последний год, когда в пионеры еще принимали. Всех учеников разом, торжественно, в белых фартуках, с цветами в Калининградском высшем военно-морском училище им. Фрунзе. Мой дед был капитаном первого ранга и преподавал в этом училище, чем я безмерно гордилась, поэтому на всех фотографиях у меня соответствующее моменту выражение лица. Галстуки, как и школьную форму, честно носили год, а потом все резко закончилось. (Галина Перевозова)

Нас принимали в пионеры в школе, в спортивном зале. Сразу весь класс. Меня вообще забыли. Всем повязали галстуки и книжки дали. А мне нет. Когда стали выходить из зала, меня догнала пионервожатая и сунула мне в руки торопливо галстук и книжку. Так мне было обидно! Жизнь — боль. (Julia Khmelevskaya)

Прием в пионеры был фу. Учительница, Лариса Дмитриевна, спросила у класса, кто достоин быть принятым в пионеры в первую очередь. В той четверти было несколько хорошистов и ни одного отличника. Я — в числе хорошистов, нас было 4 или 5. Как раз подходящее количество. Все молчат. Я предлагаю, собственно, вышеописанный вариант. Лариса Дмитриевна записала на доске всех хорошистов, кроме меня. Класс подсказал, что моей фамилии не хватает, Лариса Дмитриевна ответила, что самому себя выдвигать неприлично, поэтому меня в пионеры примут в общем порядке, потом. И не придраться-то было. Взрослый человек меня отбраковал. Фу. После этого уже ни в какую пионерию не хотелось. (Полина Побива)

Одна из самых драматических историй моего детства. Однажды в 3 «Б» вошла райкомовская дама, чтобы отобрать лучших учеников, которых в качестве поощрения собиралась принять в пионеры в «первую смену». Девочка Катя с фотографии примчалась домой в слезах: «Я не буду вступать в пионеры». Мама растерялась — сама же этому и учила, но жить-то надо. Все это становилось слишком опасно. Вечером с работы пришел папа. Попытался выяснить логически:
— Почему? Это же просто пустая формальность? Красный галстук и все такое…
— Не буду. Как я могу произнести слова «торжественного обещания», что я буду любить коммунистическую партию и Ленина?! Вы же сами говорили, что Ленин — убийца…
— Ну, любви никто не требует. Это просто слова. Они давно уже ничего не значат.
— А что тогда значит, если не слова…?
Убеждали. Объясняли, что с такой крошкой разбираться никто не станет, что неприятности свалятся на взрослых. Папу в лучшем случае выгонят с работы (беспартийный и еврей к тому же!), а что будет делать семья? Чем кормить детей? Взывали к ответственности за маленькую сестричку. Это был точный ход. Ради Аньки я готова была на многое. Главное событие нашей детской жизни. Мой первенец. Просыпалась по много раз за ночь и подходила к кроватке: дышит ли. После рождения Анечки мама ушла с работы: ездить в свои экспедиции она больше не могла, а дух советских контор был ей невыносим. Работал в семье только папа. К вечеру сговорились на сомнительном компромиссе: я не буду произносить слова, а буду просто открывать рот в такт со всеми… Так появился красный галстук и чувство предательства. Брат, не вникая особо в суть пионерской драмы, немедленно почувствовал в красном галстуке ахиллесову пяту старшей сестрицы и не уставал дразнить ее пионеркой. Завязывалась потасовка, и мама, дабы пресечь рукоприкладство, разводила детей по разным комнатам. (Katia Margolis)

Меня должны были принимать в пионеры в музее Ленина и вести в мавзолей. Но я так боялась мертвого Ленина, что на всякий случай притворилась больной и не пошла. И потом меня мирно принимали во Дворце пионеров на Ленинских горах. (Ася Штейн)

1990-й. Перестройка. Подмосковное Щелково. Принимали, как и полагается, в Москве на Красной площади, в музее Ленина, с обязательным посещением мумии. Поскольку накануне вечером старшее поколение в лице родителей и их друзей вдоволь нашутилось на тему дружины имени Павлика Морозова, особого желания вступать в ряды не было. Норовила сбежать с мероприятия, но одноклассники вцепились намертво (ну еще бы, ты сбежишь, а нам влетит), еще и классной пожаловались… Так что оттарабанили как-то клятву нестройным хором, нам завязали намертво галстуки, видимо, пытаясь придушить, и отправили восвояси. Я этот узел из «куска знамени» потом еще всю дорогу до школы (порядка часа автобусом) зубами пыталась расковырять. Через пару дней я пошла подавать заявление на выход из рядов пионерской организации, но это уже другая история. (Мария Горин)

Ой, это я помню! Мы жили на Украине, и там принимали в пионеры в конце второго класса. И почему-то по возрасту, главное. Мне было 8 лет (а всем уже 9), и вот всех приняли, а меня нет. Весна, Украина, солнце, красота, а я шла домой и рыдала всю дорогу. Вот буквально рыдала, и до сих пор помню, как мне было обидно. А летом мы переехали на север, в Норильск. Я пришла в третий класс, а там все октябрята. Их в начале третьего всех принимали, и меня вместе с ними. (Юлия Меньшикова)

Это был 1977 год. Первую очередь — отличников и активистов — уже приняли 22 апреля в музее Ленина. Три недели нам, не отличникам, ставили новоиспеченных пионеров в пример и угрожали не принять и во вторую очередь, если будем плохо себя вести. Но Торжественное обещание и Законы пионеров с нами все же разучивали. Вообще-то я считаю, что нас, вторую очередь, принимали в пионеры куда лучше и праздничней, чем первую: 19 мая, Красная площадь, тепло, красота. Парадная форма, отглаженные галстуки на согнутых в локте руках, Торжественное обещание в едином строю — весь этот коллективный дух, который так влечет неокрепшие умы. Потом нам повязали галстуки — не помню уж, кто повязывал, кажется, наши вожатые-шестиклассники, а может, и нет, — и повели в Мавзолей. Там было прохладно и сумрачно. Учителя, вожатые, смотрители — все следили за соблюдением благоговейной благопристойности. Поток двигался через многочисленные переходы и коридоры. Остановиться было нельзя. Подойти ближе — нельзя. Я была мелкая (я и сейчас невелика), покойника не разглядела, только образ его мелькнул — и меня уже вынесло потоком дальше, на залитую солнцем площадь. А потом туда же вынесло и третьеклассников из соседней школы: нас вместе принимали. В соседней школе училась моя молочная сестра. Она была отличница, ее приняли в первую очередь, но их вожатая привезла к мавзолею всех, а наша — только тех, кого в этот день принимали в пионеры. Мы с сестрой вцепились друг в друга и отказывались занять места в строю своих школ. Так и шли вместе до самой троллейбусной остановки — тогда еще ходил у Александровского сада 1-й троллейбус, убитый нынешним градоначальником, — так и ехали в троллейбусе. Расстались только на своей остановке, потому что ее 698-я школа была направо, а моя, 39-я — налево. По дороге до школы мы договорились с одноклассницей выйти гулять во двор в пионерских галстуках. Из парадной формы, конечно, надо было переодеться, и мы решили надеть новые летние платья, они были у нас одинаковые: темно-синие в розовый мелкий горошек. Так и гуляли в одинаковых платьях и в пионерских галстуках, ощущая Причастность и предвкушая какое-нибудь Светлое Будущее. Говорю же, неокрепшие умы. (Ксения Молдавская)

Меня принимали в пионеры примерно в 1979 году. И я помню эту нудятину с зубрежкой дурацкой клятвы. Этот пафос. Эти дурацкие лишние тряпочки на шее. Было чувство какого-то взросления. Ты уже не октябренок. Но пиетета к этому все равно не было. Позже ненавидела эту стирку и глажку галстука. Завязывание. Все время его забывала, и мне за это прилетало. Даже на первой пионерской коллективной съемке я забыла галстук. И была позорно, как двоечница, без. Пряталась за подружками. Потом, уже в старших классах, принципиально не носила. Короче, этот пафосный бред уже тогда бесил. (Мари Рон)

Мне сказали сдать 5000 рублей, фотографию и заявление. Почему я в это ввязалась — не помню. Был это 2007 год, что ли, или около того. Вероятно, хотелось носить пионерский галстук. Про пионеров я ничего толком и не знала. Со мной в компании были еще две одноклассницы, и мы должны были друг за другом следить и отмечать в тетрадке, кто с галстуком, а кто — без. Зачем — тоже не помню. Галстуки выдали между делом, возможно, дали значки и… Все. Мы приняты. Пионеркой, кстати, я оказалась не очень: галстук забывала, бывало, не стирала, нечасто гладила. Помню, что после глажки он вкусно пах почему-то печеньем. Хватило меня буквально на пару месяцев такой жизни. Потом я просто перестала галстук носить, и никто даже внимания не обратил. Хотя пионерок нас было три на школу. А откуда пионеры в 2000-х в Беларуси — для меня загадка. (Alina Stsiatsova)

Меня приняли в пионеры в третью очередь в школе. При этом я была крепкой хорошисткой, с хорошим поведением и активной общественной работой. В первую очередь принимали блатных, чьи родители были в родительском комитете. Этих детей принимали в пионеры в музее Ленина или на Красной площади. В общем, мечта и пафос. Во вторую очередь принимали во Дворце пионеров на Ленинских горах, но там тоже была квота. И меня столкнули с лучшей подругой, нас обсуждали на собрании и голосовали за нас. Мою кандидатуру в итоге отклонили, потому что я боялась уколов. По-моему, была еще и 4-я очередь, куда приняли всех оставшихся двоечников и хулиганов. (Tatiana Zubova)

Принимали в ДК авиазавода, кажется. Невероятно торжественно, целая церемония. Я жутко волновалась, заучивала «клятву юного пионера», как оказалось позже — на всю жизнь. И вот на следующей официальной торжественной церемонии — свадебной в ЗАГСе — это мне аукнулось, и на словах распорядительницы: «Молодожены, повторяйте за мной: перед лицом родителей, друзей, коллег по работе торжественно клянусь!» — у меня случился флэшбек, и я проржала до слез всю клятву молодоженов, но нас все равно приняли, то есть расписали. (Алла Элла Оршанская)

Принимали меня в пионеры в музее Ленина, и вышел неожиданный эффект — прямо во время линейки я лихо упала в обморок. То ли еще не пришла в себя после простуды, и духота, лампы эти гудящие, ну и главное — рассказ какого-то ветерана о фашистских пытках, как кому-то иголки под ногти загоняли! Ну и все — я грохнулась прямо в строю, хорошо, мама моя с нами поехала, подбежала сразу, ну и пенсионеры подсуетились, нашатырь вытащили! Пришла в себя от его запаха, он до сих пор для меня такой «пионерский». (Юля Прямостанова)

Я попала в первую десятку тех, кого принимали в пионеры до Нового года, на ноябрьские праздники. Это было знаком отличия, всех остальных принимали в апреле, на день рождения Ленина. Мы, помню, готовились изо всех сил — важно было выучить клятву, приготовить парадную форму, ну и, разумеется, не накосячить в первой четверти с учебой и поведением. Недавно нашла книгу, которую мне мама подарила в честь этого события, с дарственной надписью. Показала сыну, так он фыркнул, а что, говорит, телефон тебе не могли подарить? Ну да, ну да, в 1987-м… (Татьяна Бронникова)

Я только из книг знала, что принимают в пионеры не всех сразу. А нас принимали всем классом, в музее Уралвагонзавода. Принимали «шефы» — шестиклассники. Мне галстук повязывал старший брат. (Евгения Пайсон)

У меня все было банально — отличница, в первых рядах, за полгода до основного состава, то есть в апреле, а не в октябре. А вот систер моя сама себя короновала, то бишь опионерила. Было это в летнем пионерлагере — там на воротах могли стоять только пионеры. А она не доросла еще до почетного звания. Пришлось арендовать алый галстук у соотрядника — в обмен на вкусняшку от приходящих к воротам пионерлагеря родителей. А в реальности она так и не стала пионеркой, ибо пришли иные времена и иные ценности. (Natalya DoVgert)

Уточнила у мамы. Само событие не помню. Но на обратном пути из синего пальто горделиво высовывала красный кончик (откашлялась). Мама говорит, что потом заставили классами соревноваться, какой-то значок куда-то прицеплять. Сейчас уточню. Говорит, маленькие значки с символикой. Что-то не клеится со значками. Не любила значки, брошки… Не знаю, что за тюфтельки (тефтельки) были. Все же, если задуматься, это ж надо… Коричневые платья, черные фартуки (белые по праздникам, аки хлеб белый свежий), какая-то удушка висит или клеймо… И так отсидеть 11 лет. (Inna Kulishova)

Нас принимали на крейсере «Аврора»! Я жила в Кировске, в 40 км от Ленинграда. И вот с утра выясняется, что у меня на единственных рейтузах коленка продралась. Мать заштопала, но какой-то более светлой ниткой, потом пыталась закрасить темным фломастером.. В результате надели их задом наперед, чтобы хоть на фото не сияла эта дырка. Кстати, фото в рост у меня и нет, есть только голова растрепанная и галстук на шее. Зато на самом крейсере были какие-то немецкие туристы, и один попросился со мной сфотографироваться. Я была польщена, думала, вот выйдет мое фото в каком-нить немецком журнале, а я и не увижу никогда… (Светлана Смирнова)

Практически провал, потому что я решила внести правки в торжественное обещание. Нужно было говорить «перед лицом своих товарищей торжественно обещаю» — и я подумала: «Что значит — перед лицом? Ведь так называемых товарищей здесь стоит очень много?» Наверное, это ошибка, решила я и сказала: «Перед ЛИЦАМИ своих товарищей торжественно обещаю». Тут некоторые зашипели, кто-то засмеялся, вожатая схватилась за голову. Но я была отличницей, образцовой девочкой, так что все быстро оправились от шока, сделали вид, что ничего не слышали, и повязали мне галстук. (Зоя Машковцева)

Меня принимали в пионеры в музее, где находилась панорама восстания 1905 года. Ничего не помню, потому что очень ждала, когда нас запустят посмотреть на эту панораму наконец. А, помню как жевала галстук потом, очень мне его вкус понравился и структура шва. (Eugenia Kornilova)

Я был отличник и явно шел на первый призыв, но все время косячил, то тетрадку изрисую, то территорию не уберу! И каждый раз меня стыдили и откладывали, в итоге приняли уже когда нельзя было не принять, когда остались только самые отпетые,
и все равно, конечно, страшно горд был. И даже мой закоренелый антикоммунистический папенька взял нас по такому случаю в ресторан… Эх, что называется, ма! (Ilya Vobble)

Вокруг приема в пионеры кипели шекспировские страсти, поскольку часть тех, кто претендовал на вступление в первую очередь, еще не достиг пионерского возраста и не мог быть принят. Это воспринималось как вмешательство рока. Принимали в музее Ленина, очень серьезно. Кажется, это было последнее мероприятие, в которое играл серьезно. Когда позже писали заявление в комсомол, уже был соблазн вместо «идти святой дорогой отцов» написать «идти дорогой святых отцов». Феерически вступала в пионеры моя жена. Их после приема повели в Мавзолей, и она впервые увидела Ленина, который светился. Как раз тогда она читала «Собаку Баскервилей» и решила, что Ленина кто-то натирает фосфором. Эту веру она пронесла через года и вскоре после свадьбы рассказала мне про натертого фосфором Ленина. После этого я полюбил ее еще больше… (Александр Кравецкий)

Со скрипом. Я был знатным раздолбаем, и меня постоянно грозились не взять в пионеры, чему я не особенно огорчался. Но потом все же приняли, как и всех, в музее Ленина. Помню, я сильно злился на этот дурацкий галстук, который хрен запомнишь как завязывать, и завязывал я его как попало. К счастью, через полгода пионерию отменили и мучения мои прекратились. (Иван Клиновой)

До сих пор помню, как с восторгом повязывал треугольный алый галстук перед огромным зеркалом в массивной раме с мраморной полкой, покоящейся на шарообразных черных ногах, украшенных растительным орнаментом. Со стены на это дело могла бы взирать кающаяся Мария Магдалина, купленная прабабкой на Сухаревском рынке у бедного студента, но она возвела очи горе, то ли не в силах это видеть, то ли стесняясь собственного изъяна — несколько несоразмерного остальным пропорциям предплечья. Но я этого всего не видел. Я весь был сосредоточен на отражении. Я повязывал еще ни разу не смятый и незамаранный алый галстук, чтобы идти гулять. В сопровождении папы, готового подстраховать свежеиспеченного пионера Рубика, если вдруг кому-то захочется мне вломить. Ведь жили мы в Марьиной Роще, районе со славными и к тому времени не истершимися традициями. (Рубен Макаров)

У нас голосовали, кого в первую смену, кого во вторую. Я не добрала до первой, и у меня был нервный срыв. Мама никак не могла понять, почему я бьюсь в истерике из-за пионерии — у нас всегда с сарказмом относились к атрибутам советского строя и самому строю. А я была недостаточно хороша для своих одноклассников, не заслужила голоса, меня любили, но не на первую смену. Ужас. (Ксения Лученко)

Меня саму случайно в первый заход приняли. Но мне запомнилась именно вторая смена. Мы тогда всем классом поехали в Разлив (из Ленинграда), шли долго-долго, песни пели — и вообще все это напоминало поход чудесный. Солнышко такое яркое светило. Яркое. Было 26 апреля 1986 года… Так я помню день чернобыльской трагедии. (Дина Школьник)

1985 год. В пионеры нас принимали отчего-то в Суворовском училище. Помню только две вещи: я очень боялся, что у меня не получится завязать галстук; а после множества казенных слов на сцену вышел незнакомый мне учитель, сказал какое-то очень простое поздравление и прочитал стихотворение, которое я тогда не знал, конечно, — «Хорошее отношение к лошади». И вот это было настолько неожиданным и настолько живым, что придало смысл всему мероприятию. Хотя я тогда был вполне советским ребенком и вполне гордился своим галстуком. (А потом я несколько дней подряд забывал надевать галстук — и одноклассницы-активистки требовали меня исключить из пионеров. Конечно, именно те активистки, которые первыми сняли галстуки в 1990-м.) (Михайло Назаренко)

У меня в начальной школе был обнаружен нательный крестик, поэтому в пионеры приняли в самую последнюю очередь, просто в школе, без торжеств. (Анастасия Отрощенко)

У нас был дружный класс, и мы проголосовали за всех. Наша учительница сказала, что в первую очередь она бы выбрала четырех человек (все девочки), мое имя тоже было названо. Но выбор за нами. И мы вступали все. И я помню, что гордилась, что мы дружные и что выбор был правильным, а с другой стороны, меня отметили (ну вроде как по гамбургскому счету). А потом я из пионеров вышла, а потом мы уехали в Израиль, а через месяц Союз прекратил свое существование. (Lena Chervets)

Нас (1973) принимали в две смены по возрасту, и я очень переживала, что меня (лучшую в классе) не приняли в первую (нам не объяснили, что все просто, все идут по возрасту, но приняли в мае, на Марсовом поле (Ленинград), и мы с родителями гуляли и потом ели мороженое в кафе, и было нам счастье. А комсомол воспринимался как необходимая часть процедуры поступления в ВУЗ. Вообще никак. Так что вступление в пионеры было последним нелицемерным действом в моей детской политической жизни. Ну и галстук пионерский был вечным наказанием, я его куда-то вечно кидала после возвращения из школы, утром он был мятый, его надо было гладить, утюг был чугунный… (Татьяна Чумакова)

Я была в последнем или предпоследнем «призыве». Нас долго мурыжили на Красной площади, я в осенней рыжей куртке на ноябрьском ветру замерзла до жути (белая праздничная рубашка грела явно хуже шерстяной коричневой формы). Попытка отогреться в мавзолее не увенчалась успехом (кстати, Ленина я тогда видела в первый и последний раз): за громкие смешки и комментарии по поводу трупа нас быстро оттуда вытурили. И я вот не помню, чтобы была общая очередь к телу вождя, скорее всего, это был отдельный сакральный день для пионерии. (Мария Ганиянц)

Меня, отличницу, принимали в последнюю смену. Даже не знаю, почему. Может, конечно, потому, что в моем дневнике регулярно появлялись записи красной ручкой с множеством восклицательных знаков. Например, такая: «Поджигала школу!!!!!» (Елена Парфенова)

Во второй заход — в первый принимали только отличников с примерным поведением, кажется, на «Авроре» — в Артиллерийском музее. (Ira Márgoolis)

Меня принимали в пионеры, как это называлось, в последнюю очередь. В последнюю — это когда всех отличников и хорошистов — в день рождения Ленина (в апреле). Потом — остальных. Ну и двоечников (и меня — открыл в прошлом году свой дневник за шестой класс — какая же я был лучезарная сволочь! даже отметки в дневнике лезвием подтирал и исправлял) — почти перед каникулами. Четвертый класс кончился, и всем было известно, что мы сразу в шестой. И вот директор меня берет кургузыми своими пальцами за свежеповязаный галстук, отводит в сторонку и говорит: «Не дело тебе учиться, Г. Не можешь срать — не мучай жопу. Лучше будь рыбаком». И дарит огромный такой справочник рыболова-спортсмена… Почти новозаветный сюжет. Впрочем, рыбаком я тоже не стал. Я рисую картинки. (Германотта Шлангенфюрер)

Меня третьим заходом. С троечниками. Первые были отличники, вторые — хорошисты и примерно себя ведущие, третьи — троечники и аутсайдеры, четвертые — двоечники, хулиганы и провинившиеся. Красную удавку ненавидела и хотела сжечь вместе со школой. В аду должен гореть огонь…. (Alla Bletel)

В Гомеле, в краеведческом музее. Было атмосферно и слегка тоскливо: я внутренне понимала, что это все туфта, но такой уж я человек, что хотелось верить в идеалы и клятвы, лишь бы это направляло в помощи людям. И сознание второклассницы (или какой это был класс?) разрывалось от этой двойственности. А потом я носила в школу галстук поверх белой кофты с яркими штанами в красно-белую полоску, из-за которых маму меня, отличницы, даже вызывали в школу. Потому что форму в белорусской школе отменили, а пионерию — нет! И в виде БРПО (Белорусской республиканской пионерской организации) она, что ли, по сей день существует. Или очень долго существовала после разгона пионеров и комсомольцев в РФ. (Светлана Бодрунова)

В пионеры нас принимали в актовом зале, торжественно, но уже спустя рукава, был 1990 год. Помню только, как жужжала директриса о том, каким говном мы все являемся, но так и быть, времена другие, в пионеры нас берут, но ответственность на нас теперь большая, не дать развалить, поддержать и т.д. Зато в октябрята очень торжественно, Красная площадь, мавзолей, я от волнения съела гвоздику. (Maria Apartseva)

А меня приняли в последнюю очередь, уже с последними двоечниками. Ездила с классом в шалаш Ленина (тьфу) в Разливе, в музей политической истории, в Мраморный дворец принимать всех достойных октябрят… Мой неуд по поведению за болтовню на уроках мешал. Возвращалась каждый раз непринятая, как прокаженная, в нашу коммуналку в слезах, меня все соседи жалели, кроме папы. Он хохотал и пил коньяк за то, чтобы это было самое большое горе в моей жизни. А вот как приняли — точно не помню. (Анна Касьянова)

Меня в первую смену принимали, в музее Ленина. Надо было бережно держать галстук на сгибе локтя, чтобы он не помялся. Потом взрослый человек лет 14 это галстук повязывал. Домой ехали в расстегнутых куртках, чтобы всем были видны наши галстуки. Не малявки какие-то — пионеры! (Светлана Тортунова)

Плохо помню. Помню, что принимали в пионеры не в школе, а в музее Ленина на улице Цесу, шли туда пешком, там приличный кусок от школы был. Видимо, из других школ были люди. И знамя СССР, кажется, было. Но не уверен, что приходилось его целовать. Зато помню, что потом во дворе долго гулял в пионерском галстуке, и все мне завидовали. На самом деле лучше всего запомнилось, что тогда дворового старшего приятеля принимали в комсомол, и я понимал, что и меня это ждет, и боялся, что не одолею эту важную веху. (Dmitry Rancev)

Моя приятельница, обозревая процедуру отбора кандидатов на прием в пионеры (вначале отличники и активисты, затем хорошисты-активисты, потом троечники и т.д.), остроумно заметила, что таким макаром самые «неподходящие» для приема в пионеры с точки зрения учителей/школьной администрации — плохо успевающие с неважной дисциплиной учащиеся откладывались «на потом» до момента, когда уже дальше тянуть было нельзя, и в итоге их принимали в пионеры на линейке в честь Дня пионерии — 19 мая, в присутствии ветеранов, на общешкольном построении всех отрядов, то есть в самой торжественной обстановке, какую только можно было представить. Ха-ха-ха! Так оно и было. (Olga Kiseleva)

Нас принимали в апреле на Красной площади. И потом должны были вести в музей Ленина. По дороге внезапно образовалась куча мала — оказалось, что кто-то бросил в толпу свежепринятых пионеров жвачку, и все бросились на наживку. Я ничего не успела понять, стояла и хлопала глазами. Но мне Сашка Сидоров принес! (Ирина Лащивер)

У нас в школе был строгий отбор. И в первую очередь принимали отличников. Мне было 10 лет, и я тогда была отличницей, но хулиганкой. Было голосование среди класса, и одна девочка сказала, что я не достойна быть принятой в первую очередь, потому что у меня по поведению двойка. Но большинство было за меня. И меня приняли в пионеры вместе с другими тремя ребятами в первую очередь. Все произошло в огромном концертном зале во Дворце Культуры со всеми помпами. Гордилась страшно! (Оксана Гулык)

Дело было в 1986 году. Принимали в три очереди. Первую — в ноябре, вторую — в январе или феврале, третью — в апреле. Для обсуждения, кого принимать в первую, учительница затеяла классный час. Успели обсудить, по-моему, человек 5-6, шли по алфавиту, до меня так и не дошли. В обсуждении, конечно, верховодила учительница, мнения детей на самом деле ничего не значили. Но больше учебного времени на такие обсуждения у нее не было, а список все же надо было составить. Вот в какой-то день она нам его и огласила. Мое имя было среди первой группы тех, кого принимают, но большой радости я от этого не испытала. Все три группы принимали в музее Калинина в Доме пионеров в Лефортово. Сохранились мои фотографии с этого мероприятия: стрижка «сессон», под Мирей Матье, неаккуратно завязанный галстук, но зато — белый, кружевной фартук из Литвы. (Maria Maiofis)

Я была очень хорошая девочка (тм), но заболела… и проболела первый, второй и третий прием в пионеры… меня принимали отдельно, после всех, на какой-то обычной линейке в школе. Причем у меня расплелась коса, и я ничего лучше не придумала, чем сделать себе хвостик и завязать концы ленты узлом под подбородком… вот в таком виде и приняли. Но я потом «отомстила». Стала председателем СДО (совета друзей октябрят, если что) и сама всех принимала в пионеры! Страшно этим гордилась, надо сказать. (Лина Яркова)

Учительница начальных классов Клавдия Павловна за что-то, видимо, была сердита не меня, поэтому, несмотря на мою отличную учебу, меня не включили в группу самых достойных. Отговариваясь тем, что я не подхожу по возрасту (!), дескать, мала еще, меня промариновали аж до дня рождения Ленина — 22 апреля. Надо было выучить пионеров-героев (всех этих маратов казеев, валей котиков и прочую компанию), клятву — «Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…» и еще какую-то лабуду. День выдался на удивление теплый, даже жаркий (что было необычно для апреля в средней полосе России), помню, что я шла из школы раздетая — без пальто в белой блузке и темной юбке и с наконец-то повязанным галстуком ужасно счастливая. (Olga Kiseleva)

Меня должны были принимать в первой партии, потому что я хорошо училась и хорошо себя вела, но был у меня недостаток — часто опаздывала. На занятия нужно было к восьми, а родители уходили на работу до того времени, когда пора было просыпаться в школу, поэтому мне самой нужно было встать по будильнику, заплести себе всякие косички-бантики и прочее. Ну и я часто то просыпала, то мне казалось, что бантики не так красиво, как надо, завязываются, то что-то забывала, что с вечера не положила, то по пути на что-то загляделась или пошла коротким путем, а там непролазная грязь и надо менять маршрут, а в итоге опаздывала. И вот перед самым приемом в пионеры я снова опоздала на какой-то школьный или межшкольный конкурс чтецов или что-то подобное, подвела класс, и учительница наказала меня отсрочкой приема в пионеры. Поначалу это было средне-обидно. Кажется, я понимала, что да, какой же из меня примерный пионер, если я такая недисциплинированная. Потом стало обиднее, когда те, кого приняли первыми, начали задаваться — например, играют на перемене в «пионер, пионер, дай пример» своим тесным коллективом, а нас, пока еще не пионеров, не берут. Мол, они настоящие пионеры, а октябрят тут им не надо. Помню, я пыталась объяснить им, что это неконструктивный подход, но они в ответ заобзывались «Евецкая-немецкая», а в то время это было довольно обидно, потому что немцы уже, конечно, хорошие, но все равно как бы фашисты. В качестве комплимента, кстати, обзывали «Евецкая-советская» — это было приятно. (Светлана Евецкая)

Я сама принимала в пионеры третьеклашек. Это было ужасно, потому что вдруг обнаружилось, что я забыла, как завязывать пионерский галстук. Как-то выкрутилась. Было холодно, но малышня поскидывала курточки и пальтишки прямо на землю, чтобы были видны белые блузки и рубашки. А потом оказалось, что у многих из карманов высыпалась мелочь. И юные пионеры ползали по брусчатке Красной площади, собирая свои монетки. (Ирина Лащивер)

Я был очень развитым и очень индоктринированным ребенком Всерьез собирался строить коммунизм, бредил над книгой «Дети-герои», рвался в пионеры и был уверен, что в пионеры меня примут в первых рядах. Но нет, в первых рядах приняли несколько отличников, меня во вторых, и это был очень болезненный укол моему самолюбию. Но я все равно считал это великой честью, которую я честно заслужил. А затем скопом в пионеры приняли «дебилов». На самом деле детей из сложных социальных условий, проблемных семей, которые забивали на учебу, ругались матом и хулиганили. И это было огромное разочарование, и я впервые ощутил фальшь и лживость советской пропаганды. Поэтому когда коммунизм отменили, я совсем не удивился. Так как уже тогда почувствовал, что никакой коммунизм строить не собираются. (Pawel Portnoy)

Во второй заход. Помню, что периодически сжигала галстук утюгом, а у брата были погрызены кончики. (Ina Rakhman-Khaikin)

Меня принимали в пионеры в летнем лагере. С вымпелом над памятником Павлику Морозову, горном, галстуком, звездочкой, и взвивались кострами синие ночи. Вожатые смахивали слезы и обещали, что нет ничего крепче пионерской дружбы, а в следующем году мы все вместе поедем на море. Все бы ок, но это был 2001 год. (Вера Вексель)

Я последнее поколение, кого принимали в пионеры. В 1991 году в музее Ленина. До этого всем классом голосовали, кого принимать в первую очередь. Принимали в конце осени и потом ехали домой в расстегнутых куртках, чувствовала себя очень взрослой. Галстук проносили всего два года, но каждое утро отпаривала его утюгом, один раз спалила. Хорошо, что мудрая мама купила галстуков с запасом. Помню, что еще два узла было галстуки завязывать: артековский и обычный. (Elena Chernyshova)

А я забыла галстук. Побежала домой, дом в пяти минутах от школы. Поскользнулась (было очень скользко и поверх льда лужи) и шлепнулась в лужу. Пришлось дома еще и парадные белые, но мокрые колготки менять на обычные. (Shenja Dorkina-Porzucek)

Когда я была в знаменке, то есть ходила за знаменем, мы были на многих приемах в пионеры. И вот на одном из них, помню, что это была третья очередь, для «троечников», один мальчик оговорился. «Я, (имя-фамилия), вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, торжественно завещаю…»
Потом оказалось, что смеялась только знаменка. Было очень стыдно. (Наталия Дубяга)

Мы дрались насмерть с Рыжим и Игорешкой Медведевым. А тут в пионеры. Нас выстроили в актовом зале «стенка на стенку». Принимаемые, с отутюженными галстуками наперевес, и старшие, которые нам должны повязать эти галстуки, а мы им — пионерский салют в ответ. А там, о ужас, Рыжий и Игорешка Медведев. «Недайбох!» — подумала я. Горн, барабан, знамя — все как в тумане. Отпустило только когда увидела, что Рыжий кого-то там поздравляет. Даже не помню, кто меня-то принял. Но это точно не Игорешка. (Александра Смирнова)

Нас водили на процедуру приема в пионеры в Воронежское военное училище. Или они к нам в школу приходили, уже не помню. Курсант, который повязывал мне галстук, был прыщав и вонял куревом. Это мне запомнилось больше всего. Галстук я потом носила розовый, немецкий, который не мялся, подружка по переписке из ГДР прислала. (Алла Волохина)

Я не попал в первую партию особо одаренных детей, которых принимали в пионеры на улице Ленина около бюста Ленина. Зато нас принимали в пионеры на трикотажной фабрике «Красное знамя». Работали станки, сильно пахло краской. У работниц руки были в машинном масле (или, может быть, в краске). Они стеснялись не меньше нас. Та, что завязывала мне галстук, сперва вытерла руки о подол платья. Было довольно страшно и волнительно. (Lev Krasilshikov)

Я училась в английской спецшколе в Вильнюсе. Все остальные предметы преподавались на литовском. Когда нам сказали, что отличников будут принимать в пионеры первыми, на полгода раньше, чем остальных, я пришла домой и рассказала папе, что меня в числе отличников удостоили этой чести. Отец ошеломил меня своим ответом. Он сказал: «А я не хочу, чтоб ты вступала в пионеры. Когда ты видишь толпу людей, бегущих в одном направлении, нужно развернуться и бежать в противоположном направлении». Сам отец, преподававший биологию в Вильнюсском университете, упорно отказывался вступать в партию, что мешало ему с продвижением по карьерной лестнице. Отец, семья которого погибла во время Холокоста, после четырех лет на фронте презирал все политические партии. Сионистов и коммунистов он считал людьми одного склада. Он был индивидуалист, сформировавшийся как личность еще до прихода Советской власти в Литву. В комсомол я уже вступать не стала. Но при том, что я закончила школу с медалью, мне объяснили, что без комсомольского билета меня ни в один вуз не примут. И в комсомол я пошла вступать в городской комитет комсомола в восемнадцать лет. Но это уже отдельная история. (Anna Halberstadt)

Нас принимали в пионеры на Красной площади как самых-самых, и мама моя после этого меня и одноклассниц отвела отпраздновать в кафе в центре. Оказалось, что до того только я была в настоящем кафе, а одноклассницы нет, и для них это стало впечатлением посильнее приема в пионеры, так что когда их дома спросили: «Ну, как прошло?» — они вместо пионерской гордости взахлеб восхищались настоящими пирожными. Был большой скандал в школе. А потом, спустя какое-то время, был большой скандал, когда я принципиально вышла из пионеров. В общем, думаю, в школе нас не очень любили. (Enola Hey)

Я была младше всех на год, отдали в шесть лет в школу. Не помню, обсуждался ли мой прием вместе со всеми, это был какой-то 1969 или 1970 год, но есть фото. И оно гласит, что галстук на мне, и я в ряду остальных, значит, все ок. Ни я, ни родители не фанатели совком, поэтому — просто неважно прошло. В комсомол было серьезнее, и в 13 лет не взяли, а потом сама не пошла, по той же причине — пофиг как-то было. (Ирина Тарасова)

Нас принимали в пионеры в 1980 году на др Ленина в Звездном городке! Еще лежал снег, но было тепло, градусов 15, наверное. И мы, гордые, взрослые, рассекали без курток — в пионерской парадной форме. Нас водили по Музею космонавтики, космонавты (уже не помню, кто) поздравляли нас. А на память нам подарили книги про космос с настоящими автографами космонавтов! Храню как память. Это был очень радостный день. (Елена Лапшина)

Хах. Осенью нам пообещали, что выдадут галстуки с «национальной символикой», что бы это ни значило, и содрали по 6 рублей (запомнил эту сумму, но не уверен). Союз уже помер, а пионерия — еще нет. Ходили российские рубли, кстати. Весной нам выдали обычные красные треугольники, устроили какие-то столы, между которыми надо было бегать, перед которыми — стоять по струнке и отвечать на вопросы. Пару дней мы походили в пионерах, а потом и пионерия умерла. Вернулась пионерия уже ко времени, когда подрос мой сын. Однажды он сказал, мол, хочу быть октябренком (да, в Беларуси это добро еще живо). Я мудро не стал препятствовать. Сын сходил на одно мероприятие, взвыл из-за потерянного времени, и вопрос о вступлении в пионеры через пару лет уже не поднимался. А теперь ему и лукомол не грозит. Не знаю, чем там пионерия была во времена юности наших родителей, но сейчас все это стало раком и гноем. (Ян Яршоў)

В третью очередь принимали. В апреле, на ДР Ленина у его же памятника. 1982 год. На голове у памятника сидела ворона. Слышно было плохо, и после каждого «Клянемся!» мы с Пашей тихонько добавляли: «БляБуду», — и тихонько ржали. Потом мороженое в «Сладкоежке» ели. А в мае, на День пионерии, принимали совсем двоечников и разных. Там дождь шел и погода была так себе. (Андрей Пермяков)

Меня принимали в пионеры в последний год существования пионерии, зато не где-нибудь, а на крейсере «Аврора». Я почему-то не могла никак выучить клятву, но, по счастью, это никого вообще не волновало, приняли нас как-то сразу всех скопом, мы полюбовались на матросов и корабль и пошли домой. (Dina Gidon)

Около траурного поезда Ильича на Павелецком вокзале. Подробностей, к счастью, не помню. (Ольга Зондберг)

Нас принимали 23 февраля. Всерьез ли — конечно, всерьез. Школа — галстук — комсомол — паспорт… И так вплоть до пенсионного удостоверения и свидетельства, которое получим не мы. (Игорь Поспелов)

Я стала пионеркой еще в далеком 1972 году и первые пару месяцев гордо носила галстук, но лишь как атрибут взрослости по сравнению с октябрятами. Ну и еще мне почему-то нравилось, как он смотрелся на школьном платье с воротничком-стоечкой, мама всегда покупала форму с обычным воротником и пуговицами на груди, а тут согласилась купить со стойкой. Думаю, что этому я радовалась больше всего, хотя в процессе выяснилось, что мама была права и стойка не так удобна. Вот и вся проза жизни, никакого осознания своей причастности великим идеалам. Но иногда бывало в этих самых пионэрах даже весело. Вот, например, помню один эпизод: на утренней линейке в честь какого-то советского праздника вся пионерская дружина выстроилась во дворе школы боевым каре. Завуч Ефим Небрат, прозванный Кавалеристом из-за абсолютно кривых ног, но тем не менее высокий и в верхней части туловища даже статный, в идеальном двубортном костюме, словно полководец осматривал свои войска. Мы стояли, втянув животы и расправив плечи, красные галстуки рдели на груди. Надо сказать, завуча мы любили, хотя бдительности не теряли, всегда помня, что он нам «Не брат». Сложив руки за спиной, Кавалерист медленно проходил вдоль наших рядов, придирчиво оглядывая каждого. Вдруг он остановился и, слегка озадаченный, не поворачиваясь, сделал несколько шагов назад, пока в поле его зрения не вернулся тот, кто своим видом нарушил благообразность наших рядов. Это был пионер Саша Ж., который вошел в пубертатный период раньше других и за время учебного года даже успел обзавестись вполне реальной бородой. Завуч некоторое время разглядывал его, а затем произнес:
— Саша! Или сбрейте бороду, или снимите пионэрский галстук! (Ирина Чеп)

Меня принимали в пионеры на торжественной линейке в честь открытия XXVI съезда КПСС. Среди вступавших в тот день я была почти самозванкой — во-первых, мне еще не исполнилось положенных 10 лет (до дня рождения оставалась неделя), во-вторых, любовью у одноклассников я не пользовалась, меня считали «выскочкой», «подхалимкой» и даже «ябедой», но на всю четвертую четверть мне предстояло уехать в санаторий, так что традиционные даты, когда из октябрят делали пионеров, должны были как бы выпасть из моей жизни, и Совет дружины постановил меня принять, хотя на совете отряда почти весь класс голосовал против. Думаю, в нашей школе просто не могли допустить, чтобы девочка — хорошистка-отличница — первого сентября явилась в четвертый класс без пионерского галстука. Но, конечно же, популярности среди одноклассников мне это не прибавило, и остаток времени до отправки в санаторий я провела почти в режиме бойкота. Так что опыт вступления в пионеры для меня оказался таки болезненным, что до сих пор вспоминать противно. (Екатерина Демидова)

Нас принимали в пионеры в павильоне, где стоит траурный поезд Ленина. Было слегка макабрически, при этом я еще купалась в лучах общей ненависти детей и родителей, так как сначала должны были принимать только круглых отличников (меня и еще человек трех). Но я заручилась поддержкой матери и сказала, что так несправедливо, пусть примут всех. «Что потом Гоголю было!» (Анастасия Воскресенская)

Ой, у меня это было уже в 1988-м, если не в 1989 году. Когда-то я очень гордилась своим «поступком», а теперь, конечно, понятно, что это просто безнаказанный выпендреж, так что, скорее, неловко. Короче, насидевшись на кухне с родителями и их веселыми друзьями, решила отказаться вступать в пионеры. Подошла к нашей молодой и бестолковой учительнице и сказала ей об этом. Она спросила: «Почему?» — я ответила, что не согласна с идеями Ленина (господи, стыд-то какой), и на этом все кончилось. (Liza Rozovsky)

Помню, что лоббировала прием с первой партией отличников одноклассницы, которая почему-то в список не попала, хотя хорошо училась. Почему не попала — не помню, как и результат лоббирования. На Красную площадь нас не возили, и вообще как-то никто в торжественность момента уже, кажется, особо не верил. Поэтому принимали в школе, а потом водили в свежеоткрывшееся кафе есть мороженое и смотреть Тома и Джерри. 1987 или 1988 год был на дворе. (Наталья Овчинникова)

Меня жутко не любила наша учительница, поэтому принимали меня в самую последнюю очередь, вместе с ранее уже выгнанными из пионеров хулиганами, вступающими в ряды повторно. (Ilya Zholdakov)

Я проболел основной прием с торжественной линейкой и прочими полагающимися прелестями. Так что приняли буднично. Учительница начальных классов Сима Абрамовна Гурвич отвела в пионерскую комнату, где мне повязали красный галстук. Прозвенел звонок, я побежал в класс и приклеил силикатным клеем к парте свою соседку Софу Шварц. Софа плакала. После уроков было внеклассное чтение. Сима Абрамовна читала нам вслух «Мальчик Мотл» Шолома-Алейхема и заразительно смеялась. Я спросил у нее: «А Мотл когда вступил в пионеры?» Сима Абрамовна прекратила чтение и внимательно посмотрела из-под очков. Больше Шолома-Алейхема она нам не читала. Пришлось самому, уже в сознательном возрасте, комсомольцем. (Евгений Липкович)

Я была дочь геологов, занесенных работой из Латвии в Подмосковье. Принимали меня на Красной площади, с парадной фоточкой на фоне Василия Блаженного, заходом в мавзолей (страшно!), пирожками с повидлом (вкусно!) и торжественной церемонией в Музее революции, где я пережила неизгладимое потрясение детства — макет дома Ленина, с крохотной мебелью и абажурчиками. Он стер из сознания все остальное. Возвращение в общагу было сложным — я гордилась галстуком, а у геологов было не принято гордиться советскими инсценировками, никто праздника не разделил. (Анита Кунда)

Наш класс принимали в несколько заходов: сначала отличников, потом хорошистов, потом троечников и/или с «уд.» по поведению, потом самых отстающих и/или с «неуд.» по поведению. Не приняли только второгодника Мишу, который, несмотря на юные годы, уже пил и курил, и ему вся эта движуха была по барабану. Где-то хранится школьная фотография, сделанная между приемом хорошистов и приемом троечников: половина класса в галстуках, сияет улыбками, другая половина — с постыдными октябрятскими звездочками и унылыми физиономиями. Но троечница Оля схитрила: будучи октябренком, принесла галстук и повязала его перед фотосессией! Против нее, естественно, мгновенно ополчились оба лагеря, даже возникла потасовка, галстук пытались отобрать, но маленькая Оля дралась как лев и в итоге каким-то чудом победила. На школьном фото она вышла растрепанная, раскрасневшаяся, с еще не высохшими после схватки слезами — но с горделивой улыбкой и красным галстуком. Кемерово, 1985. (Тема Костюковский)

Отличников принимали в пионеры в «первую смену» в музее Ленина, а я как раз была отличница. Мой отец пошел с нами с фотоаппаратом, но фотографии у него почему-то не получились, музей посмотреть мне толком не удалось, и запомнились мне разве что рейтузы, которые с меня сползали. И еще то, что девочки, которым «первой смены» и музея не досталось, начали стучать на меня учительнице по разным дурацким поводам — мол, ее в пионеры раньше всех приняли, а она пенал разрисовала. 1985 год. (Лариса Шемтова)

У меня такое впечатление, что меня в пионеры принимали раз пять. Наша председательша комсомольской ячейки так переживала за исход дела, что несколько раз гоняла стадо неофитов на репетицию церемонии в школьный кабинет боевой славы. Поэтому сам торжественный момент очень размыт — то помню, что темно, пыльно и схема надевания противогаза на стене, то светло и мраморный бюст Ленина в музее. (Lena Baitman)

А нас принимали в пионеры в Чесменской церкви… В далеком 1985-м она была музеем военно-морской славы. Все бы ничего, но купольное эхо после группового «Всегда готов!» заставило всех взрослых мысленно перекреститься, по-моему. (Anna Zertsalova)

Помню, что у меня не было красной пилотки, и мама купила ее в последнюю минуту. Я очень волновалась, что забуду слова клятвы, и потом, когда мы выстроились на линейке, всем начали старшие повязывать галстуки, а ко мне не сразу подошли. Я уже собиралась плакать, как же я без галстука-то… Но вот и мне завязали! Как это было радостно и волнительно! (Симуля Шнейдерович)

У нас учительница решила, что в пионеры примут сразу всех, без всякого деления на «касты». По-моему, это было мудрым решением, чтобы никому не было обидно. Год был 1988 или 1989, Союз и Всесоюзная пионерская организация дышали на ладан, но обряд еще исполнялся (я — предпоследнее поколение, кого принимали в пионеры). Из личного, что осталось в памяти — у меня не было значка (мама пошла купить значок в палатке у метро, а его там не было). По дороге домой после церемонии в музее на Красной Пресне мальчик из класса рассказал переделку известного стихотворения про галстук: как повяжешь галстук — береги его, как захочешь кушать — поверни его. Смешно до сих пор. (Ну а несколькими годами позже прочитала гарик: «Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного…») В общем, в мое время церемония еще проводилась по инерции, но серьезно не воспринималась, в пионерский экстаз никто не впадал, а через пару лет пионерская юбка превратилась в мини на грани, и мы расписались друг другу на галстуках на память и как-то одновременно, не сговариваясь, перестали их носить. (Катя Белкина)

В числе отличников — почетно и торжественно, в первую очередь и в городском краеведческом музее. Жуткое воспоминание на всю жизнь осталось от огромного черного скульптурного портрета (размером с Давида Микеланджело) революционного демократа, армянского литературоведа и писателя Микаэла Налбалдяна, которого в 1865 году царское правительство сослало в наш уездный город К., где он и умер от туберкулеза в итоге. Он нас, новоиспеченных пионэээров, встречал в холле музея. И больше ничего от этого дня в памяти не осталось. (Нина Шулякова)

1974 год, всех пугают, что не примут в «пиванеры», кого за оценки, кого за поведение, вообще не понятно, так как обещают наказать за все. Но на 1 мая всех, кроме пары самых отъявленных Мишек Квакиных, повезли в Музей революции в Ленинграде, а потом автобусами в Разлив, где Ленин в шалаше лежал и ел пунатен пунаны, там, оказывается, тогда еще по-фински говорили, это под самым Ленинградом-то. Это до того как их пришли спасать. День был чудный, весенний выходной с первой травкой, который обещал школярам скорое окончание ненавистной школы со всеми прелестями лета. А пока все было долго и торжественно. Домой шла пешком, без пальто, страшно гордая, в тимуровском угаре. А бабушкам я носить тяжелое по лестницам и так помогала, а теперь еще и пионерский задор добавился. (Sveta L’nyavskiy)

В пионеры принимали партиями, примерно раз в сезон — осень, зима, весна — очередную когорту девятилеток наряжали в красные галстуки. Первых — осенних счастливчиков — окучили на аллее Александровского сада и потом весь класс повели смотреть на чучело вождя. Следующую группу принимали в музее пограничников, там было повеселее, вместо вождя было чучело Индуса, пса Карацупы. Ну а меня, вечно болевшую и пропускавшую все самое понтовое, принимали в коридоре первого этажа, рядом со школьным музеем Е. Рудневой. И юбка у меня была не форменная пионерская, а синяя с карманом — повод для отдельного осуждения учителями. (Диана Шалаева)

Я гарнизонный ребенок. Дитя военно-морской базы. Нас всех принимали в пионеры на корабле. Было торжественно и красиво. Потом нас вкусным обедом накормили и показали фильм «Командир счастливой «Щуки». (Марина Максимова)

Вступала в пионеры в 1991 году, буквально за пару недель до того, как пионерскую организацию ликвидировали. Администрация школы, видимо, понимала, что скоро все превратится в тыкву, и процедуру не стали привязывать к какой-то памятной дате. Просто собрали всех отличников и хорошистов, отвезли в Ленинский мемориал (я живу в Ульяновске, родном городе Ленина, и это у нас тут такой большой комплекс с музеями, концертными залами и кучей других штуковин, возведенный к 100-летию Ленина) и там в торжественном зале провели краткую и скромную церемонию. Что тоже было удивительно, кстати. Раньше этот зал можно было задействовать только в ого-го какую дату (он очень красивый — стены из белого мрамора с позолоченными вставками, искрящееся все такое, высоченные потолки). Сама я желанием не горела и даже робко говорила, что я, пожалуй, пас, но учителя наседали, мол, как же так, лучшая ученица школы и не пойдешь. В итоге согласилась, но из корысти — в качестве афтепати был сеанс «Тома и Джерри» в видеосалоне друзей моей старшей сестры. (Мария Абрамова)

Принимали в пионеры в первых рядах. В Историческом музее, с походом в мавзолей. Два пышных белых банта на голове. Парадная пионерская форма (!). Туда и обратно нас везли в арендованном автобусе. До дома от школы шла (нет, летела!) в распахнутом, несмотря на холод (март, насколько я помню), пальто, чтобы все видели реющий на ветру галстук. Родители купили торт «Сказка». Для меня этот день был настоящим праздником. (Tatiana Plotnikova)

Пионерия уже шла к своему закату, в связи с чем нас принимали в нее партиями. Сначала отличников, потом хорошистов, за ними шли троечники, а двоечников отложили на конец года. Двоечникам повезло больше всех, а я так и не научилась завязывать галстук, как того требовал пионерский этикет. И когда в конце учебного года пионерию отменили официально, двоечник Савельев стянул с какой-то из отличниц галстук и, торжественно клянясь, водрузил его на швабру. (Jane Itkis)

Нас принимали в пионеры в музее Ленина. В самый ответственный момент, когда начали объявлять все более торжественным голосом: «К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!» — и мы должны были хором гаркнуть: «Всегда готов!» — одна девочка грохнулась в обморок, и весь пафос был смазан. (Борис Иомдин)

Нас должны были принимать в две очереди. В первую очередь попал весь класс, а во вторую — двоечник С., которого перевели к нам из класса «Б», ибо там с ним не справились. Я была отличница, командир звездочки, фанат Ленина и т.п., и т.д. Меня такое разделение возмутило, я встала и заявила учительнице, что это не по-ленински, не по-честному, и вообще в правилах про оценки ничего не сказано. И даже неизвестно, были ли пионеры-герои отличниками. Не знаю, что на нее подействовало, но С. приняли в пионеры вместе со всеми. Помню, что возникли какие-то проблемы — у него не было рубашки, или галстука, или и того, и другого, но каким-то образом их решили. Принимали нас в Мраморном дворце — музее Ленина, и это было страшно круто. А потом был пир в кабинете труда, и мы вышли гулять в школьный двор (питерский асфальтовый колодец), и я упала и разбила в кровь коленки. Это была привычная история, я даже не плакала. Зато моя подруга ревела от страха за двоих, и учителя не сразу разобрались, кто раненый и кого зеленкой мазать. (Инна Друзь)

Ребенок дорос до возраста вступления в пионеры в момент, когда повеяли новые ветры и все было как-то непривычно и необычно. Ну, например, хотя бы тот факт, что непонятно, как и кто договорился, что весь класс повезут в Москву и примут в пионеры чуть не на Красной площади около мавзолея, а потом отведут на экскурсию и в сам мавзолей. Ребенок сильно волновался по поводу важности предстоящего и — надо же такому случиться! — накануне вечером сильно заболел, ангина с высоченной температурой. Конечно, ни о какой поездке не могло быть и речи. Расстройство до слез, словами не описать. Приняли в пионеры потом в школе без всякой Красной площади. Но недолго эта музыка играла, комсомол уже не случился в их поколении. Я сама никогда в мавзолее не была и, в общем, не очень хотела, чтобы ребенок принял участие в лицезрении того, что там было выставлено. Так что, может, оно все и к лучшему, что так вышло. (Olga Kiseleva)

В пионеры, как правило, принимали 22 апреля, в день рождения вождя мировой революции. Наша школа была рядом с площадью Ленина, именно там меня и моих одноклассников принимали в пионеры в далеком 1968 году. До сих пор помню клятву пионера. «Я, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться так, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия…» 22 апреля в нашем городе уже бушует весна, но может быть и прохладно. Помню, как все мы шли нараспашку, чтобы прохожие могли видеть наши новенькие красные галстуки на груди юных ленинцев. (Elena Markova)

Помню новую белую рубашку и серую юбку, галстук, разумеется, и значок. Значок был самым значимым. Нас после торжественной линейки повезли в Петрищево, на место казни Зои Космодемьянской. Помню помост, на котором вешали Зою. Но самое запомнившееся — испачканная повидлом из булочки новая белая рубашка. (Светлана Викторова)

Наш 3 «Б» принимали в пионеры отдельно, остальные классы принимали в четвертом. Отвезли в военное училище. Помню смущение от неуместности ритуальности клятвы передлицомсвоихтоварищей, кисель и черный хлеб (причащали нас, что ли?) и офигенную диораму какого-то сражения. А вот галстук носить я любил, хоть и заморочно это. (Александр Баршай)

Меня принимали в пионеры последним. В классе уже кто-то, кажется, о комсомоле задумывался. Ну, я в пионеры не очень годился — хулиганил и вообще был какой-то политически нестабильный. Но совсем не принять тоже не могли, это уже скандал. И вот в один солнечный майский день нас собрали из нескольких школ таких, привезли в музей Калинина у Кремля и быстренько, без клятвы и торжественных речей приняли — в музее был короткий день, возиться никто не хотел. Я страшно гордился, поехал к маме на работу сразу галстуком хвастаться, ехал в метро и смотрел на него. И мне казалось, что все вокруг тоже смотрят на мой галстук, было даже немного неловко, право, что же это я так ваше внимание на себя отвлек… Отобрали его через неделю — я выяснил, что галстук можно было скрутить в жгут, намочить и в туалете драться с друзьями. Дрались понарошку, но кто-то настучал, и скандал был серьезный. Но галстук так громко щелкал, и это было похоже на кнут, как тут было устоять? Я его вообще очень ценил за функциональность, он крепкий был, практически веревка всегда под рукой. Ну, через неделю вернули, конечно, в школе все должны были быть в галстуках. (Павел Аксенов)

Помню только, что одна девочка рухнула в обморок на сцене актового зала аккурат в разгар церемонии посвящения. (Екатерина Яровая)

Помню вступление в октябрята, как несли знамя из ДПШ в школу и были горды. От вступления в пионеры отказался — читал свежие выпуски «Огонька» про репрессии, впрочем, как оказалось, в этот год и перестали принимать. 1982 г.р. (Саша К.)

Нас на «Авроре» принимали в первую смену, как отличников. Так волнительно, инициация во взрослую жизнь. Ехали домой на метро в распахнутых куртках, чтобы все видели галстуки. (Валентина Сатирская)

Нас принимали в пионеры в Музее блокады Ленинграда, так что все было торжественно и мрачно. Мальчик из параллельного класса упал в обморок от избытка чувств прямо во время церемонии, что добавило драматизма. Потом шла домой, распахнув пальто, чтобы все видели галстук. Дома бабушка, которая была против пионерии, причитала, что вся эта дурь доведет меня до пневмонии. (Ольга Чепурная)

Cтранная смесь получувствования, полупонимания нелепости официозно-советского антуража с сильным простодушным удовольствием от факта торжественной инициации, от того, что «общество приняло». Возможно, высший пик невинно переживаемого двоемыслия в моей жизни. Нас вывезли из СПб («Л-да») в Сестрорецк к монументальному лукичеву шалашу и там повязали галстуки. Все это было неуютно, суетливо и скомканно. (Michael Y. Medvedev)

Помню, что принимали в пионеры в первых рядах в Пороховой Башне в Риге (в 1988 году там располагался Музей Октябрьской революции). Очень гордилась галстуком. (Марина Вострикова)

О, это был анекдот. На первое принятие в пионеры я (хорошист на грани с отличником) подрался. Второе проболел. На третьем (оставалось нас четверо из класса) отказался торжественно клясться. …Не приняли. Но уговорили в следующем классе носить галстук. Жалею, что не было значка. Галстук храню. (Кирилл Кулаков)

А меня принимали в пионеры на фоне скелета мамонта. В Пермском краеведческом музее на втором анфиладном этаже была экспозиция, посвященная восстанию 1905 года, а на первом этаже стоял огромный скелет. Кандидаты в пионеры (и я тоже) стояли лицом к экспозиции с красными флагами, а за спиной у нас гордо стоял скелет мамонта (Лариса Шпаковская)

Я была хорошей девочкой, и меня должны были принять в пионеры в первую очередь. Но я с одноклассником нечаянно разбила вазу, которая стояла у учителя на столе. Учитель заставил наших родителей скинуться на вазу, а меня еще и исключил из списков тех, кого принимали в пионеры первыми. Наказание казалось чудовищным и совершенно несправедливым. Помню до сих пор. (Jenya Metelitsina)

Вообще не помню, как принимали в пионеры. Галстук нравился как знак, что я уже взрослая, а не сопливый октябренок. Но не долго, потом вне школы стали сразу снимать и прятать в карман. (Ирина Цигаль Атамали)

Я плохо помню, как меня принимали в пионеры, ничего особенного. Пробубнила клятву и все. Но очень хорошо помню, как приняли в октябрята. Нас повезли в музей Ленина, и там были диорамы жизни Ленина за стеклом. Реконструированные маленькие комнаты с маленькими кроватями, стульями, столами и даже крошечными лампами, тарелочками и бокальчиками на столах. Все очень красивое и детализированное. Я смотрела на них и не могла перестать думать, что это абсолютно прекрасная, шикарная кукольная мебель. И потом еще очень долго ночами перед сном мечтала, как тихо-тихо проберусь туда и украду это все для своих кукол. Ничего святого. (Jigme Karma Drolma)

Принимали в пионеры в первой партии в марте 1979 года на «Авроре». Вторую уже принимали 22 апреля в музее Ленина (Мраморном дворце), мы, элита, там тоже присутствовали, напутствовали новичков. С «Авроры» запомнился почему-то потек ржавчины от болта. Всю церемонию на него смотрела, чтобы не нервничать. (Надежда Веденяпина)

Моя сельская школа стояла через забор от воинской части. В часть приехал адмирал с инспекцией. И чтобы визит адмиралу запомнился, кто-то придумал пригласить его в школу принять нас в пионеры. Как раз 19 мая. Помню черный мундир и золотые пуговицы, неловкие толстые пальцы с табачным запахом. Я была первая в шеренге (по росту), адмирал не справился с узлом, ему помогала учительница, все вышло как-то неловко. Остальным галстуки быстро повязали старшие школьники, адмирал потом пожал всем руки, поздравил и торжественно удалился. А мы всей толпой пошли в лес жечь пионерский костер и петь песни. (Yu Max)