Кто успел поработать вожатым – тот в цирке не смеется. Как бы ты ни любил детей – ответственность за двадцать с лишним карапузов (или за двадцать с лишним почти-взрослых, что ничуть не легче) способна кому угодно вынести мозг. Мы сделали спецпроект ко Дню ребенка: про плохих вожатых и про «плохих детей» в летних лагерях (привет, начало лагерного сезона!). Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими вожатскими историями. Какое чудо, что мы все выжили – и вожатые, и дети! 🙂
Старший отряд, амбалы 16 лет, вызывали духов в комнате и теперь немного *** (побаиваются. — Прим. ред.) там спать. Несмотря на белые ночи. Поржать мы уже поржали, напарница уже повыла под окнами, и теперь надо их как-то успокаивать. А они реально лежат по койкам и трясутся. Ну, я вспомнила все типа бабкины приговоры и пассы, сняла с шеи золотую цепочку, с пальца — золотое кольцо, походила по палате, отыскивая источник бабайки. Над одной из тумбочек покачала кольцо сильнее, зловещим шепотом объявила, что силовое поле сгущается здесь, и сейчас будем изгонять. Придвинули к окну, открыли тумбочку, я поводила цепочкой над ней, стряхнула «плохую энергию» в окно, закрыла тумбочку. Они успокоились и заснули, а я убежала ржать в лес. (Саша Смоляк)
Будучи вожатым в лагере, собственноручно купил 24 тюбика детского крема и раздал всему отряду под видом страшной тайны, чтобы эти маленькие упыри мазали друг друга в Ту Самую Ночь не пастой, а детским кремом. Все было жирным и противным, но! Ни одной аллергической реакции и ни одного химического ожога. Не знаю, хороший я в результате вожатый или говно. (Фефа)
Мне попался странный отряд, очень разношерстный по возрасту – от совсем маленьких до пубертата. Чтобы они скорее засыпали, я читал им буклетики про ЗППП, которые взял у местного фельдшера. Хламидии с бледной трепонемой работали безотказно. Весь отряд засыпал не дольше десяти минут. (Антон Денисенко)
Мне было 19 лет, я работала вожатой под Анапой. Смена была тематической: помимо привычных названия отряда и девиза нужно было выбрать расу из Warcraft. В отряде было 40 детей от 7 до 11 лет, самый буйнопомешанный возраст. Недолго думая, дети решили, что будут орками, и назвали отряд «Сорокоорки». Название себя оправдало на 100%: большая часть детей была из станиц Краснодарского края, свободолюбивые, дерзкие, уличные дети. И я, Рита Федотова, студентка второго курса. Все шло неплохо, но вторая вожатая, которая работала со мной в паре, не выдержала напряжения и свалила в Москву. Я осталась одна с этой бандой. Мне пытались давать временных вожатых, но через какое-то время я находила их в вожатской, где они пили водку и извинялись, что не могут работать в таких условиях. С детьми я бранилась нещадно, кому-то мыла рот с мылом, заставляла отжиматься по ночам, держать подушку на вытянутых руках, оставляла матерные записки с угрозами, обижалась на них и бросала целый отряд в столовой, а сама уходила. Сейчас я понимаю, что собрала все максимально антипедагогические шишки, но тогда мне было 19 лет, и, честно говоря, это самая счастливая смена в моей жизни, несмотря ни на что. Мы все выжили и с некоторыми детьми до сих пор лайкаем друг друга в соцсетях. (Rita Fedotova)
2003 год, средний отряд, 12-13 лет. Девочки разбушевались и не укладываются. Я предлагаю им выйти наружу проораться. Вышли. Отошли метров на 50. Проорались. Так, что весь корпус повис в окнах — что это было? Вместо того, чтоб успокоить одну палату, подняла на уши весь отряд. (Саша Смоляк)
Моим напарником был совершенно роскошный мужчина лет 25, мне 19. Он сказал: «*** (не трусь. — Прим. ред.), они у меня по струнке будут ходить». В родительский день через две недели он отчаянно жаловался родителям на их детей, пытаясь выражаться цензурно. Родители сдержанно молчали. А мы с детишками курили после отбоя за корпусом, и я не жаловалась. (Римма Осипенко)
Я однажды лишила детей праздника. Вернее так, вожатым к середине смены становится скучно и нужен повод. Поэтому вожатским советом меня с коллегой по отряду было решено поженить. Я тогда была юная и наивная, «нет» открыто сказать не могла, а на замужество была не согласна даже в шутку. В назначенный день устроила побег невесты и уехала в город на сутки. Но начальница смены вместо отмены «свадьбы» ее перенесла. То есть я возвращаюсь — и под венец. Ну что ж. «Нет» я все еще сказать не могу, иду замуж. Выкуп (дети ликуют), поцелуй (дети в восторге), дорога в «загс» (детская свита провожает), согласны ли вы, Алексей, взять Анастасию в жены — и он говорит: «Нет». Я в восторге, дети в шоке. У вожатых в итоге все равно был повод, а Алексей со мной до конца смены не разговаривал. (Anastasiya Podrubnaya)
Работала две смены подряд. Рассказала коллеге, с которым отработала предыдущую смену, что к нам на отряд приедет работать страшный… назовем его, ну, Бурундуков. Он задерживался и должен был приехать впритык к началу смены. Коллега же, в свою очередь, только вышел из израильской армии и болезненно реагировал на всякого рода местные «авторитеты». Меня это позабавило, так что я два дня подряд самозабвенно врала о Бурундукове. Что он чемпион по самбо и дзюдо, что у него невыносимый характер, что он когда-то кого-то ударил, что он два метра ростом и центнер весом.Что все его боятся, но меня он почему-то уважает (это было, наверное, единственной правдой, я его боялась, а он ко мне был очень снисходителен). Коллега ожидал катастрофы. Задавал все больше и больше вопросов. Накручивал себя. И когда наконец приехал Бурундуков — 170 см ростом, студент художественного ВУЗа (теперь арт-директор крупного рекламного агентства), не Ганди, но и явно не криминальный авторитет, — я с торжествующим видом сказала: «Знакомься, это Бурундуков». Коллеге очень сложно было сдержаться и не убить меня на месте. (Katja Venglinskaya)
На Конкурсе строя и песни мой отряд чеканил шаг, выкрикивая «Левый марш» Маяковского. Члены жюри чуть не обкакались. Я сидел в кустах, курил траву и изнемогал от хохота. (Кирилл Калинин)
2010-й год, 20 лет, я только что за неделю досрочно закрыла сессию, чтобы поехать работать вожатой. У меня был отряд с детьми от 11 до 15 лет: все разные, но одинаково шумные. Но я их любила всей душой! Как-то раз на фестивале талантов моим детям ничего не дали, и это было очень неприятно и несправедливо, потому что первые места каждый год доставались одной и той же поющей девочке из очень приличной семьи. Увидев, как расстроился весь отряд, я сделала три вещи:
— отправила их одних готовиться ко сну (это против правил лагеря);
— пошла на планерку с директором и остальными вожатыми, где вставила знатных люлей жюри и поссорилась со всеми (это против правил общества);
— отменила отбой в 22.00, собрав всех ребят в одной комнате и рассказав им при свечах притчу со смыслом «никогда не сдавайся» (это против загнившей педагогической системы).
Когда провожала отряд домой, плакала, но в сторонке от детей. Сейчас думаю, что надо было и вожатскую этику нарушить, чтобы они знали, как я их люблю. Но, надеюсь, они и так знали. (Кристина Черухина)
Я играла с детьми ночью в «грекополис», а иногда и в бутылочку. Сейчас эти дети выросли и самый младший из них будет постарше моего последнего бойфренда. (Neanna Neruss)
Ну, я был хорошим вожатым, в целом. Я выпивал перед отбоем по пять-шесть стаканов кефира (пионеры его пить отказывались, но с удовольствием приходили посмотреть, как я это делаю), а после отбоя отнюдь не кидал другим вожатым в окна пойманных на территории лагеря ежей (хотя большинство вожатых начинали свой поздний вечер именно с этого). Правда, была и за мной вина: я не любил девочку-однокурсницу, которая меня в этот пионерлагерь за собой притащила. (Дмитрий Кузьмин)
Коллега-вожатый в выходной запер свою комнатушку на замок снаружи, влез в окно и, пока его все искали, проспал сутки. Как мы ему завидовали. (Александра Пилецких)
О! Я был очень плохим вожатым! То есть официально наоборот — очень хорошим. У меня была идеальная дисциплина. Ни одной жалобы после отбоя. Все по норкам и тишина. А почему? Потому что за порядком следили люди, заинтересованные в результате. И следили на совесть. Ибо если следили плохо — оставались без портвейну. В 1987 году, надо сказать, их тихий час был единственным временем, когда я мог обеспечить горючим и себя, и их. Мало того, это мог сделать только я. Только у меня был знакомый шофер (умирающее слово, но он был именно шофером — пилотировал колхозный Лиазик), который мог провести меня мимо бесконечной очереди и так гаркнуть на недовольных, что вопросы снимались. А иначе в тихий час не уложишься. Как-то так. По факту все были довольны. (Григорий Перель)
Однажды мы устроили в лагере революцию. Это было лето 1988 или 1989 года: Perestroyka и вот это вот все. Старшим вожатым в лагере был многодетный отец и журналист «Московского комсомольца» Леонид Краснер. Ему было лет 28, а мы все, отрядные вожатые, — студенты, вполне безмозглые, зато пассионарные. Через неделю, кажется, после начала смены Леня понял, что писать репортажи не о чем: лагерная жизнь была довольно мирной и даже скучной с его московскокомсомольской точки зрения. Тогда Леня начал стравливать вожатых (студентов) и так называемых «производственников», сотрудников организации, которой принадлежал лагерь. Однажды допровоцировался до серьезной драки. Взрослые мужики и наши филфаковские мальчики. Это было отвратительно. Зато еженедельный репортаж Лене удался. Понятно, что после такого с Краснером начальство поговорило сурово, но пожалело ради жены и четверых детей, которых он всех привез с собой. И тогда вожатые решили сами обеспечивать Лене информповоды без мордобоя и провокаций.
Ближе к концу смены мы, как офицеры-декабристы, вывели свои ни о чем не подозревающие полки, то есть отряды, на утреннюю линейку под транспарантами типа «Мир — народам! Земля — крестьянам! Вожатых — в лагеря!» После чего наши вожатские мальчики аккуратно подвинули начальника, старшего вожатого и старшего педагога, сами провели линейку («Товарищи! Революция, о которой так долго говорили большевики, свершилась!»), подняли флаг (никого не вызывали, сами поднимали) и объявили День самоуправления. Не помню уж, что написал об этом Краснер, но нам было весело. (Ксения Молдавская)
Мне достался первый отряд, взрослые люди, нормальные, мне самой было 25, а им по 16-17. Я им сказала: «Или вы ведете себя со мной как нормальные люди, или я каждый вечер в 21:00 заставляю вас собираться в актовом зале и читаю тридцатиминутную лекцию о пользе воздержания». На четвертый день они начали вести себя со мной как нормальные люди: мои лекции о воздержании были очень вдохновенными. (Tamara Martens)
2001 год, лето под Питером. В порыве вдохновения я предложила назвать наш отряд «Поросятник». У нас был шикарный лозунг: «Солнце всходит, хрю, и заходит, хрю, а в нашем поросятнике тепло! Хрю-хрю!» Сделали офигительный отрядный уголок в пятачках. А потом посреди смены дети отказались убираться в палатах — «У нас же поросятник!» (Саша Смоляк)
Мой друг М.К. — высокий, здоровый и сильно пьющий (всегда был). И вот в пионерский лагерь, где мы работали с ним вожатыми, приехала важная комиссия. М.К., которого начальница лагеря накануне велела «изолировать любой ценой», вдруг куда-то исчез. Ну исчез и исчез, каждый подумал, что кто-то (не он) М.К. изолировал. И вот идет вполне довольная комиссия по «вкусной площади» перед столовой, навстречу ей — мальчики и девочки в пионерских галстуках, но тут… со страшным скрипом приоткрывается дверь будки для пожарного инвентаря и оттуда буквально на руки комиссии вываливается М.К., весь в пуху от одуванчиков, с похмельной физиономией и, разя, естественно, перегаром. Однако тоже — в жамканном пионерском галстуке. Это было очень смешно, хотя потом быстро стало не до смеха. (Олег Лекманов)
2004. Старший отряд. Мы с напарницей живем при корпусе, одна из наших обязанностей — мыть пол в отряде после отбоя. Щаз. За разрешение посидеть после отбоя еще полчаса два главных амбала и обалдуя отряда офигительно развозили грязную воду грязной тряпкой по полу. А мы курили на лавочке снаружи. (Саша Смоляк)
Дружочки собрали детей и устроили им лагерь с парусными ялами, чтоб по сталбыть Белому морю ходить, как варяги. Все отлично, но их партнеры, соорганизаторы, *** (иным образом утратили. — Прим. ред.) паруса от ялов. Друзья все же вывели детей в море, но те протупили на завтраке. В результате прилив, прижимной встречный ветер, и вот они без парусов гребли восемь часов. И больше уже никуда не поедут. (Семен Кваша)
В 1989 году я, первокурсник меда, был вожатым в смене пионерско-комсомольского актива. Однажды ночью в медпункт лагеря, где жили и работали молодые фельдшерицы, забралась пара беглецов из расположенного неподалеку интерната для психохроников, один из которых был к тому же вооружен ножом для резки хлеба. В эти дни к нам приехали два курсанта местного военного училища — они были бывшими членами городского комсомольского штаба. Так вот вместо того, чтобы просто вызвать милицию (благо незваные гости хоть и не выпускали девиц из медпункта, но вели себя мирно), мы под руководством профессионалов (2-й курс БВТККУ, не абы что) организовали и провели операцию по освобождению заложников по всем правилам военной науки: предварительная разведка, окружение цитадели, штурм тремя группами. И все это в 5 утра. Загнали бедолаг в местную речушку, где и держали до прибытия милиции (которую вызвал разбуженный начлагеря). *** (неясно. — Прим. ред.) почему, но обошлось вообще без последствий. Наверное, времена уже были такие… неопределенные. (Sergey Shereshevsky)
Вышла замуж за воспитанника. (Нелли Шульман)
Сначала я была младшим воспитателем у самых старших детей. Где-то в конце 90-х. В первый же вечер замдиректора пришла к нам обсуждать сказки, но старший воспитатель боялся им что-либо запрещать, дети напились, и сказки не вышло. Воспитателя уволили, дети устроили голодовку, я только посмеивалась, пока им под покровом тихого сна младшие таскали еду. Затем все улеглось, но я пошла на компромисс, так как соседний магазин с бухлом был слишком близко. Водила их к нему под конвоем и разрешала по полбутылке пива на человека. Им хватало, чтобы чувствовать себя взрослыми. (Марина Александрова)
Стояла в фойе между палатами девочек и мальчиков и отправляла назад 12-летнего мальчика, который чуть ли не на коленях умолял: «Мышка, Мышка (моя кличка в 17 лет)! Пусти меня, пожалуйста, к девочкам! Ну пожалуйста! Мы будем предохраняться». Тогда мне казалось, что это он меня так проверяет. Границы тестирует. То есть шутит. Теперь понимаю, что нет, все серьезно было. (Katja Venglinskaya)
Поспорила с коллегой, что донесу полтарелки горохового супа от стола обеденного до стола с грязной посудой на голове. Я тогда все носила на голове, фишка у меня такая была. Даже сохранилась фотография, как я тащу поднос с полдником и даже не придерживаю его руками. Тарелку все же придерживала. Но шла ровно. В двух шагах от конечной точки коллега, поняв, что проигрывает (не помню уж, на что мы с ним спорили), сказал:
— Смотри, у тебя капает!
— Где?! — возмущенно спросила я и наклонила голову, чтоб приглядеться.
Тарелка не разбилась. Но отстирывать мою футболку и юбку от лагерного горохового супа я заставила выигравшего. Тридцать лет прошло. И я это до сих пор помню, и он. (Ксения Молдавская)
Я два лета работала в летней математической школе, куда до этого сама ездила в качестве воспитанника. В моем подростковом детстве в матшколе работали студенты ЛГУ, директором был или аспирант, или преподаватель ЛГУ, и атмосфера в лагере была студенческая. Когда я приехала туда работать, руководство было новое, директор лагеря — педагог с тридцатилетним стажем, которая пыталась сделать из нашей матшколы пионерский лагерь. Я как одна из немногих оставшихся «старичков», изо всех сил старалась сделать детям «летнюю школу, как в мое время», в частности, сохранить традицию петь детям бардовские песни под гитару после отбоя, или, как это называли в мое время, «отбивать детей гитарой». Новая директор песен после отбоя не одобрила, сказала, что из-за меня дети не высыпаются, и на вечернем педсовете назвала меня (и почему-то за компанию моего напарника) садистами и фашистами. ЛМШ-80, 82, 83, 86, 87, пламенный привет. (Maria Malev)
Я разрешала детям курить. Просто, помня себя ребенком, понимала, что запрещать бесполезно, а получать за них нагоняй не хотелось. Так что сама выводила курящих два раза в день в лес на перекуры в обмен на то, что не они ни при каких обстоятельствах не курят возле корпусов. Сейчас только понимаю, что если бы поймали, мне бы был *** (конец. — Прим. ред.). (Нюра Бардакова)
А я их заставил ероплан строить из обломков грибков на пляже. Лагерь Южный (никому не нужный) на Де-Фризе. (Max Nemtsov)
Думаю, из меня не получилось по-настоящему плохого и злого вожатого по двум причинам. Я тогда еще совершенно не пила водку, единственная из педсостава, это раз. А два — моя напарница была настоящий лютый *** (неприятный раздолбай. — Прим. ред.). Не помню уже, что с ней было не так, но дети ее натурально боялись до ужаса, а я испытывала чувство легкой брезгливости. Так и жили. Странно, но когда тебе едва 20 лет, то быть вожатым совершенно не страшно и как-то даже круто. Еще и денег платят. Когда тебе 40, то ни за какие деньги — это же блин целая груда сопляков с бешеными идеями и *** (ненормальными. — Прим. ред.) родителями, да ну нафиг. Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была. (Наталья Гончарова)
У меня был запатентованный способ укладывать моих подростков спать в лагере на море в Краснодарском крае. В море купались все, у всех в итоге текло из носа. Перед отбоем я проходила по отрядным домикам и каждому мазала «Звездочкой» носы. Как известно, держать глаза открытыми после этого некоторое время нет никакой возможности. Через 15 минут после моего обхода оба домика спали мертвым сном. (Olga Raevskaya)
Будучи младшей вожатой в 14 лет у самых мелких (6-8 лет), нечаянно устроила диверсию. Подвела фамильная логофилия. Лагерь был ведомственный, от строительного объединения, и дети были славные, но не рафинад. Не вынеся бесконечного «ложить», собрала подопечных в кучку и ласково объяснила, что ложат только в штаны — остальное кладут. В итоге весь родительский день ныкалась по кустам от звонких детских голосов.
— Сыночка, ложи себе курочку…
— А Анастасия Андреевна сказала, что ложат…
Не дослушав, меняла дислокацию. Тяжела доля культуртрегера. (Настасья Кузнецова)
Продолжение спецпроекта ко Дню ребенка:
Чума и секс: 49 историй о хулиганстве в летнем лагере